Брет Гарт. Том 6 - Страница 100
Изменить размер шрифта:
ЦЕЦИЛИЯ
Итак, вы поэт, — признаюсь,
не смыслю в стихах ничего.
Хоть дайте мне сотню, хоть бейте,
не выжму ни одного.
Поэзия! Могут иные
в стихи свою мысль облечь,
Слова у меня простые
и не подслащена речь.
Поэзия! Вы посмотрите —
кругом солончак блестит.
Соль, да шалфей, да камень, —
не правда ль, веселый вид!
Катится солнце с востока
на запад в слепящей мгле, —
Лишь тень от станции этой
ползет по мертвой земле.
Поэзия!.. Ах, это Полли!
Тебя сейчас мама звала.
Иди же скорее к маме!
Не правда ль, малютка мила?
Поэзия! Легче жить с нею,
хотя к созвучьям я глух.
Вы дверь прикройте плотнее,
у Цецилии чуткий слух.
Вы видели, Полли, малютку?
За месяц до родов жена
Цецилия — вспомнить жутко —
была душевно больна.
Грустит, бывало, и плачет
о цветах лугов и дубрав.
Женаты вы, сэр? Так, значит,
известен вам женский нрав.
Твердила она нередко,
что «так безлюдно кругом»,
А до ближайшей соседки
семнадцать миль прямиком.
Я с доктором договорился,
и он обещал прийти,
И я, его ожидая,
сидел здесь, как взаперти.
Октября десятого ночью
проснулся я в темноте
И вижу, что дверь открыта,
Цецилии нет нигде.
На одеяле записка,
что «так безлюдно кругом»,
Пошла она ночью к соседке, —
семнадцать миль прямиком.
Когда, по какой дороге
ушла она, я не знал.
Но тотчас в большой тревоге
за нею я побежал.
Среди полночного мрака
метался растерянно я,
Так ищет следы собака,
лишившаяся чутья.
Да, испытал я немало,
блуждая во тьме ночной
По этой мертвой равнине,
пока не вернулся домой.
Не очень ведь это приятно,
когда гоняется муж.
За женой-сумасбродкой в пустыне,
да еще в темноте к тому ж.
«Цецилия!» — в тьму исступленно
кричал я и отклика ждал.
«Цецилия», — мне из каньона
гремело эхо от скал.
«Цецилия», — гулом суровым
с гор доносился крик.
«Цецилия», — тихим зовом
откликался заснеженный пик.
Не склонен я к суеверью,
но в небо взглянул на бегу.
И вот что я там увидел, —
не думайте, что я лгу.
Передо мной на востоке
сверкнула большая звезда,
Такой звезды желтоокой
не видел я никогда.
Двигаясь, словно танцуя,
как дальний маяк, светла,
Куда-то во тьму ночную
манила она и звала.
В небе такого светила
не видел я никогда.
Такая звезда светила
волхвам в былые года.
И к этой звезде чудесной,
мигавшей мне с высоты,
Бежал я впотьмах, спотыкаясь
о камни, о кочки, кусты.
Наверно, не меньше часа
гонялся за ней я вскачь
И вдруг вдалеке услышал
такой же вот детский плач.
Вы слышите? Плачет так звонко!
Теперь ее крик сильней,
А как я мать и ребенка
донес, не помню, ей-ей!
Тут скоро доктор явился,
но вот что забавней всего:
Цецилия о той ночи
не помнит совсем ничего.
Она назвала вас поэтом, —
тогда к вам просьба моя:
Вы ей напишите об этом
в стихах, ничего не тая;
Но чтоб не испортить балладу,
такую, как пелись встарь,
Писать про звезду не надо,
что доктора был то фонарь.
ОБЩЕСТВО НА СТАНИСЛАВЕ [31]
С Горы Столовой я, зовут
меня Правдивый Яков;
Всегда я правду говорю, —
вам это скажет всякий.
Я попросту вам расскажу
о диспуте-расправе
В ученом горном обществе
у нас на Станиславе.
Скажу сначала, что нельзя
нам кулаком своим
Для подтвержденья наших слов
«вправлять мозги» другим.
В ученом обществе нельзя
всех спорящих коллег
Полосовать до синяков
и превращать в калек.
Собранья наши чинно шли
шесть месяцев вначале,
Все мирно разговор вели
и в спорах не кричали,
Покуда Браун не пришел
с какими-то костями, —
Близ дома Джонса он нашел
их у забоя в яме.
Доклад нам Браун прочитал
и, кости те измеря,
Из них составил напоказ
неведомого зверя,
Но Джонс тут слова попросил
и закричал со стула,
Что это кости от его
издохнувшего мула.
На это Браун возразил
с улыбкою умильной,
Что очень жаль, коль он разрыл
у Джонса склеп фамильный.
В ответах очень ядовит
невозмутимый Браун,
И знатоком себя он мнит
всех допотопных фаун.
Ученому нехорошо,
взяв для доклада слово,
Публично называть ослом
ученого другого.
Но и тому нехорошо,
кого ослом назвали,
Швырять обломками скалы
в кого попало в зале.
Тут настоятель Эбнер встал —
к порядку дня с поправкой,
Но получил удар в живот
куском породы плавкой.
Он растянулся на полу,
свернувшись, без движений,
И дела не было ему
до всех дальнейших прений.
Затем не только кулаки,
но с руганью сверх меры
Пошли в ход даже костяки
палеозойской эры;
Попал и Томпсон в кутерьму,
и кто-то в общей буче
Вдруг череп мамонта ему
с размаху нахлобучил.
Изложенное мной могу
я подтвердить присягой;
Правдивый Яков я с Горы
Столовой — скажет всякий.
Я попросту вам сообщил
о диспуте-расправе
В ученом горном обществе
у нас на Станиславе.