Братья Стругацкие - Страница 164

В этот же вечер он уедет к брату в Питер, значит, энергии ещё много, и они славно (или, как любил говорить АН, смачно) поработают над «ОЗ».

А вот когда закроют сезон, подведут итоги и сделают перерыв на лето, он словно сдуется вдруг и, вернувшись в Москву, будет чувствовать себя отвратительно. К сожалению, это уже обычное состояние после завершения очередного этапа работы. А тут опять всякие мероприятия, и не пойти на них ну никак нельзя.

29 мая в ЦДЛ чествовали Георгия Иосифовича Гуревича. Семьдесят ему исполнилось 11 апреля, но в Союзе писателей только теперь очередь дошла до юбиляра. На торжественную часть все собрались в помещении парткома — в красивой просторной гостиной с высоченными потолками, там, бывало и семинары проходили, если другие залы случались заняты. Народу набилось много, потому что по новым демократическим правилам и молодёжь пускают. Вот это и был тот единственный случай, когда ваш покорный слуга лично «виделся» с Аркадием Стругацким. Помню его угрюмое лицо — за вечер всего-то два или три раза улыбнулся (одна улыбка точно была адресована Гопману, Володя хорошо помнит, как выступал среди первых, и сразу внёс оживление в публику); помню, как тяжело сидел АН, словно всей позой своей вопрошая: «Можно я лягу?»; помню, рядом с ним невероятно длинного сухощавого Мирера, бдительно охранявшего покой классика. Они карикатурно напоминали Дона Кихота и Санчо Пансу, поменявшихся ролями. А вставший во весь рост АН оказался не сильно ниже своего «оруженосца». Там, на публике, он так и не сказал ни слова. Полагаю, то есть даже знаю, что Гуревич нисколько не обиделся — он уже слишком много лет знал Аркашку, да и потом они все пошли ещё в ресторан. Возможно, там классик взбодрился — не знаю, меня там не было. Зато знаю, что через два дня ему пришлось выступать перед огромным залом в гостинице «Космос», где проходил VII Международный конгресс «Врачи мира против ядерной войны» и в рамках конгресса впервые — специальный коллоквиум «Научная фантастика и ядерная реальность». Ведущим назначили уже небезызвестного нам Михаила Ковальчука, вот он и уболтал АНа. Классик наш был категорически не в форме и рядом с весьма говорливыми фантастами чехом Йозефом Несвадбой, шведом Пером Кристансом Йершилдом, американцем Полом Брайансом выглядел совсем бледно. Сказал Стругацкий буквально следующее: «Тут, видите, какое дело — рассуждать о ядерной войне в сущности бессмысленно. А к угрозе ее следует относиться философски. Если ядерная война случится, мы все погибнем, и будет уже некому о ней рассуждать. А если не случится, тогда тем более — о чём говорить, товарищи?» Тишина в зале. «Собственно, у меня всё». И тогда — аплодисменты, вначале робкие, но всё нарастающие и под его уход за кулисы уже достаточно бурные. От него ждали чуда. Это же сам Стругацкий! У них и книги такие: сразу всего не поймёшь. Перечитывать надо. И потому, я думаю, не случайно в ближайшем номере знаменитого американского журнала, посвящённого фантастике, «Локус» появился такой абзац в новостях:

Если им не важно, что ты говоришь — это уже настоящая слава.

Между прочим, в день открытия того конгресса (не совсем случайное совпадение) по советскому телевидению показали американский фильм «День после» (The Day After) — о той самой ядерной войне. Вся страна прилипла к экранам. Сохранилась запись в моём дневнике: «Фильм интересен, безусловно, и ярок, особенно в первой части, но в целом разочаровал. „Письма мёртвого человека“ намного сильнее сделаны». Я и сегодня так считаю. А к ядерной войне отношусь строго по Стругацкому: чего о ней рассуждать?

