Брестская крепость - Страница 12
Силы защитников крепости постепенно иссякали, и однажды, во время сильной атаки врага на участке 455-го полка, кто-то из командиров, заглянув в подвал, крикнул:
– Все, кто может стрелять, выходи на оборону! Иначе не сдержим.
Раненые один за другим кое-как выбирались из подвала. Выполз в казарму и Махнач. Первое, что он увидел, был станковый пулемет с заправленной лентой около дверей и лежавший рядом ничком убитый минуту назад пулеметчик. Лейтенант отодвинул тело бойца в сторону и взялся за рукояти «максима». В памяти остались набегавшие плотной цепью зеленые фигуры врагов и злой торопливый стук его пулемета. Потом последние силы оставили его, и Махнач потерял сознание.
Он очнулся уже в плену. Гитлеровцы поместили его в лагерь Южного военного городка в Бресте, где был и Матевосян. Там военный врач из крепости, опытный пожилой хирург Иван Маховенко, извлек ему из ноги гитлеровскую пулю. С этой раной, не заживавшей в течение нескольких лет, Махнач прошел через фашистские лагеря вплоть до дня освобождения, наступившего в 1945 году. Ногу ему вылечили только на Родине, но легкая хромота осталась на всю жизнь.
После войны Махнач сначала работал сельским библиотекарем в одном из сел Минской области, а потом стал писать одноактные пьесы на белорусском языке, был принят студентом-заочником в Литературный институт имени Горького в Москве и переехал жить в Минск, поступив на работу в редакцию.
Когда я предложил ему съездить в Брест, Махнач с радостью согласился. Редакция дала ему командировку, и два дня спустя они, как братья, обнялись с Матевосяном на брестской земле.
Трудно передать впечатление, которое осталось у нас от первого посещения Брестской крепости. Мы с Никоновой пристально наблюдали за Матевосяном и Махначем. С глазами полными слез, с нескрываемым душевным волнением они ходили по этим развалинам, поросшим травой и кустами, там, где тринадцать лет назад пролилась их кровь, где они потеряли столько боевых товарищей, где они так много пережили…
Вскоре после нашего приезда в крепости состоялась встреча бойцов и командиров Брестского гарнизона с участниками героической обороны 1941 года.
Несколько сот человек собралось на центральном дворе крепости в этот ясный августовский день 1954 года. Сюда пришел кое-кто из жителей Бреста, приехали на машинах воины Брестского гарнизона – молодые солдаты первых лет службы, которые были еще детьми в годы Великой Отечественной войны, и заслуженные офицеры-фронтовики, у которых на груди блестели боевые ордена и медали за Москву и Сталинград, за Будапешт, Вену и Берлин.
Люди расположились большим полукругом прямо на траве в центре крепостного двора. За их спинами высилось полуразрушенное, иссеченное пулями и осколками здание старой церкви, где когда-то помещался один из полковых клубов Брестской крепости. Суров и мрачен был вид этого массивного строения со стенами, сплошь искромсанными железом, с пустыми проемами окон, со снесенным куполом, где на грудах слежавшихся камней уже зеленела трава и пробивался кустарник. Слева высились кучи бесформенных развалин, справа, у слияния Мухавца с Бугом, виднелись остатки Тереспольских ворот и тянулись темно-красные кирпичные коробки разрушенных кольцевых казарм.
Тут же, на траве, поставили скамьи и длинный стол, за который сели несколько мужчин и женщин. Это были те, кто тринадцать лет назад пережил здесь, в стенах крепости, трагические и героические дни славной обороны.
Вместе с защитниками крепости сюда пришли дочь погибшего здесь командира батальона капитана Владимира Шабловского Таня, студентка местного медицинского техникума, и жены командиров – Аршинова-Никитина и Булыгина, которые в дни обороны находились со своими детьми в крепостных подвалах, ухаживая за ранеными. Сейчас все они живут в Бресте.
С напряженным вниманием, со слезами на глазах слушали собравшиеся рассказ о грозных событиях 1941 года в крепости. Матевосян и Махнач говорили о подвигах своих боевых товарищей, об их стойкости и упорстве в неравной борьбе, о неукротимой ненависти к врагу и любви к Родине, помогавшей защитникам цитадели вынести все нечеловеческие трудности этой борьбы.
