Бремя Мертвых (СИ) - Страница 9

Отец Андрей вздохнул.

А чему удивляться-то?

Птаха она что? Птаха она безгрешна. А человек…

Вот и намедни наткнулся на двоих, из выживших. Мужчина и женщина. Пообкусаны основательно упырями, но живые.

Отец Андрей сидел у костерка, жарил суслика.

Мужик наставил пистолет, заорал дурным голосом.

‘Выворачивай-рюкзак-гнида-снимай-одежду-давай-оружие-жратву!’

Женщина тем временем выхватила из огня недожаренного суслика, принялась есть, давясь, обжигаясь.

‘Добрый человек, давай побеседуем’.

Отец Андрей нахмурился, даже слегка покраснел, вспомнив, как пытался достучаться до сердец грабителей, внушить им, что выжившим нужно держаться друг друга, бороться против оживленных Диаволом мертвяков…

Куда там! Раскатал губу, монастырский идеалист.

‘Что-то ты больно много болтаешь, гнида’, - процедил мужик и, шагнув через костер, упер отцу Андрею в шею ствол пистолета.

И бывшему монаху пришлось убить человека.

Он выхватил из сапога нож-тычок, всадил мужику прямо под сердце. Тот завалился на бок, не издав ни звука, а женщина, отбросив суслика, заголосила и убежала в лес. Отец Андрей окликнул ее, попытался вернуть, убедить, что не сделает ей ничего дурного. Тщетно.

-Господи Исусе, грехи наши тяжкие, - пробормотал отец Андрей, вновь переживая тот страшный миг.

Однако, не сказать, чтобы он ощущал искреннюю скорбь. Вообще, с тех пор, как отец Андрей покинул монастырь, он огрубел не только внешне. Его разум и душа также огрубели. Отец Андрей молился время от времени, но скорее для порядка, чем в искреннем порыве. А ведь когда-то, еще безусым мальчишкой-послушником, (не в другой ли жизни это было?) на исповеди, рассказывал отцу-настоятелю про все свои юношеские прегрешения, и затем выслушивал епитимью с благоговейными слезами…

Про Бога хорошо говорить (и думать) в стенах монастыря, или в церкви, у освещенных лампадками икон, или на колокольне, когда весело дергаешь за веревки, оглашая местность святым перезвоном, или в своей келье…

Иное дело, думать о Боге на пригорке у неизвестно куда ведущей дороге, горбящейся кое-где брошенными машинами. Думать о Боге, когда города переполнены тварями, жаждущими человеческой плоти. Тварями, которые совсем еще недавно были людьми…

Вот отчего-то не думается о Боге, а думается о…

Отец Андрей полез за пазуху за новой сигаретой.

Мир людей создан не Господом, Господь, скорее всего и не знает о существовании, этого заштатного, утопшего в мелких грешках, мирке. Господь проводит время в райских чертогах за решением важных, неотложных задач, а в мире людей правит (и правил всегда) Дьявол.

Князь Скверны. Враг человеческого рода.

Враг ли?

А может, - Создатель? Отец всех людей? Создавший их по своему образу и подобию?

‘Люди - игрушки в лапах зла’. Как это верно сказано…

Бывший монах поежился, глубоко затянулся сигаретой. Выпустил дым через ноздри.

Но вот Князю надоели его игрушки, и он истребил их, чтобы затем, как капризное дитя, оживить и натравить на тех, кто выжил.

В черном небе ему почудилось лицо. Странное лицо. Это был молодой и красивый юноша, но глаза у него были старческие, глаза, пережившие саму смерть. Юноша негромко засмеялся.

Холодный пот прошиб отца Андрея, он мелко перекрестился.

Наваждение исчезло.

Ветер колыхал былье. Темная лента дороги, извиваясь, уходила к горизонту.

Отец Андрей потянулся к рюкзаку.

Что там у нас есть пожевать-то?

Выудил кусок колбасного сыра.

‘Янтарный, производства Воронеж’, - любовно пробормотал отец Андрей, откусив кусочек.

У него вошло в привычку, перед тем, как съесть, тщательно изучить упаковку найденных продуктов: где произведено, состав, пищевая ценность.

Вкусно. Жаль, мало.

Скоро, ой, скоро продуктов в мире людей не останется вовсе.

Какое испытание ты придумал для своих игрушек, Сатана? Что будут есть твои игрушки, когда закончатся (сгниют и исчезнут в жадных ртах) продукты? Или - кого они будут есть?

Отец Андрей сунул руку в рюкзак, вынул бутылочку с водой. Два глотка. Ну … ладно, три.

