Бремя империи - Страница 31

– Ушло выше и много левее, – прокомментировал Али, – даже в мишень не попал…

Подкрутил маховички прицела. По идее, с таким отклонением попадать не должно, даже с первого раза. Неужели кольца плохие?

Новый выстрел…

– Намного лучше. Еще правее бери, по горизонтали нормально…

– Получается, я поправки почти до конца выкручу. Давай-ка прицел переустановим, что-то мне не нравится…

Пока нашли инструмент, пока переустановили, на нас уже обратили внимание и остальные – слишком необычным было оружие. В основном на стрельбище приезжали тренироваться казаки, а они обычно закупали устаревшее оружие со складов длительного хранения по бросовым ценам – а то и вовсе получали его от государства бесплатно, если складывалась угрожающая ситуация – как раз как сейчас; заметил, что у многих – новое оружие с пластиковыми цевьем и прикладом вместо деревянного. Приезжали и горожане, но они обычно покупали российское оружие, потому что к нему проще было достать боеприпасы и проще отремонтировать при необходимости. Тридцатый «армалайт» был для этих мест экзотикой. Впрочем, того, что меня запомнят, я не боялся – наверное, даже хорошо, что запомнят. На это и расчет…

Переустановили – как я и ожидал, в лавке Муртади прицел установили наскоро и кое-как. Исправили, вновь отнесли винтовку на стрельбище…

– Горизонтально нормально, правее…

Ага, значит, прошлый раз я излишне выкрутил. Так и есть – из-за плохой установки прицела тогда мазал. Поправил, снарядил запасной магазин, выстрелил снова…

– Есть! Восьмерка, чуть левее.

Остаток магазина я выпустил, больше не трогая барабанчиков прицела. Все они пришлись не дальше восьмерки. Передал винтовку Али, тот тоже выпустил магазин с примерно похожим результатом…

– Давай теперь на тысячу двести. Ветер не изменился?

– Нет.

Выстрел на дистанцию свыше километра отличается от стрельбы на более близкие дистанции кардинально. Это ближе к артиллерии, чем к стрельбе обычного пехотинца. Нужно взять поправку на десятки самых разных факторов – ветер, температура воздуха, угол места цели, высота над уровнем моря, деривация, наличие посторонних предметов на линии визирования цели, эффект Магнуса[91] даже. Если метров до шестисот стрелять мог научиться каждый, до тысячи метров – примерно каждый второй, то свыше тысячи – каждый десятый. Нужно было не только учесть в голове все эти факторы – но и определить влияние на траекторию полета пули каждого из них, просуммировать их силы и направление их приложения и вывести общий вектор. Это была сложная физико-математическая задача с десятком неизвестных – и ее мало кто мог правильно решить. Настоящий снайпер просто чувствовал, куда надо прицелиться на такой дистанции, чтобы попасть. И далеко не каждая винтовка была способна «взять» такую дистанцию. Если пуля переходит со сверхзвукового полета на дозвуковой, с ней происходит то же, что и с самолетом, – ее начинает трясти, и она сильно отклоняется от траектории.

Но это была именно та винтовка, что нужно, и я был именно тем человеком, что нужно…

Еще когда пуля летела к своей цели, разрывая своим острым носиком воздух, я уже знал, что попаду. Вот так – просто знал, был уверен. Прицелившись на шесть человеческих ростов выше мишени и немного правее, я спустил курок и сразу понял – попал…

– Восьмерка, почти девятка. Неслабо, неслабо…

– Талант не пропьешь… Попробуй?

– Пас. Я свою дальность знаю – и дальше ее не суюсь. Только патроны пережигать да надеждами себя тешить…

– Ну, тогда…

Я выпустил еще один за другим четыре патрона – каждый раз делая минутный перерыв чтобы дать стволу остыть – хотя понятие «остыть» на этой жаре было смешным и неуместным. Пацаны смотрели из-за колючей изгороди, окружающей стрельбище, не решаясь приблизиться…

– Что с тобой?

– Знаешь… – Али сел по-турецки прямо на земле, поджав под себя ноги. – Я вот думаю, а то, что мы делаем, – правильно?

– А ты думаешь – нет?

– Я думаю… А вот этим пацанам, что сейчас на нас смотрят, им надо то, что мы делаем? Или нет?