А потом по просьбе молодых воинов участники обороны повели их по развалинам крепости, показывая места, где сражались они в те памятные дни.
– Вот тут меня тяжело ранило, когда мы отбивали атаку фашистов, – говорил Матевосян, выходя на бетонный мост через Мухавец.
И люди как-то по-новому смотрели на этот мост, бок которого был разворочен снарядами и погнутые прутья арматуры торчали из бетона во все стороны. Они вдруг замечали и то, как выщерблена осколками его бетонная поверхность, и то, что перила его, сделанные из железных труб, на каждом метре пробиты десятками пуль.
– Вот здесь был отсек, в котором мы поместили своих раненых, – показывал Махнач, подходя к уже поросшим травой развалинам северной части казарм. – Сюда ворвался немецкий танк и начал давить всех, – добавил он.
И сразу хмурились лица молодых солдат, и невольно сжимались их кулаки.
Матевосян повел большую группу бойцов к руинам большого здания. Здесь осталась лежать только высокая груда камней, но вокруг развалин еще кое-где сохранились остатки старой бетонной ограды с толстыми железными прутьями прежней решетки. Укрываясь за этой оградой, Матевосян со своими бойцами огнем отбивал атаки автоматчиков. Но теперь ограда стала совсем низкой, с годами она ушла в землю, и через нее можно было перешагнуть.
Все подошли к углу ограды.
– Тут стоял наш пулемет, – показал Матевосян. – Мы вели отсюда огонь по окнам клуба, где засели фашисты. Я думаю, здесь в земле можно найти много патронных гильз.
Кто-то из солдат принес лопату и принялся копать. И в самом деле, с каждым новым взмахом лопата выбрасывала позеленевшие от времени гильзы калибра наших пулеметов. Но здесь оказались не только гильзы.
Что-то смутно забелело в разрытой земле, и Матевосян, быстро нагнувшись, поднял какой-то предмет. То была часть человеческого черепа. Почти в самой середине кости чернело пулевое отверстие с зазубренными краями. Молча инженер смотрел на эту находку, и лишь лицо его заметно побледнело да чуть-чуть дрожала ладонь, на которой лежала кость.
– Кто-то из наших, – глухо проговорил он. – Фашисты своих хоронили в городе.
Он поднял голову и обвел столпившихся вокруг него солдат глазами, в которых стояли слезы.
– Их тут, под камнями, много лежит, – дрогнувшим голосом сказал он.
Никто не ответил ему – все чувствовали, что слова сейчас не нужны. Но по лицам молодых солдат было видно, что все услышанное и увиденное сегодня надолго запало им в душу.
Когда все тесной толпой направлялись к машинам, ожидавшим солдат, старшина Борис Орлов, сверхсрочник, прослуживший здесь, в Бресте, после войны около десяти лет, рассказал о том, как однажды он встретил тут, в крепости, одного из ее бывших защитников.
Было это в 1951 или 1952 году летом. Группа солдат под командой Орлова работала в западной части Центрального острова, когда, проскочив мост через Мухавец, в крепость въехала легковая машина – такси из города. Машина остановилась у Холмских ворот, и из нее вышел офицер. Сняв фуражку и озираясь по сторонам, он медленно пошел вдоль казарм в сторону Тереспольской башни, неподалеку от которой работали солдаты Орлова.
Офицер остановился у развалин Тереспольской башни. Это был майор лет сорока, с заметной проседью в темных волосах и со строгим, резко очерченным лицом. На груди его тесно в два ряда пестрели ордена и медали.
Майор долго стоял с непокрытой головой, пристально глядя на камни развалин и, видимо, не замечая солдат. Те, в свою очередь, без особенного любопытства поглядывали на незнакомого им командира. Офицеры, ехавшие служить за границу или возвращавшиеся на Родину из оккупационных войск, нередко в ожидании поезда приезжали с вокзала осмотреть крепость, о которой ходили такие удивительные рассказы. Солдаты уже привыкли к подобным посетителям.