Брат птеродактиля - Страница 25
Таков, в частности, брат Аркашка, такова, если честно, и «мать Мария». Да, вообще-то, дочь Танюшка тоже, увы, недалеко ушла и с годами, скорей всего, полностью сольется со стандартом, на который никакого — ну, во всяком случае, положительного — влияния даже капитализм не оказал.
В итоге их совместное согласованное резюме получилось довольно противоречивым — Мишка же формулировал, а его формулировки часто этим страдали. И в самом сжатом виде звучало так: «Отнюдь не обязательно Танькин суженый, женившись, сразу рванет жену в культурном плане догонять, а, с другой стороны, если он чуток помедлит, то, весьма вероятно, догонять станет уж некого». Если совсем уж коротко: «Чему быть — того не миновать. Пускай женятся. Тем более что ни запретов, ни советов, если советы и запреты будут противоречить большому светлому чувству, детки так и так слушать не будут». Но главное — хорошие ведь детки-то, и нечего Бога гневить…
И, одним словом, сладилось. Свадьбу справили как положено…
Забавно, что сперва молодые намеревались с детьми повременить, прежде на ноги как следует встать, создать достойную современной семьи материальную базу, чтоб ни родителям, ни государству в рот не глядеть, хотя, конечно, жилье для семьи молодой специалистки оно предоставить обязано, а там пускай катится.
Государство, временно якобы, комнату отвалило в малосемейке. Все легче — на автобусах не трястись. Леня тоже в городе устроился. И вот однажды приезжают, как обычно, к предкам на выходные. Нормальной домашней еды поесть. Сами-то — пока настроятся. Да и расслабиться в привычной обстановке. Но вдруг — оба мрачней тучи!
— Что случилось, ребята?!
— Ничего, — сказал Леонид.
— Я — беременна… — едва выдохнула Татьяна и — в слезы.
Мария Сергеевна еще рта раскрыть не успела, а Мишка уже во все горло ржал, сидя на диване и раскачиваясь из стороны в сторону.
Пришлось всем дожидаться, пока он навеселится да объяснит причину столь безудержного веселья, когда у людей большое горе.
И Михаил, сообразив, что испытывать терпение близких больше нельзя, ржанье свое разом оборвал, слезы вытер и говорит:
— Да, незадача, действительно. Как же мы забыли вас просветить, что с женщинами, тем более замужними, такое случается?…
Но серьезности тона не выдержал, засмеялся снова, только уже тише да интеллигентней, засмеялся, сквозь смех приговаривая:
— Ну, молодцы, ну, уважили — и посмешили, и порадовали… Это ж замечательно, ребята, размножаться, чтоб вы знали, — самое важное дело на земле! На порядок важней — вы сами-то в этом еще не скоро убедитесь — всякой карьеры и денег… А хохотал я потому — слышь, мать, — что вы, такие грамотные да современные, залетели, как подростки-несмышленыши! Как мы с мамой Машей когда-то…
Словом, через несколько месяцев пришлось дочке работу на продолжительное время оставить. В большом городе, в сущности, тоже нечего делать стало — такой работы, какую Ленчик делать предпочитал, а предпочитал он большие грузовики по дорогам страны гонять, было и в родном городке предостаточно.
Оставили и малосемейку девятиметровую, не успев почувствовать себя в ней, как дома. Вернулись поближе к родителям. Сняли аж двухкомнатную «хоромину» в неблагоустроенной, правда, коммуналке — в такой же точно Татьянино детство прошло. Ответственные квартиросъемщики «хоромины» длинный рубль зашибали на северах, а площадь сдавала уполномоченная на это дело старушка, чрезвычайно требовательная относительно порядка в помещении. Собственно, эта старушка сдала комнаты не молодой семье непосредственно, а внушающей доверие Марии Сергеевне под ее персональную гарантию. Будто, ей-богу, номер «люкс» в пятизвездочном отеле, а не централизованно отапливаемое пространство, провонявшее керосином и содержимым выгребной ямы под окнами.
Там первый внучек Марии Сергеевны да Михаила Федоровича Федюня и родился. А им, следовательно, в совокупности восемьдесят два стукнуло. Еще ничего — сходно. Могло бы раньше случиться, если бы дочь не выросла серьезней и ответственней своих родителей.