– Знаешь… Был у нас в Питере в учебке такой Тищенко, капитан второго ранга. Преподаватель специальной тактики, уж не знаю с чего. Обычно по этой дисциплине бывшие морские пехотинцы преподают. Так вот – он один раз нам сказал, несмышленышам, когда такой же примерно вопрос задали: на войне нет правых и виноватых – на войне есть свои и чужие. Этим пацанам то, что мы делаем, не нужно. Но кто-то все равно должен это делать – просто чтобы все оставалось на своих местах. Вот эти пацаны – они выросли здесь и не знают другой жизни, кроме этой. А кое-кому хочется, чтобы жизнь была совсем другой, чтобы они не играли вместе – а убивали бы друг друга. Добро никогда не могло и не сможет победить зло – его может победить только другое зло. Вот и мы – зло, которое борется с другим злом. И должно его победить – иначе не сможет существовать добро. Понял? И не думай больше об этом. Господь рассудит. Давай собираться…

На позицию пришлось выбираться ночью, и даже это было опасным. Очень опасным…

Дом Сатира в Маании представлял собой гибрид итальянской виллы и крепости, которых в этих местах было немало еще со времен крестоносцев. Это не значит, что дом походил и на виллу, и на крепость – там стояло два дома – вилла прямо на берегу моря, так что мраморные ступеньки спускались прямо в волны, а чуть дальше, ближе к горе, прилепилась крепость. Возможно, даже старая, древней постройки, не новодел, которая всегда тут была – мрачное здание с толстенными стенами, которые наверняка не пробила бы и танковая пушка. У виллы было два абсолютно одинаковых по оформлению входа с двух сторон здания – к одной вела извилистая бетонная дорога, а вторая вела прямо в соленые морские воды. Первая заканчивалась рядом с домом площадкой, на которой стояло несколько лимузинов и роскошных спортивных машин в яркой попугайной раскраске. Была тут и «Бугатти» – приземистая, в роскошном светло-синем фирменном цвете, и «Изотта-Франскини» – роскошный двухместный кабриолет, и два шикарных спортивных «Хорьх Купе» с двенадцатицилиндровыми моторами. Был тут даже «Руссо-Балт», которого тут никак не должно было быть – это была правительственная модель и частным лицам она не продавалась вообще. Но она тут была – впрочем, на Востоке всегда ценили возможность иметь именно то, чего иметь было нельзя. Кстати, про «иметь»…

– Тебе шестнадцать лет есть? – прошипел мне в ухо Али.

– А тебе твоя вера позволяет на такое смотреть? – не остался в долгу я…

Ночью мы, соблюдая все меры предосторожности, даже накрывшись армейскими накидками, чтобы не дать себя обнаружить ночью через тепловизоры, пробрались на скалу, которая отстояла от ближнего к нам угла дома на километр сто шестьдесят один метр. Днем на раскаленных солнцем скалах можно было лежать и без накидки, а вот ночью, когда скалы стынут, силуэт стрелка будет на экране светиться самым ярким светом. Впрочем, несмотря на жару, от которой мы оба едва не умирали и спасались старым методом – соленым чаем[92], ни один из нас – ни я, ни Али – накидку с себя не убрали. Потому что охранялся дом Сатира очень и очень серьезно…

Не знаю, кого или чего боялся Сатир, но его охрана превосходила даже охрану, которой пользовался губернатор, и не уступала охране наместника на Территориях…

Все жилое пространство было огорожено забором, причем двойным. Один забор высотой три метра из сетки-рабицы зеленого цвета и с колючей проволокой поверху был искусно замаскирован зеленой изгородью. Мало того – изоляторы на столбах, поддерживающих забор, говорили о том, что там есть и оголенные провода с током, об этом говорили и трупики птичек, запутавшиеся в листве и лежащие рядом с забором…

Второй рубеж обороны был намного опаснее. По торчащим из зеленой лужайки газона датчикам я понял, что есть еще один забор, невидимый. Лазерные лучи постоянно сканировали пространство, и если пущенный лазерный луч находил на своем пути какое-либо препятствие, моментально звучал сигнал тревоги. А судя по тому, что к этому месту не подходили собаки – два добермана постоянно шатались по участку, а ночью их было в несколько раз больше, – сканирование велось не только лазерными лучами, но и звуковыми волнами в диапазоне, недоступном человеческому уху…