Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии - Страница 24

Условия перемирия, которые Центральные державы собирались предложить России, были разработаны Людендорфом еще в мае 1917 г. и одобрены как канцлером, так и другими членами Генерального штаба. Эти условия ясно выражали стремление Германии поскорее остановить военные действия на одном из фронтов и не содержали ничего несправедливого или унизительного для России. Военные действия должны были быть прекращены, а войска оставаться на тех позициях, кторые они занимали на момент заключения перемирия. Предполагалось, что для заключения перемирия на подобных условиях потребуется не более нескольких часов, однако все оказалось не так просто.

Советская делегация прибыла в Брест-Литовск для ведения пропаганды не в меньшей степени, чем для ведения переговоров. Поэтому в начале переговоров советская делегация выступила с предложением об их полной гласности, а когда это предложение было принято, Иоффе выступил с длинным заявлением, в котором изложил принципы большевиков по вопросу о мире и призвал все воюющие страны прекратить войну и заключить всеобщий мир на основе этих принципов. После него в течение часа выступал Каменев, который выразил сожаление, что в официальных заявлениях германского и австрийского правительств нет никаких свидетельств их желания и готовности заключить всеобщий мир на той незыблемой основе, которая была провозглашена и создана Октябрьской революцией.

После этого широкого предварительного вступления Иоффе сформулировал три следующих конкретных предложения по условиям перемирия:

1. Перемирие заключается сроком на 6 месяцев.

2. Военные и морские силы Германии выводятся с Моонзундских островов и из акватории Рижского залива.

3. Никакие германские войска не могут быть переброшены с Восточного фронта на другие фронта; они даже не могут быть отведены для отдыха на специально подготовленные для этого квартиры и казармы.

Относительно первого пункта Гофман предложил в ответ заключить перемирие сроком на 28 дней, которое было бы автоматически продлено до тех пор, пока одна из сторон не захотела бы выйти из него, уведомив об этом за неделю до выхода из соглашения. Относительно второго пункта Гофман сказал, что «подобные условия могут быть предложены лишь побежденной державе». А вот по третьему пункту он с легкостью дал согласие, поскольку большинство войск уже было переброшено с Восточного фронта на Западный еще до начала переговоров о перемирии. «Поэтому, – пишет Гофман в своих воспоминаниях, – я принял предложение русских, что во время перемирия, которое вот-вот должно было быть заключено, никакие войска не могут быть переброшены с Восточного фронта, за исключением тех, которые уже находились в пути или приказ на переброску которых был уже отдан».

На третий день переговоров (22 ноября) советская делегация категорически потребовала «рассматривать перемирие на всех фронтах с точки зрения заключения всеобщего мира на основе, уже выработанной Всероссийским съездом Советов». Гофман спросил, имеет ли советская делегация полномочия от своих союзников по Антанте выступать с подобными предложениями. Он готов вести переговоры о перемирии как только с одной Россией, так и с Россией вместе со всеми ее союзниками, однако, если союзники предпочли не участвовать в переговорах, означает ли это, что нельзя вести переговоры и стремиться к заключению сепаратного перемирия только с одной Россией?

Оказавшись загнанным в угол, Иоффе не выдержал. Он был вынужден признать, что не имеет полномочий от союзников на ведение переговоров о перемирии, а в частном порядке, за обедом, сказал Гофману, что не может заключить сепаратное перемирие без консультаций с Петроградом. Он должен вернуться в столицу и обсудить этот вопрос с Лениным и Троцким. Сепаратное соглашение о перемирии никоим образом не вписывалось в то видение ситуации, которое имелось в Смольном, а Иоффе хорошо знал, что такое холодная ярость Ленина, когда он разгневан. Каждый дипломат, находившийся на службе нового революционного правительства, знал, что за ошибку он может ответить головой; дамоклов меч этого страха висел и над Иоффе. Он должен возвратиться в Петроград.

Гофман согласился, чтобы стороны приняли позволяющее спасти лицо заявление, в котором говорилось, что «делегации согласились довести до сведения своих правительств предложение советской делегации пригласить все воюющие стороны принять участие в переговорах». Было решено сделать перерыв на неделю до 30 ноября. После этого руководители советской делегации отбыли в Петроград, оставив «на хозяйстве» Кара-хана держать дипломатическую оборону.

В течение всего хода этих предварительных переговоров, а точнее, с самого момента выхода приказа Крыленко о братании большевистские агенты, не теряя времени, вели самую активную пропагандистскую работу. Экземпляры Декрета о мире вместе со специальным обращением к немецким солдатам не только нелегально доставлялись в окопы и распространялись там, но также разбрасывались с аэропланов в немецком тылу. Одним из нововведений Троцкого на посту наркома иностранных дел было образование Отдела печати, который возглавил Карл Радек, а также создание Бюро революционной пропаганды, руководителем которого стал Борис Рейнштейн, помощниками его были Джон Рид и Альберт Рис Вильямс; вся пропагандистская мощь этих новых образований была обрушена на германскую армию.

Немецкая газета Die Fackel («Факел») печаталась тиражом в полмиллиона экземпляров ежедневно и отправлялась специальным поездом в центральные армейские комитеты в Минск, Киев и другие города, а оттуда уже распространялась по всему фронту[70].

«Братья солдаты Германии! – такими словами начиналось обращение в первом номере газеты. – Выдающийся пример вашего лидера Либкнехта, та борьба, которую вы ведете на встречах, митингах и через печать, наконец, революционное восстание на вашем флоте являются для нас гарантией того, что трудящиеся массы начали настоящую и решительную борьбу за мир».

Специальная делегация во главе с Зиновьевым, снабженная аналогичного рода «горючим» пропагандистским материалом, была направлена на границу для того, чтобы содействовать революционному взрыву в Центральной Европе. Как и можно было ожидать, немцы не пропустили ее через свои позиции, машина, груженная номерами «Факела», а также воззваниями Ленина, была остановлена, а весь пропагандистский материал сожжен. «Я вынужден был отклонить требования большевиков о свободном допуске пропагандистских материалов в Германию, – пишет Гофман, – при этом, однако, я сказал, что с удовольствием окажу содействие в поставках подобной литературы в Англию и Францию»[71].

Тем временем в Петрограде Ленин все еще лелеял надежду, что пролетарские массы воюющих стран ответят на призыв к всеобщему миру. Однако независимо от того, ответят они или нет, мир был обещан трудящимся России, и это обещание должно быть выполнено, будь то всеобщий мир или сепаратный. Даже если будет подписано сепаратное перемирие, союзники могут подключиться к переговорам о всеобщем мире и после этого. С учетом такой возможности Иоффе были даны инструкции возвращаться в Брест-Литовск и продолжать переговоры.

В ноте от 23 ноября за подписью Троцкого союзники были проинформированы о ходе переговоров о перемирии. Их внимание было обращено на то, что в переговорах взят недельный перерыв, во время которого они должны были «определить свое отношение к мирным переговорам, то есть свою готовность или свой отказ принять участие в переговорах о перемирии и мире и, в случае отказа, открыто, перед лицом всего человечества заявить ясно, точно и определенно, во имя каких целей народы Европы должны истекать кровью в течение четвертого года войны».

В то же время в печати был высказан намек, который мог рассматриваться как угроза. Ведущая газета «Правда» опубликовала передовую статью, в которой говорилось, что советское правительство может прибегнуть к такому приему, как отказ платить по долгам России, чтобы вынудить союзников принять участие в предстоящих переговорах.