И не стала она в одиночку пестовать Федьку до трех лет, как закон в то время уже дозволял, только до года дома досидела в халате, шлепанцах и без сколь-нибудь конкретной прически. А едва сыну сравнялся один год — безжалостно турнула его в садик и поехала в свой банк, чтобы продолжить строительство карьеры, но, главным образом, выбить-таки, вырвать, выреветь полагающуюся жилую площадь. И уж, конечно, не в малосемейке, а отдельную, соответствующую численности семьи квадратуру.
Мишке же пришлось не только почти что профессиональным дедушкой стать, но и, от сердца оторвав, отдать дочке свою «жигу». Ну, разумеется, уже в хозяйстве «жига» была. А до того — «запорожец», ласково именовавшийся «жопчиком». Пришлось отдать, чтоб молодой матери на автобусах не мотаться.
Что же касается «профессионализма», так это лишь сам Михаил свою обузу столь солидно именовал, а другие ее необременительной, скорей всего, полагали. Делов-то — забирать внука из воспитательного учреждения да заниматься с ним чем-нибудь до подхода основных сил.
Отец Леонид, заметим, даже если иногда возвращался со своей ненормированной работы вовремя, к числу основных сил как-то не относился. Он, заметим еще, подлинным отцом стал только, когда родилась дочка Валерка, что со многими начинающими отцами случается и, следовательно, суровому осуждению не подлежит, хотя, само собой, одобрению — тоже. Нет, Леня, разумеется, отцовские полномочия и обязанности признавал, однако еще не умел получать удовольствие от общения с несмышленышем, оставшись наедине даже ненадолго, явственно тяготился столь скучным обществом. А вдобавок — из парня еще ложная брезгливость не до конца выветрилась. Это он потом начнет Валеркины пеленки по собственной охоте стирать да саму ее под теплой водопроводной струей подмывать, жмурясь от умиления и восторга по поводу своей абсолютно немыслимой прежде самоотверженности.
Однако Федьке тоже с отцом было скучно. И если случалось, что отец его из детсада вызволял, то он сразу начинал канючить, к деду проситься. И к бабушке он большого интереса не проявлял. Потому, наверное, что на бабушку, только-только с работы вернувшуюся, сразу наваливалась куча иных забот — еду всей ораве на скорую руку сварганить. Мария, видите ли, считала немыслимым не накормить вечером всю дочерину семью. Так что ей потакать Федькиным капризам недосуг было, и она на него изредка даже прикрикивала, чего Мишка — никогда.
Таким образом, называя себя профессиональным дедом, Михаил впрямь не особо и преувеличивал. А другие, следовательно, волей-неволей преуменьшали. Может, даже из-за неосознаваемой ревности.
Обязанность взять внука из садика чаще всего затягивалась до самого вечера, заканчиваясь тогда лишь, когда Феденька наконец посреди непременной, экспромтом сочиненной сказки засыпал, держа деда Мишку за палец. Ведь понемногу дед стал для внука самым необходимым человеком. Необходимей самой матери, которая, кажется, рассматривалась им наравне с прочей близкой родней.
И это продолжалось аж до того дня, когда Михаил отвел Федора в первый класс. А потом разом прекратилось, потому что к тому моменту Татьяна, поняв со всей отчетливостью, что жизнь пройдет, однако из нового государства, плюнувшего на обязательства своего предшественника, но при этом взявшегося лихо распоряжаться несметным наследством, в основном деля его промеж любимчиками, квартиру не выбьешь и тем более не выревешь, ибо слезам оно верит намного меньше, чем прежнее, вторично отправилась в декрет и решила целиком — во всяком случае, на ближайшие годы — посвятить себя семье. Уроки с сыном, таким образом, «выполняла» она сама, Мишка в этом деле совсем не участвовал…
Однако мы тут сразу через много лет перемахнули, а между тем, в процессе их незаметного на глаз протекания, состоялись не только описанные выше локальные, но и куда более масштабные события. Как с героями нашего рассказа, так и со всей страной.