Спрятал бутылочку.

Эту воду нашел в том же Изюминске, в обработанном мародерами ларьке. Во всем ларьке осталась одна - одна-единственная! - бутылочка воды.

На черное небо как-то сходу высыпали звезды, оно заискрилось.

Пора спать.

Отец Андрей лег, накрывшись полой куртки.

Мама стоит на кухне, бледная и испуганная. Руки бессильно висят, на полу - выроненное ею письмо.

-Что такое, мама?

-Андрюша…

-ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, МАМА?!

Он срывается на крик, в груди - пустота.

-Андрюша, Коленьку посадили.

Брат Николай, уехавший на заработки на Север, в пьяной драке убил человека.

-Андрюша.

Брат Николай пошел по стопам отца…

Вина, вина его рода придавила к земле, сокрушила.

Андрюша заплакал.

Мама подскочила, обняла, уткнувшись мокрым лицом в шею.

-Уйду я, мама.

-Куда, Андрюша? Куда?

-В монастырь.

Мама отстраняет его. Смотрит на Андрея широко распахнутыми (почти безумными) глазами. Рот ее искривляется и из горла поднимается крик…

Но почему он мужской, этот крик? Почему его мама кричит мужским голосом?

Отец Андрей вскочил.

Внизу, скрыв дорогу и поле, клубился сизый туман. Бледный обломок луны торчал над верхушками елей.

Тишина.

-СПАСИТЕ!!!

Кричит мужчина. Нет, скорее, юноша.

Откуда-то из тумана.

А туман - это смерть.

Собачий лай.

Значит, с парнем собака.

Что с ними приключилось?

Ежики в тумане, блин.

Отец Андрей мрачно усмехнулся, подхватил с земли рюкзак, поправил АКМ.

Туман - это смерть.

Но мы все-таки пойдем в туман.

Он сбежал с пригорка. Асфальт защелкал под подошвами сапог.

Отец Андрей забросил бороду на левое плечо, спрятал под куртку серебряный крест. До боли вдавил в плечо приклад АКМ, поводя стволом слева-направо.

Из тумана вынырнула темно-зеленая Дэу-Нэксия. За рулем - пустота. Дверцы - настежь, сиденья вспороты ножом.

-Эй!

В ответ залаяла собака, потом голос - почти мальчишеский - отчаянно заверещал:

-Скорее сюда! Пожалуйста! У меня кончились патроны.

Отец Андрей не раздумывая побежал на голос.

Туман распахнулся перед ним и бывший монах увидел замерший вездеход, двух упырей, сраженных чем-то острым, парнишку в форме военнослужащего РА, отчаянно поднявшего саперную лопатку над головой, овчарку, беснующуюся в люльке вездехода.

И - несколько тварей, бредущих по траве прямо к вездеходу.

Отец Андрей прицелился, надавил на спуск. Голова ближайшего упыря взорвалась, он завалился на бок, белесая от росы трава побурела.

Что-то тяжелое навалилось на спину бывшего монаха, он от неожиданности согрешил, ругнулся по матери, перебросив через голову упыря. Безрукая девочка-подросток в джинсах и грязной кофточке с надписью: KILL ME.

Ну, kill так kill.

Отец Андрей, чтоб не тратить попусту пули, выдернул из-за пояса мачете, отрубил упырю голову.

-СКОРЕЕ!

Парнишка кое-как отбивался саперной лопаткой от трех упырей, один из которых был здоровый бородач, одетый, как обычно одеваются дальнобойщики.

Отец Андрей поспешил к парнишке, сжимая в руке мачете.

-А ну-ка, не мешайся, - прикрикнул он на парня. - Со своей лопатой. Еще заедешь мне по балде ненароком.

-Куришь?

-Угу.

Отец Андрей с неодобрением взглянул на парнишку.

-Не рановато в твои-то годы курить-то? Ну ладно, держи.

Парнишка зябко повел плечами. Взял сигарету. Сказал простуженным голосом:

-Да у меня есть… Мальборо.

-Береги, пригодится.

Отец Андрей чиркнул зажигалкой.

-Как зовут-то?

Парнишка поперхнулся дымом, закашлялся.

-Володя.

-А собаку?

-Джек.

Овчарка повела ушами, взглянула на отца Андрея, зарычала.

-Джек, - прикрикнул на пса Володя. - Я тебе порычу!

-Да чего там, - вздохнул отец Андрей, выпуская дым через ноздри. - Пусть его рычит. Хорошая собака, раз рычит. У меня вот тоже была псина, Леви, да упыри съели.