Бремя удачи - Страница 20
– Меня не было дома. – Соболев дрогнул и, кажется, в первый раз за разговор утратил позу и уверенность обличителя. – Баронесса, вам следовало просто подождать или… Или счесть меня дерьмом. Вы всегда отличались излишней прямотой суждений. Я тогда не знал о ваших бедах, и мне было лестно держать вас в приемной. Вы мне отказали, я подобного не терплю. Вы в меня стреляли!
– Фредди? – поразился Потапыч.
– Размечтался. Я стреляла в муху на стенке, – процедила Фредерика. – Мих, давно это приключилось, я тогда еще была преизрядная фифа, сестра мага удачи и настоящая суфражистка. Я ненавидела мужчин и очень хотела хоть кого-то пристрелить, раз папаша моего Рони успел сбежать живым.
– То есть муха на стене была – мух, – уточнил Потапыч с пониманием. – Ага… Фредди, ты мне вечером расскажешь, как отличать мужиков мушиных. Постреляем вдвоем… Чего они, гады, вьются возле моей жены? А пока что добудь мне Ренку. Сей вонючка твердит, будто бы приходится ей отцом. И он угробит массу людей, доказывая самому себе подобный бред, я его знаю. Надо обезопасить Беренику от зверской любви. Только уж изволь ничего ей не сообщать. Просто доставь.
Фредерика взяла фотографию, некоторое время изучала. Наконец кивнула и ушла. Соболев помялся, косясь на водку и сомневаясь. Пить в доме врага – Потапыч видел отчетливо – бывший друг не желал. Признавать саму возможность собственной ошибки не желал вдвойне, как и много раз прежде. Сидеть и страдать молча – не мог…
– Ты всегда был везучим подлецом, медведь. Я баб воровал, а к тебе они сами бежали. Я…
– Дураком остался до сих пор. Мстительным дураком, каких еще поискать, – возмутился Потапыч. – Ну ладно мне гадить, но ты ведь и Фредди во враги записал, и Ромку моего, и Надюшку! А ну, иди вон из дома. В садике желчью обтекай.
– Пока что ты в виноватых ходишь, – уперся Соболев. Он добыл очередную сигару и начал старательно ее рассматривать, примеряясь поточнее срезать кончик. – Сходство сам признал. Моя дочь. Я вчера как увидел на сцене эту Скалли, так и лишился ума. Вполовину не так хороша, как моя Рату. Но голос… И волосы. Я вспомнил, прямо в пальцах ощутил, как они текут, смоляные, гладкие, длинные. Мне вовсе худо сделалось. Ночь не спал, до края дошел и решил уж напрямик тебя уличить. Тоже.
Потапыч нахмурился, принимая к сведению оговорку «тоже» и начиная обдумывать, что мог Лев Карпович помимо упомянутого натворить при его деньгах и норове. Мысли плыли в голову одна другой чернее и страшнее.
Чуть посветлело в сознании лишь с появлением Береники, сопровождаемой Хромовым и отцом – Карлом фон Гессом.
– Есть у тебя вещь Рату? – выбрал способ доказательства Потапыч. – Лев, не молчи, тебя спрашиваю.
Соболев без единого слова снял с шеи цепочку, открыл массивный медальон и вытряхнул на руку прядь волос и бусину. Зыркнул особенно злобно: вдруг сочтут сентиментальным, худшего-то ругательства и позора на свете нет… От размышлений Соболева отвлекло новое дело: он взялся внимательно и неотступно всматриваться в лицо Береники, морщась и явно находя меньше сходства, нежели хотел бы.
– Карл, что скажешь о человеке, коему принадлежало это до того, как ко Льву попало? – буркнул Потапыч, указав на волосы и бусину. – Ренка, и ты не молчи.
– Так я и начну, – кивнула Береника. – Сложный вопрос. Волосы одного человека, бусина того же. А мысли на них навиты, удачей перетянуты, – о другом. Я вижу, потому что именно удачу и двоит. Для волос и бусины она мертва, для мыслей – жива. Непонятно. Не встречала ничего похожего. Я не пси, я мыслей не наблюдаю, но здесь все отчетливо. Реальное мертво, вымысел – жив…
Карл фон Гесс задумчиво изогнул бровь, провел рукой над вещами, повторил движение. Помолчал, затем шепнул без звука, одними губами, несколько слов. Покосился на Соболева:
– Хорошо бы другую вещь того же человека. Дареную. Или для нее заготовленную, свою.
