Божественный Клавдий и его жена Мессалина (2) - Страница 2

ИСТОРИЯ ИРОДА АГРИППЫ

Ирод Агриппа, следует сразу сказать, не был ни кровным родственником, ни свойственником знаменитого генерала Августа Марка Випсания Агриппы, который женился на единственной дочери Августа Юлии и стал благодаря этому браку дедом моего племянника Гая Калигулы и моей племянницы Агриппиниллы. Не был он и вольноотпущенником Агриппы, хотя это вполне могло прийти вам в голову, ведь в Риме среди вольноотпущенников принято, в знак благодарности, брать себе имя бывшего хозяина. Нет, дело обстояло иначе: его назвал так в память о вышеназванном Агриппе, умершем незадолго до его рождения, дед Ирода, Ирод Великий, царь Иудеи. Этот ужасный, хотя и замечательный в своем роде старик владел троном не только благодаря покровительству Августа, ценившего в нем полезного союзника на Ближнем Востоке, но и в не меньшей степени благодаря расположению Агриппы. Предки Ирода вышли из Идумеи, или Эдома, как ее еще называют, гористой страны, лежащей между Аравией и Южной Иудеей, и были не евреями, а идумеями. Юлий Цезарь назначил Ирода Великого, которому тогда только-только исполнилось пятнадцать лет, губернатором Галилеи в том же году, когда его отец получил назначение в Иудею. У Ирода сразу же начались неприятности, так как, борясь с бандитами во вверенной ему области, он без суда и следствия приговаривал местных жителей к смерти и был вынужден предстать перед синедрионом - верховным судилищем страны. Вел он себя там весьма вызывающе, явился на суд в пурпурной тоге, в сопровождении вооруженных солдат, но дожидаться приговора не стал и тайно покинул Иерусалим. Римский губернатор Сирии, к которому он обратился за защитой, дал ему новое назначение в своей провинции, поставив правителем земель, граничащих с Ливией. Короче говоря, этот Ирод Великий, отец которого тем временем умер от яда, был провозглашен царем Иудеи в совместном указе моего деда Антония и двоюродного деда Августа (или Октавиана, как его тогда называли), положившим начало его тридцатилетнему славному владычеству над землями, границы которых все время расширялись благодаря щедрости Августа. У него было, одна за другой, десять жен, среди них две его родные племянницы; а умер он, после нескольких неудачных попыток самоубийства, от самой мучительной, вероятно, и мерзкой болезни, известной медицине. Я никогда не слышал другого ее названия, кроме как Иродова немочь, и не знал никого, кто болел бы ею до него; симптомы ее были следующие: волчий голод, рвота, гной в животе, трупное дыхание, черви, размножающиеся в половых органах и безостановочные жидкие выделения из кишечника. Недуг этот причинял ему невыносимые муки и доводил этого свирепого старика до умоисступления. Евреи считали, что на Ирода пала божья кара за его кровосмесительные браки. Его первой женой была Мариам из известного еврейского рода Маккавеев; Ирод страстно был в нее влюблен. Но однажды, уезжая из Иерусалима в Сирию, чтобы встретиться в Лаодикее с моим дедом Антонием, он отдал своему гофмейстеру тайный приказ: в случае, если он падет жертвой происков своих врагов, Мариам следовало умертвить, чтобы она не попала в руки Антония; такой же приказ он отдал позднее, отправляясь на Родос для встречи с Августом. (И Антоний, и Август слыли сластолюбцами.) Когда Мариам узнала об этих приказах, она, естественно, возмутилась и наговорила в присутствии матери и сестры Ирода много такого, о чем было бы разумнее промолчать, так как они завидовали власти Мариам над Иродом; не успел он вернуться, как они пересказали ему ее слова и обвинили в том, что в его отсутствие она, чтобы ему досадить, совершила прелюбодеяние,- в качестве ее любовника они назвали того же гофмейстера. Ирод приказал их обоих казнить. Но затем его стало терзать такое жгучее горе и раскаяние, что он заболел лихорадкой, чуть не сведшей его в могилу, а когда поправился, нрав его сделался столь мрачным и жестоким, что малейшее подозрение приводило к казни даже ближайших