Не менее шокирующим было и другое выступление АНа — на этот раз в эфире, на всю страну — 3 октября 1987 года его пригласили на телемост СССР — США «Вместе к Марсу». И не поддержав мальчишеского задора солидного американского астрофизика Карла Сагана, АН прямо заявил, что нечего нам делать на Марсе, пока земные проблемы не решены.

Много потом нашлось дураков, укорявших советского фантаста в отсутствии фантазии и романтики, чуть ли не опозорившего нашу космическую державу. Но, видно, эти люди и не читали никогда книг АБС, ведь братья с 1962 года только об этом и пишут: «Главное — на Земле».

Любопытно, что в тот же день утром была ещё передача о совещании писателей-фантастов. Цитирую по дневнику, и, о чём конкретно речь, восстановить ныне непросто. Но замечателен сам факт такой высокой концентрации фантастов на телевидении. Горбачёвская перестройка была временем не менее удивительным и приятным, чем хрущёвская оттепель.

Было ещё одно событие в том году. Печальное. 28 июля скоропостижно умер Дмитрий Биленкин — было ему всего-то пятьдесят четыре года. На похороны АН, понятно, не приехал, смерть друга и без того произвела на него тяжелейшее впечатление. Татьяна Юрьевна (вдова Биленкина) вспоминает, как Елена Ильинична ей сказала: «Не надо звонить. Не надо ни о чём разговаривать, Алечка очень нервничает, когда всплывает это воспоминание». Не известно, была ли это правда, но разговор был, и общаться они действительно перестали.

И, наконец, пришло время рассказать о самом невероятном событии в жизни АБС. Летом 1987-го пришло им на адрес СП СССР приглашение в Брайтон (Великобритания), где проводился очередной, 45-й (задумайтесь на секундочку!) Всемирный конвент фантастов Worldcon-87. В самом приглашении ничего невероятного не было — их уже добрую четверть века присылали Стругацким по нескольку штук за год. И начальство писательское по старой привычке сунуло бумажку под сукно. Но времена-то переменились. Железный занавес, если ещё и не рухнул, то сильно проржавел, и через зияющие в нем дыры информация просачивалась уже неплохо. Трудно сказать, кто первый в окружении АНа услышал об этом приглашении, но Михаил Ковальчук переписывался в то время с Чарли Брауном — главным редактором «Локуса» и одним из организаторов Worldcon'а. Поняв, что происходит, Миша попросил Чарли выслать повторное приглашение и акцентировать внимание советской стороны на том, что Стругацкие приглашаются в качестве почётных гостей праздника, то есть их принимают на полный кошт. Браун так и сделал, и был создан прецедент. Как-то реагировать надо. Да и смешно уже было говорить о «невыездных» Стругацких в обстановке демократизации и гласности. Гласность у этой истории получилась и впрямь широкая.

Тогда АНу позвонили вполне официально из секретариата СП, и вот тут уже началась вторая серия — для Ковальчука и всех прочих друзей. АН сказал: «Не поеду никуда, ну их всех к чёрту, чего я в этой Англии не видел, говна-пирога! Когда хотелось, не пускали. А теперь я не хочу». Миша стоял насмерть и убеждал АНа, что это абсолютно необходимо нашей советской фантастике. Мариан Ткачёв грозил всеми карами небесными за отказ от такого шанса и уверял слёзно: «Натаныч, дуралей, ты себе сам потом не простишь!» Решающим аргументом стала мысль: «Борька, наверно, хочет поехать. Как же он без меня?..»

И они поехали. Об этом не пожалел никто.

Юрий Иосифович Черняков, отвозивший их на своей машине в Шереметьсво-2, вспоминает, как братья стояли в зале отлёта с сумками через плечо, оба в одинаковых серо-голубых серебристых костюмах — два красивых, сильных мужика, победивших время, и отсветы закатного солнца ложились на чёрный мрамор пола и стен…

Для рассказа об этой поездке мы располагаем путевым блокнотиком БНа и «отчётом» АНа, сделанным для журнала «Уральский следопыт». АН тоже черкал что-то в своём блокноте, но эти записи, к сожалению, пока не найдены.

Итак, БН: