Бремя удачи - Страница 12
Третья напасть самоустранилась. Цыгане на станции во время пятиминутной стоянки обнаружили в поезде пустой вагон. Вскрыли дверь, ввалились пестрой гурьбой, заперли нашего проводника в его клетушке и приготовились обживаться табором в столь дивной и совсем бесплатной обстановке. Но тут в дверях злым роком возникла я, серьезная и недобрая. Старая гадалка, явно бывшая дорожница-самоучка, кое-что понимающая в удаче, подавилась предложением погадать и… И тихо, проникновенно попросила не рассказывать ей всю правду. Цыгане сгинули, напоследок одарив старого проводника махоркой и сочувствием: ему-то с нами ехать до столицы.
Я перешла к активным действиям, именно после того как осознала, что мною можно насмерть перепугать целый табор. То есть начала слушать Сему. Во всем слушать. И слушаться – тоже. Он мой высший маг. Высший просто потому, что я ему безгранично верю. И никогда не смогу пожелать дурного, а даже если пожелаю, оно Семку не затронет, потому что слова пусты. Силу имеют лишь движения души, и, увы для мира, моя душа пребывает в состоянии вулканического извержения. Я себя не понимаю, я себя боюсь. У моря, в уединении, полагала, что справилась с первым порывом полноценно раскрывшегося собственного дара. Но не учла чужих талантов доводить и донимать.
Семен взялся за восстановление порядка в моей душе с достойными высшего мага организованностью и убежденностью. Он напоил меня чаем и подробно втолковал: я, Береника фон Гесс, самый обычный паровой котел. Так проще, я ведь выросла на железной дороге, в котлах разбираюсь, спасибо деду Корнею.
Так вот, я – паровой котел. Нормальные люди – пассажиры поезда. Они перед котлом ни в чем не виноваты. Они могут пить, буянить и даже ехать «зайцами». Они вправе желать поскорее добраться до места. Они иногда не осознают роли котла в этом процессе или, наоборот, норовят оказать содействие кочегарам. Но все перечисленное меня не касается. Паровые котлы на людей не обижаются, у них совсем другое предназначение.
Я допила чай, закрыла глаза и представила себя котлом. Мне сперва понравилось. Обстоятельства, желания, варианты событий, рисунок природных зон, настроение удачи – все это топочный уголь. Я сгружаю в топку весь набор неупорядоченного и бессистемного – и произвожу из него полезную работу.
– Хромов, какое-то неженское получается сравнение, – насторожилась я.
– Вспомни Мари с ее суфражистками или ремпоезд и его ужасное равноправие в переноске шпал, – посоветовал Семен. – Реночка, у аттиков богиня победы – Ника. Женщина. Хотя война – самое неженское дело на свете. И самое неправильное… Может быть, они полагают, что женщина хотя бы способна на милосердие к поверженным врагам. А может, ее назначили богиней победы просто так, не спросясь, всего-то потому, что у нее дар. Как у тебя, Ника-Береника.
– Семка, так что же делать?
– Принять то, что ты не можешь изменить при всей своей удаче. Ты птица, и твое дело некому более передать. Ты должна работать. Как котел: надежно, по возможности с высоким КПД, без взрывов и накипи. Ты – котел, все прочие – пассажиры. Между вами нет ничего общего. Они даже не видят тебя, они просто купили билеты на поезд. Когда ты сможешь отделить себя в сознании от толпы, ты станешь неопознаваема. Это теория высшей удачи, зрелой. Записи Карла Фридриха. Мне твой папа отдал их весной, я изучаю.
– Хромов, а ты кто? Машинист?
– Примерно так. Состою при котле, – подмигнул этот тощий журналюга, который на кочегара или машиниста никак не тянет. – Я стараюсь сделать все возможное, чтобы ты не взорвалась. И чтобы поезд двигался по путям.