друзей и родственников. Одним из многих, кто пострадал от гнева Ирода, был старший сын Мариам: оба - он и его младший брат - были казнены по ложному обвинению их сводного брата, которого Ирод впоследствии тоже казнил, в заговоре с целью покушения на жизнь отца. Услышав об этих казнях, Август остроумно заметил: "Я предпочел бы быть свиньей Ирода, чем его сыном". Будучи по вероисповеданию иудеем, Ирод Великий не мог есть свинины, и его свиньям, следовательно, ничто не мешало спокойно дожить до старости. Так вот, этот незадачливый принц, первенец Мариам, и был отцом моего друга Ирода Агриппы, которого Ирод Великий отправил в Рим в возрасте четырех лет - как только сделал его сиротой,- чтобы его воспитали при дворе Августа. Ирод Агриппа и я были сверстниками и много общались между собой благодаря моему дорогому Постуму, сыну Агриппы, к которому Ирод Агриппа, естественно, привязался всей душой. Ирод был очень красивый мальчуган, один из тех, кого отмечал своей приязнью Август, когда приходил в школу для мальчиков играть в мраморные шарики, чехарду и "блинчики". Но какой же он был проказник! У Августа был любимый пес, один из этих огромных храмовых сторожевых псов с пушистым хвостом из Адрана возле Этны, который не повиновался никому, кроме Августа, разве что Август говорил ему: "Слушайся такого-то и такого-то, пока я снова тебя не позову". Пес делал, как ему было приказано, но надо было видеть, каким несчастным тоскливым взором он провожал уходящего хозяина. Ирод умудрился каким-то образом заставить страдавшего от жажды пса выпить целую миску крепкого вина, и того развезло, как старого солдата из регулярных войск в день увольнения из армии. Ирод повесил ему на шею колокольчик, выкрасил хвост в желтый, а лапы и морду в пурпурно-красный цвет, привязал к ногам свиные пузыри, а к плечам - гусиные крылья и выпустил его в дворцовый двор. Когда Август, удивленный отсутствием своего любимца, позвал: "Ураган, Ураган, ты где?!" - это невероятное чудище появилось в воротах, и, шатаясь из стороны в сторону, приблизилось к нему. Смешнее момента за весь так называемый Золотой Век римской истории я припомнить не могу. Но это случилось первого апреля во время сатурналий, так что Августу пришлось проглотить недовольство. У Ирода была ручная змея, которую он выучил ловить мышей; во время занятий он прятал ее в складках платья, чтобы развлекать товарищей, когда учитель поворачивался к ним спиной. Он настолько отвлекал всех от учебы, что в конце концов его отправили заниматься вместе со мной под руководством Афинодора, моего белобородого учителя с Тарса. Понятно, Ирод и тут принялся за свои фокусы, но Афинодор отнесся к ним так добродушно, а я так неодобрительно, потому что очень любил Афинодора, что Ирод все это быстро прекратил. У него были блестящие способности, особенно к языкам, и необыкновенная память. Афинодор однажды сказал ему: - Ирод, я предвижу, что наступит время и ты займешь самый высокий пост у себя на родине. Ты должен посвятить каждую минуту своей юности подготовке к этому времени. При твоих талантах ты можешь стать правителем, не менее могущественным, чем твой дед, Ирод Великий. Ирод ответил: - Все это прекрасно, Афинодор, но у меня куча отвратительных родственников. Ты даже не представляешь себе, что это за головорезы; таких негодяев не встретишь, путешествуй хоть целый год; и с тех пор, как мой дед восемь лет назад умер, они, как я слышал, ничуть не стали лучше. Если я буду вынужден вернуться в свою страну, я не проживу и полгода. (То же самое, что говорил мой бедный отец, когда воспитывался здесь в семье Азиния Поллиона. И мой дядя Александр, живший тогда вместе с ним. И они были правы.) Мой дядя, царь Иудеи, тот же старый Ирод, только, в отличие от деда, в пороках его нет никакого величия, одна низость, а мои дядья Филип и Антипа - два хитрых лиса. - Одна-единственная добродетель - защита от множества пороков,- сказал Афинодор.