Бозон Хиггса - Страница 11

Он проснулся – второй раз за эту короткую, но такую длинную летнюю ночь – от того, что в пещерку смотрела луна. Яркая, как прожектор. Надо бы повернуться к ней спиной, но не было сил. От эмбрионовой позы всё тело затекло, к тому же он чертовски замерз. Нет, так и задубеть можно… Осторожно распрямим ноги. Почти получилось. Тесноват гротик… Ладно, теперь руки. Руки пошли лучше. Попробуем воздвигнуться хотя бы на четвереньки. Ага… Конечности как деревянные, но боли пока нет. Боль придёт с кровотоком. Проклятая луна… Превозмогая боль в оживающих ногах, Олег выбрался из пещерки. Кровоток усилился, и зрение прояснилось. Дьявол, в глазах двоится. И странно как-то двоится. Одна луна получается ослепительно яркой. Маленький золотой диск её висит над грудой Парагельмена. А вторая – выходит тусклой, ноздреватой, раза в два большей, чем первая. И забралась она гораздо дальше к западу. Стали хорошо различимы белые камни яйлы, будто черепа на поле битвы. И от черепов этих, по высеребренной траве бежали двойные тени. И одна тень обгоняла другую. Сощурившись, астроном присмотрелся к меньшей луне. Силы небесные! Она двигалась. Неприлично быстро смещалась к юго-западу. И не нужно было долго думать, чтобы сообразить, что смещение это связано с вращением Земли. Что луна-крошка движется по полярной, а не по экваториальной орбите… Орбитальное зеркало? Или, скорее всего – линза Френеля, вот что это такое. Помнится, был такой проект… Проект Грегори Бенфорда, если не ошибаюсь… Призванный спасти планету от перегрева… Исполинскую линзу предполагалось соорудить на полярной орбите, дабы, вращаясь вокруг земного шара, она задерживала часть солнечного излучения. Значит, соорудили. Молодцы потомки. А может, спутники и эта вторая луна как-то связаны между собой? В единую систему. Сеть. Паутину. Как созвездия, оплетающие небосвод. Телескоп нужен. Хотя бы любительский. Но об этом следует подумать завтра, как следует выспавшись… Сеть Цефея наброшена на Полюс Мира, но Лебедь ускользнул от неё…

Во сне он видел крылья. Крылья и ничего больше. Длинные, белые, с золотистой опушкой на кончиках маховых перьев. Крылья парили в кобальтовой бездне, перья трепетали во встречном потоке и пели. Чистым, высоким женским голосом. И что самое удивительное, у этой песни были слова. Олег изо всех сил напрягся, чтобы уловить в них хоть какой-то смысл. И проснулся. Серый свет раннего утра едва пробивался сквозь туман, сизыми лентами наползающий снизу. Как написали бы в плохой книжке, вяло подумал Олег, будто вся алуштинская долина превратилась в огромный котёл с ведьминским варевом. Но варево это источало холод. И сырость. Надо вставать. Надо выбираться отсюда. Надо искать своих… Хм, своих… Астроном понял, что всё ещё спит. И серое утро, и котёл – лишь продолжение сна.

«Сигнусадеи, сигнусадеи…» – раздалось над головой. Олег вздрогнул, открыл глаза, уставился на свод пещерки. Разумеется, там никого не было. «Сиг-ну-са-деи», – протянул голос. Очень знакомый голос. Чистый. Высокий. Женский. Голос из сна. И слышанный раньше. Оплакивающий или… зовущий на помощь? «Буря внезапна вдруг возмутила небо и море», – отчётливо по-русски произнесла невидимая женщина. Олег тихонько, подтягиваясь на руках, начал выбираться из пещерки. И увидел крылья. Те самые. Белые с золотистой опушкой. Они загораживали выход, словно занавески, ритмически подёргиваясь в такт словам, произносимым речитативом:

Песня смолкла. Занавеси крыльев разошлись в стороны, впустив туман. Астроном боялся дышать. Сигнус, думал он. Тот самый, вернее, та самая – женщина-птица. Царевна-Лебедь. Спасительница… Что означает её песня? Что сигнусы разумны? Для птиц они чрезвычайно велики, но для людей?.. Впрочем, размер не имеет значения. Ведь и дети разумны, и карлики… Мысли спутывались, свивались как змеи, в скользкий неприглядный клубок. Невозможно понять, где заканчивается одна и начинается другая. Маячил перед внутренним взором левитирующий монумент на энергостанции. Вращается. Мерно взмахивает крыльями, подгребает хвостами «леонардовский атлет».

Сигнусадеи…

Сигнус.

Деи.

Лебедь.

Бог.

Лебедь Божий.

На Беседке Ветров лежал снег. Не везде, правда, а лишь в узких карстовых расселинах. Но, увидев его, Олег понял, до какой степени продрог. Зуб на зуб не попадает. Это всё проклятый туман, сквозь который он почти на ощупь пробирался сюда, ведомый единым Зовом. Казалось, что туман теперь навечно. Откуда он – здесь, на высоте, в разгар лета? Вновь подумалось – вдруг святой прав? Никакой это не дивный новый мир, но один из кругов ада, до странности напоминающий родной Крым. И Зов приводит лишь на следующий – круг вечного тумана и холода. И одиночества. Да, одиночества. Стоп. Хватит. Он тряхнул головой, отгоняя мистические наваждения. Ну, туман. Всё понятно с туманом. Климат изменился, внизу – тропики, влажность повышенная, вот и туман.

На Беседке Ветров Олег не нашёл никого: ни воскрешенного, ни спасателей. Впрочем, не удивительно, Зов вот уже час, наверное, как заткнулся. Опоздал, как пить дать. Чтоб тебя… Самой беседки, разумеется, тоже не было, да и быть не могло – наверняка ухнула вниз – с тысячу эдак лет назад, вместе с изрядным куском обрыва, на котором стояла. Он осторожно подошёл к краю пропасти, заглянул вниз – клубящееся молоко, ничего не разглядеть…

– Олег?!

Он оглянулся.

– Вот ты где, герой чёртов! – Дитмар, круги под глазами, в рыжей бороде иней, но глаза весёлые. – Добрался! А мы уже похоронили тебя, не будь я бароном!

– Тоже молодцы, конечно, – пробормотал Олег, пожимая протянутую руку. – Пять минут подождать не могли? А мне потом от хатулей бегать.