Лев так же молча порылся во внутреннем кармане костюма, добыл бумажник, нехотя вынул из тайного отделения плоский узорчик, сплетенный из синих, красных и белых ниток, старый, потертый. Положил на стол и жестом предостерег: не трогать. Барон кивнул, разместил ладонь над узором и довольно долго сидел и слушал то, что неведомо обладателям пяти чувств.
– Тут представлены вещи двух разных людей, – сообщил он наконец. – Бусина и волосы принадлежат женщине давно мертвой, смерть была насильственная. Проще говоря, убили ее. Полагаю, из ружья, но точно не скажу – я хоть и читаю курс теории магам-дознавателям, но практики и опыта у меня маловато. Теперь узор. Он изготовлен женщиной, которая до сих пор жива. Что еще надо сказать?
– Как – жива? – Соболев охрип, теряя всякий интерес к Беренике, Потапычу и идее мести в целом. – Я нанял дюжину магов для ее поиска! Мне принес эти вещи маг-пси наивысшего уровня, магистр, как вы зовете таких! Я еще троим независимо оплатил изучение и выводы. Мне что, лгали все? Моя жена мертва. Я долго не верил, но это доказано, и точка. И все!
– Лгал только тот, кто принес вещи, для того и подменил их, возвращая, прочих вы спрашивали о жизни или смерти особы, которой принадлежат вещи. И они давали честный ответ на ложный вопрос, – не обращая внимания на угрозу в тоне Соболева, предположил барон фон Гесс. – Я не люблю строить рассуждения на пустом месте. Но мне подумалось: а вдруг некто прикинул, как может обогатиться, заполучив доступ к наследству семьи Соболевых? Выжидать следовало бы долго, но куш велик. Правда, имелись иные претенденты.
– Их убрали. – Соболев скривился и тряхнул головой, раскрошив очередную сигару. – Я снарядил погоню, я заплатил ему пятьдесят тысяч… И что, мне теперь верить, будто на мои же деньги он моих же мальчиков?.. Нет, невозможно.
– Я тебе точно не наследник, – отмахнулся Потапыч. – Хоть это наверняка, и то облегчение. Карл, если она жива, что посильно сверх сказанного установить в таком неожиданном случае? Ты первейший маг, так потрудись изволь. Вишь, Лева из порток выпрыгивает. Он сейчас тебе пятьдесят тысяч пообещает и заодно страшную смерть, то и другое разом, обычное для него дело.
Береника прошла вдоль шкафов, рассматривая книги. Достала огромный, в роскошном кожаном переплете, сборник карт Ликры. Соболев кивнул, сам смахнул со стола труху от сигар, убрал водку и рюмки. Сам сунул узорчик в руку мага и виновато пожал плечами, кое-как удерживая на языке все угрозы и обещания. Карл жестом подозвал Беренику с Хромовым и принялся листать страницы, советуясь о непонятном – вроде бы играя в детскую забаву «тепло – холодно»…
– Белолесский уезд, – сообщил он наконец, выбрав лист. – Хорошее место для долгой игры в прятки. К северу от дальней дуги железной дороги нет делового леса, болот много, поселений никаких до самого побережья, только кочевья. Опять же граница такова, что маги ее не стерегут, не от кого, море-то все наше и льды в нем – единственное известное нам богатство.
– Рату из северного народа, – нехотя признал логику Соболев. – На юге ее и не спрятать, внешность приметная. А там… Да не томи, я за себя не отвечаю.
– Я ощущаю отклик здесь, – нахмурился Карл, примеряясь и ногтем крест-накрест ставя метку. – Километров пятьсот от радиального магистрального пути, разделяющего Белолесский и Краснохолмский уезды. Чуть к северу от третьей дуги-связки северного пути и северо-восточного, ограничивающего Угорский уезд. Рена, что скажешь? Удача стала изменчива, я не улавливаю деталей.
– Фарза активизировалась, – отозвался Хромов вместо Береники. – Карл, простите меня, это, возможно, я начудил. Вчера заметил один неприятный узел и попытался его распутать. Но не справился, сам едва выжил. Зато удачу так всколыхнуло, глянуть боязно.
– Семка, ты справился, – гордо улыбнулась Береника. – Просто любой старый узел неизбежно при ослаблении затяжки дает всплеск активности, мне так представляется. Тут, в столице, копятся большие изменения, но без спешки. Там, вдали, все на одной нитке висело, и как она лопнула, начался настоящий кромешный кошмар… Погоди, я еще потрогаю-подергаю-погляжу.