– Так что мне делать, когда они в волосы вцепляются или…
Хромов тяжело, со всхлипом, вздохнул. Я испуганно замолчала и развела руками – прости…
И мы начали все сначала. Я котел, я произвожу перегретый пар – чистую удачу, даже не имеющую знака до того, как она поступит в «привод». Я котел по своей сути, а Береника фон Гесс, едущая в купе и мило улыбающаяся другим пассажирам, – просто человек. Она не виновата, она тоже пассажир. Как все. Она от прочих неотличима, разве может хоть кто-то в ней рассмотреть и опознать птицу? По каким признакам? Мало ли на свете темноволосых худеньких девушек? Других примет нет. Даже имя ничего не дает, к тому же при наличии самого начальника тайной полиции в числе хороших семейных друзей можно получить другие документы. Птице это даже положено по статусу.
– Значит, прощай, беззаботность, – нехотя признала я очевидное.
– Ника, человечек с крылышками, неужели ты все же заметила, что детство кончилось? – пожалел меня мой высший маг и погладил по голове. – Прости, но именно так. Детство кончилось. Твои родные приложили немало усилий, чтобы оно оказалось достаточно длинным и счастливым. Приедем в столицу, нас встретит господин Корш, лично. А может, даст денек погулять и только потом вызовет, он добрый. Но в любом случае при встрече Евсей Оттович сообщит нам много сложного и не особо приятного. Он обязан оберегать птицу, а ты, птица, обязана сотрудничать с целым рядом ведомств. С тайной полицией и военными в том числе. Каждая птица имеет статус тайного советника, это было заведено еще во времена империи. Жалованье соответствующее. И обременительный долг перед родиной.
– Семочка, мне опять страшно.
– Почему? Долг есть у каждого. Просто одни всю жизнь норовят его избегать, а другие честно признают условия договора… Рена, ты очень нужна. Мы с Карлом беседовали перед отъездом на юг. Он сказал, что птицы с таким значительным даром, как твой, редко рождаются и взрослеют в спокойное время, когда в них нет острой надобности.
И тут мне стало совсем плохо. Пока я бушевала вулканом и старалась спасти ближайшее окружение от себя самой, как-то и не задумывалась: а зачем в мире существуют настоящие взрослые птицы? Пока я была желторотиком и пищала глупости, оберегаемая родными, этот вопрос не имел смысла. Что я могла?
Если точно припомнить… Сначала я видела только рисунок поля удачи и постепенно училась распознавать мощность всплесков и провалов. Это было года три назад, еще когда я жила в ремпоезде.
Потом я осознала свою способность влиять на удачу локально. Нет, не так. Сперва пришло умение использовать карту поля удачи, когда я почти бессознательно спасла саму себя в сложных обстоятельствах. Меня пытались убить, и без своего дара я бы ничего не сделала одна против тех двух полупьяных дурочек, решительных до безумия, завистливых и к тому же вооружившихся длинным сапожным шилом… И стрелять я научилась с закрытыми глазами, отпуская руку и целясь наудачу, – для других это глупость и пустые слова. Но не для меня.
Качественное изменение произошло позже. Я тогда впервые попробовала менять знак чужой удачи, избавив отца от проклятия. Расплатилась за новое умение временной утратой дара и пониманием того, что видеть поле удачи двух сотен жителей ремпоезда и большого города, не говоря о целой стране, – это очень, очень разные уровни.
Наконец меня загнали в угол и выстроили обстоятельства так, что для удачи вроде бы не осталось места: все варианты просчитаны заранее и все пути «счастливого избавления» заблокированы. Я могла умереть – или взлететь. То есть обрести веру в своего мага, который взрослой птице просто необходим. Я в первый раз отдала ему право выбирать в условиях отсутствия выбора. И оказалось, что для нас двоих нельзя заблокировать все варианты.
Я по возможности внятно пересказала свои рассуждения Хромову. Он не спорил.
– Рена, в теории можно заблокировать даже пару «маг – птица». Но именно в теории. На практике это действительно очень сложно, а то и невозможно. Ты взлетела, ты теперь не какой-то простой и малосущественный статист, не принимаемый в расчет. Ты очень важная, – он улыбнулся, – птица в большой игре. Убивать тебя даже пробовать не станут, оценив сполна невезучесть тех, от кого ты отворачиваешься, пусть и посмертно… Но подчинить и использовать взрослую сильную птицу захотят многие. Смысл пары «маг – птица» очень тонкий, сложный и всегда разный. Никто не знает заранее, как сложится следующая пара.