- Не забывай, что евреи фанатично привержены добродетели, сильнее, чем любой другой народ в мире; если ты проявишь себя добродетельным, они пойдут за тобой, как один человек. Ирод ответил: - Добродетель евреев не очень-то соответствует греко-римской добродетели, в которой ты наставляешь нас, Афинодор. Но все равно, благодарю тебя за вещие слова. Можешь быть уверен: если я стану царем, я буду хорошим царем, но до тех пор, пока я не сел на трон, я не могу позволить себе быть более добродетельным, чем все остальные мои родичи. Какой у Ирода был характер? Что вам сказать? Большинство людей - я сужу по своему опыту - ни добрые, ни злые, ни праведники, ни негодяи. Немножко того, немножко другого, а в основном - никакие, обыкновенные посредственности. Но некоторые немногие люди обладают одной характерной особенностью в самом крайнем ее проявлении и во всех случаях жизни остаются себе верны; именно эти люди оставляют самый сильный след в истории. Я делю их на четыре группы. В первую входят негодяи с каменным сердцем; ярким примером таких людей был Макрон, командующий гвардией при Тиберии и Калигуле. Затем идут праведники с таким же каменным сердцем, выдающимся примером которых был Катон Цензор, "бука" моего детства. К третьей группе относятся праведники с золотым сердцем, такие, как Афинодор и мой бедный покойный брат Германик. А к последней и самой малочисленной группе - негодяи с золотым сердцем, и среди них трудно представить более идеальный образец, чем Ирод Агриппа. Именно они, эти негодяи с золотым сердцем, эти анти-Катоны, оказываются самыми верными друзьями в тяжелую минуту. Вы ничего от них не ждете. У них, по их собственным словам, нет никаких принципов, их заботит лишь собственное благо. Но обратитесь к ним, когда попадете в беду, и скажите: "Сделай для меня то-то и то-то, ради всего святого", и они обязательно окажут вам эту услугу, но вовсе не "по дружбе", а потому, скажут они, что это совпадает с их бесчестными планами, и не пожелают и слушать благодарностей. Эти анти-Катоны - игроки и моты, но это лучше, чем быть скрягой. Они водят компанию с пьянчугами, убийцами, темными дельцами и сводниками, однако сами редко бывают навеселе, а если они замешаны в убийстве, можете не сомневаться, что об убитом мало кто пожалеет; они выманивают обманом деньги у богатых обманщиков, а не у простодушных бедняков и не принуждают женщин к сожительству помимо их воли. Ирод всегда настаивал на том, что он прирожденный негодяй. На это я обычно возражал: "Нет, ты по сути своей праведник в маске негодяя", что очень его сердило. Месяца за два до смерти Калигулы мы беседовали с Иродом на эту тему. Под конец он спросил: - Сказать тебе, кто ты? - Зачем? - ответил я.- Я - официальный дворцовый дурак... - Да,- сказал он,- есть дураки, делающие вид, что они умны, и умники, делающие вид, что они глупы, но ты первый из тех, кого я встречал, кто, будучи дураком, делает вид, что он дурак. Наступит день, дружок, когда ты сам увидишь, с каким праведным иудеем ты имеешь дело. Когда Постум был отправлен в изгнание, Ирод сблизился с Кастором, сыном моего дяди Тиберия, и эта беспутная парочка имела репутацию самых отчаянных буянов в городе. Они всегда были в подпитии и, если верить слухам, большую часть ночи занимались тем, что залезали в чужие окна и вступали в стычки с городской стражей, ревнивыми мужьями и разгневанными отцами почтенных семейств. От деда, умершего, когда Ироду было шесть лет, он получил в наследство немалые деньги, но промотал их до последней монеты, как только они попали к нему в руки. После чего был вынужден брать в долг. Сперва он обращался за ссудой к своим благородным друзьям, в том числе ко мне, причем столь небрежным тоном, что потом было трудно настаивать на возврате. Исчерпав свой кредит в этих кругах, Ирод стал обращаться к богатым всадникам, которым льстило, что они могут оказать услугу самому близкому другу единственного сына императора, а когда они стали волноваться, получат ли они обратно свои деньги, Ирод подольстился к вольноотпущенникам Тиберия, в чьих руках были финансовые дела, и уговорил их - при помощи взятки - ссужать ему деньги из императорской казны. У него всегда были наготове истории о его блестящих перспективах: то ему обещали восточное царство, то его ждало огромное наследство в сотни тысяч золотых от престарелого сенатора, находящегося на пороге смерти. Но наконец, в возрасте приблизительно тридцати трех лет, несмотря на всю находчивость и изобретательность, Ирод исчерпал весь свой репертуар, а тут умер Кастор (как мы узнали несколько лет спустя, его отравила жена, моя сестра Ливилла), и Ирод был вынужден покинуть своих кредиторов, не попрощавшись. Он бы обратился за помощью к Тиберию, если бы тот не заявил публично, что не желает видеть никого из друзей покойного сына, "так как боится, что это возродит его горе". Означало это, разумеется, лишь то, что он подозревал их в участии в заговоре, так как Сеян, его главный советник, убедил Тиберия, будто Кастор замыслил покушение на его жизнь. Ирод спасся бегством в Эдом, родину его предков, и укрылся в полуразрушенной крепости в пустыне. Думаю, это был его первый приезд на Ближний Восток с детских лет. В то время его дядя Антипа был губернатором (или тетрархом, как звучал тогда этот титул) Галилеи, куда входил и Гилеад. Владения Ирода Великого были разделены на три части между его тремя уцелевшими сыновьями, а именно: вышеупомянутым Антипой, его братом Архелаем, ставшим царем Иудеи и Самарии, и его младшим братом Филипом, который сделался тетрархом Башана, области, лежавшей к востоку от Галилеи, за рекой Иордан. И вот Ирод начал уговаривать свою преданную жену Киприду, присоединившуюся к нему в пустыне, чтобы она от его имени обратилась к Антипе за помощью. Антипа был не только дядей Ирода, но и зятем, так как женился на его красавице сестре Иродиаде, разведенной с другим из его дядьев. Сперва Киприда не соглашалась, так как адресовать письмо надо было Иродиаде, державшей Антипу под башмаком, а Киприда незадолго до того поссорилась с ней, когда та приезжала в Рим, и поклялась никогда в жизни с ней не разговаривать. Киприда уверяла, что ей куда приятнее оставаться в пустыне среди их диких, но гостеприимных родичей, чем унижаться перед Иродиадой. Ирод стал угрожать, что покончит с собой, прыгнув с парапета крепости, и умудрился убедить Киприду в непритворности своих слов, хотя я уверен, что на свете трудно было найти человека, менее склонного расстаться с жизнью, чем Ирод Агриппа. Так что в конце концов Киприда написала Иродиаде. Иродиада была польщена тем, что Киприда признала свою неправоту во время ссоры, и убедила Антипу пригласить Ирода с женой в Галилею. Ирод был назначен местным судьей (с небольшой годовой субсидией) в Тибериаде, новой столице, построенной Антипой в честь императора. Но вскоре он поссорился с Антипой, скупцом и лентяем, который заставлял Ирода остро чувствовать, сколь многим тот ему обязан. - Послушай, племянник, ты ешь мой хлеб и пьешь мое вино,- сказал Антипа однажды на пиру, куда он пригласил Ирода и Киприду во время их совместной поездки в Тир,- и меня удивляет, что у тебя хватает наглости со мной спорить. (Ирод возражал ему по поводу некоторых пунктов римского права.) Ирод ответил: - Дядя Антипа, ничего другого я и не ожидал от тебя услышать. - Что ты хочешь этим сказать, голубчик? - сердито спросил Антипа. - А то, что ты - провинциал и мужлан,- ответил Ирод,- так же мало знакомый с хорошими манерами, как с сутью законов, которые управляют Римской империей, и столь же мало знакомый с сутью законов, сколь скупой. - Ты, видно, пьян, если позволяешь себе так разговаривать со мной,проговорил, заикаясь, Антипа, красный как рак. - Только не от того вина, которым ты нас потчуешь, дядя Антипа. Мне дороги мои почки. И где только ты умудрился раздобыть такое гнусное пойло? Верно, не так-то легко было найти его. Может быть, его вынули из трюма затонувшего давным-давно судна, которое вчера поднимали со дна? А возможно, ты ошпариваешь пустые кувшины из-под вина горячей верблюжьей мочой, чтобы снять со дна осадок, а затем сливаешь полученную бурду в эту прекрасную золотую чашу? После чего Ирод и Киприда с детьми должны были поспешно направиться в гавань и сесть на борт первого отходящего корабля. Оказалось, что корабль направлялся на север, в Антиохию, столицу Сирии, где Ирод представился губернатору провинции Флакку, и тот очень любезно его принял ради моей матери Антонии. Вы будете удивлены, услышав, что моя мать, эта добродетельная матрона, которая решительно боролась с расточительством и беспорядком в своем доме, питала слабость к шалопаю Ироду. Его лихие повадки вызывали у нее какое-то извращенное восхищение; он частенько приходил к ней "за советом" и, изображая самое искреннее раскаяние, выкладывал ей все свои художества. Мать делала вид, будто возмущена его откровениями, но, несомненно, получала от них огромное удовольствие, к тому же ей льстила внимательность Ирода. Он никогда не просил у нее взаймы, во всяком случае прямо, но она время от времени по собственному почину давала ему довольно большие суммы денег под обещание вести себя хорошо. Часть их Ирод вернул. Фактически, это были мои деньги, Ирод знал это, и, заходя затем ко мне, бесконечно меня благодарил. Однажды я намекнул матери, что ее щедрость по отношению к Ироду переходит все границы, но она страшно разгневалась и заявила, что раз деньги все равно швыряются на ветер, уж лучше пусть это делает Ирод, так, как подобает человеку из знатной семьи, чем я, проигрывая их в низкопробных кабаках вместе со своими подозрительными друзьями. (Мне надо было скрыть от нее, что я отправил большую сумму денег Германику, чтобы он мог умиротворить восставших на Рейне солдат, и я притворился, будто проиграл их в кости.) Помню, я как-то спросил Ирода, не надоедает ли ему слушать длинные рассуждения матери о римских добродетелях. Он сказал: - Я безгранично восхищаюсь твоей матерью, Клавдий, и, кроме того, не забывай, что в душе я - невежественный иудей, и иметь наставницей римскую матрону из такого высокого рода и такой незапятнанной репутации для меня большая честь. К тому же она говорит на самом чистом латинском языке во всем городе. Когда она читает мне нотацию, я за одну-единственную встречу с ней больше узнаю о том, куда следует ставить придаточные предложения и как выбирать правильные эпитеты, чем посещая курс дорогостоящих лекций профессионального грамматиста. Этот губернатор Сирии Флакк служил раньше под командой моего отца и возымел величайшее уважение к матери, всегда сопровождавшей отца в походах. После смерти отца он предложил матери руку и сердце, но она ответила отказом, сказав, что хотя любит и всегда будет любить его как старого друга, ее моральный долг перед славной памятью мужа - никогда больше не вступать в брак. Притом Флакк намного моложе ее, и их союз вызвал бы неприятные толки. В течение многих лет - до того дня, как Флакк умер, на четыре года опередив мать,- они вели дружескую переписку. Ирод знал об этом и сейчас завоевал расположение Флакка, неоднократно упоминая о душевном благородстве матери, ее красоте и отзывчивости. Флакк отнюдь не был образцом добродетели, он прославился в Риме тем, что однажды на пиру принял вызов Тиберия и в течение двух ночей и целого дня пил наравне с ним. Из любезности к императору он уступил ему на рассвете второго дня последний кубок, и тот вышел победителем, но Тиберий был в изнеможении, а Флакк, по словам присутствовавших, мог продержаться еще час, а то и два. Поэтому Флакк с Иродом прекрасно поладили друг с другом. К несчастью, в это самое время в Сирии находился младший брат Ирода Аристобул, с которым у него были отнюдь не дружеские отношения: Ирод взял у него деньги, пообещав вложить их в товары, которые отправляли в Индию, а затем сказал, что корабли пошли ко дну. Однако Аристобул узнал, что корабли не только не пошли ко дну, но даже не выходили в море. Он пожаловался Флакку на это мошенничество, но Флакк сказал, что тут какое-то недоразумение, его брат никак не мог совершить такой бесчестный поступок и он, Флакк, не желает принимать ту или иную сторону или выступать в роли третейского судьи. Аристобул решил не спускать с Ирода глаз, зная, что тому позарез нужны деньги, и подозревая, что он попытается раздобыть их при помощи какой-нибудь уловки: тогда он припугнет Ирода разоблачением и заставит его выплатить старый долг. Год с небольшим спустя между Сидоном и Дамаском возник пограничный конфликт. Жители Дамаска знали, что, когда Флакку приходится разбирать подобные споры, он всецело полагается на советы Ирода, ценя его поразительные способности к языкам и умение, безусловно унаследованное от деда, скрупулезно анализировать противоречивые сведения, полученные от местных жителей, поэтому они послали к Ироду тайную делегацию, предлагая большую сумму денег (я забыл сколько именно), если он склонит Флакка вынести решение в их пользу. Это стало известно Аристобулу и, когда дело было решено - благодаря настойчивому ходатайству Ирода, в интересах Дамаска,- он отправился к Ироду, сказал, что все знает и надеется, что теперь-то уж он получит свои деньги. Ирод впал в такую ярость, что Аристобул еле унес ноги. Было ясно, что Ирода не запугать и денег от него - ни единой монетки - не получить. Поэтому Аристобул пошел к Флакку и сообщил, что вскоре из Дамаска Ироду пришлют несколько мешков с золотом. Флакк перехватил их у городских ворот, а затем послал за Иродом; в создавшихся обстоятельствах тот не мог отрицать, что это плата за услуги, оказанные им при решении пограничного конфликта. Однако он не растерялся и просил Флакка не считать это золото взяткой, ведь, свидетельствуя в пользу Дамаска, он не отступал от правды - справедливость была на их стороне. Ирод добавил, что сидонцы тоже присылали к нему депутацию, но он отправил их обратно, сказав, что ничем не может им помочь, так как они не правы. - Верно, Сидон предложил тебе меньше, чем Дамаск,- язвительно проговорил Флакк. - Прошу, не оскорбляй меня,- ответил Ирод с благородным негодованием. - Я не желаю, чтобы в римском суде справедливость покупали и продавали, как товар.- Флакк был в бешенстве. - Ты сам был в этом деле судьей, господин Флакк,- сказал Ирод. - А ты поставил меня в дурацкое положение в моем собственном суде! - вне себя от гнева вскричал Флакк.- Между нами все кончено. Убирайся куда хочешь, хоть в преисподнюю. Да выбери путь покороче. - Боюсь, мне придется отправиться туда через Тенар,- сказал Ирод,- потому что, умри я сейчас, я не найду в кошельке самой мелкой монеты, чтобы заплатить Перевозчику. (Тенар - это самый крайний мыс на юге Пелопоннеса, откуда можно прямиком попасть в подземный мир, минуя Стикс. Именно этим путем Геркулес вытащил Цербера в Верхний мир. Бережливые обитатели Тенара хоронят своих мертвецов без привычной монеты во рту, зная, что им не придется платить Харону за перевоз.) Затем Ирод добавил: - Право, Флакк, тебе не следует на меня сердиться. Понимаешь, мне и в голову не пришло, что я делаю что-нибудь плохое. Уроженцу Востока трудно, даже прожив в Риме тридцать лет, понять щепетильность вас, благородных римлян, в подобных делах. Я вижу все в ином свете: дамаскцы наняли меня в качестве адвоката для защиты их прав, а в Риме адвокаты получают колоссальные деньги и значительно сильнее, чем я, отклоняются от истины при рассмотрении дела. И, естественно, я оказал Дамаску немалую услугу, разъяснив тебе, кто из них прав. Что же тут плохого, если бы я взял деньги, которые они прислали мне по собственному почину? Я же не объявлял во всеуслышание о моем влиянии на тебя. Напротив, я был удивлен и польщен, услышав от них об этом. К тому же, как не раз указывала мне госпожа Антония, эта исключительно мудрая и прекрасная дама... Но даже ссылка на мать, при всем уважении к ней Флакка, не помогла Ироду выпутаться из беды. Флакк дал ему на сборы одни сутки и сказал, что, если к концу этого срока Ирод все еще будет находиться в Сирии, ему придется отвечать перед уголовным судом.