Боярин. Князь Рязанский. Книга 1 (СИ) - Страница 5

— Пока? — Слегка отшатнулся Василий.

— Пока, — повторил с нажимом я, и продолжил. — Посему, полагаю, сгубить Шемяку — это единственный ход, дабы успокоить Русь. Только подобраться к нему… Есть мыслишка одна… Не знаю, одобришь ли?

— Скажи, услышу, — прошептал князь.

— Я поеду в Новгород, найду Шемяку и скажу, что ты просил его убить.

Василий отшатнулся, но я, взяв его кисть, и слегка сжав её, успокоил его.

— Скажу, что ты приказал его убить, — поправил себя я, — но я, влюблённый в Марию, готов убить и тебя, князь, и сына твоего князя Ивана, если Шемяка даст мне боярство и вотчины. Если я завтра проведу обряд венчания, они поймут, что я очень близок к вам, и могут поверить, что смогу исполнить затеянное.

Переведя дух, я продолжил:

— Разговор с Шемякой будет очень близким, как с тобой сейчас, — сказал я, и притянул князя за локти чуть-чуть к себе. По его телу пробежала дрожь, он попытался вырваться, но я успокоил его.

— Я твой, Князь, от кончиков пальцев до кончиков волос. Верь мне.

— Я верю тебе. Продолжай.

— Во время разговора, я смогу убить его. Как? Это моё дело. Только ты, Великий Князь не верь никаким наветам про меня. Ты же понимаешь, я могу позволить себе всякие вольности в разговоре, по отношению и к тебе, и к твоей семье.

— Я понимаю, тебя. Жаль, что я не могу видеть тебя, Михаил. Ты сильно удивил меня. Давно меня так никто не удивлял…

В дверь вбежал Иван.

— Дядьки… Идут, — через паузу сказал он, увидев в нашем разговоре напряженность. — Что это вы… такие?

— Учу твоего дружку, как татар воевать.

— На нём лица нет, — сказал Иван.

Я был на ногах до вторых петухов. Мне отвели светёлку рядом с покоями Ивана и заутреннюю молитву мы провели вместе тут же в часовне. С нами молился Великий Князь и вся его дворня.

Вскоре после заутрени, после умывания и одевания, с третьими петухами, я отправился пешком к хоромам княгини Марии. Там меня встретила её подружка и мы обменялись с ней дарами для друг друга. Предупредив о скором приезде жениха, мы встали с ней на крыльцо и стали ждать.

Выше на ступеньках стояла дворня княгини, мамки и няньки. Все они дружно голосили, про лебёдушку и ясна сокола на разные голоса, на разные мотивы, но с одним смыслом. Девки подтрунивали надо мной и дразнили, пытаясь вывести из себя. Так было заведено.

Когда из-за угла княжих хором вышел поезд жениха, тоже с песнями, украшенный лентами на длинных шестах и бросаемыми на жениха периодически цветами, мамки заголосили громче. Я был удивлён, но плакали они на полном серьёзе. Слёзы лились ручьями. Встретив жениха и приняв от него дары невесте, я с глубоким поклоном передал их, но так как дары умещались в двух сундуках, от мамок выскочили четыре дебелых тётки и, отобрав у молодцев сундуки, бодро затащили их в хоромы.

Дальше пошли торги с подружкой и с мамками за «честь девичью». Мы сначала предлагали один ларец, потом два, но бабы успокоились на пяти ларцах, куче платьев и лент. После этого жених был допущен в покои невесты.

Мария стояла укрытая белым парчовым покрывалом, и смотрела на нас через узкие вертикальные прорези для глаз. Вокруг неё ходил и пел девичий хоровод, в который постепенно входили «друзья» жениха. Это были боярские дети Московского и Тверского княжеств. Петька был тут же. Он ходил, важно вышагивая аистом, высоко поднимая колени, сильно выпятив грудь.

Потом в круг хоровода прошёл с венцом Иван. Мария поклонилась ему в пояс, и он надел венок Марии на голову. Иван поклонился, и Мария надела венок на голову Ивану. Мамки голосить перестали, как по мановению руки дирижёра. Жених и невеста поклонились гостям и пригласили всех на пир. Все сразу и громко загомонили. Двери палаты распахнулись и все прошли за женихом и невестой в большой столовый зал.

Примерно через час пития и здравниц, я поднялся и пригласил всех пройти в храм для божественного венчания. Все присутствующие вышли вслед за женихом и невестой из хором княгини и пошли в собор Спаса на Бору, который стоял буквально напротив выхода из палат княгини, метрах в стах.

После причащения и литургии, молодоженов обвенчали. Под звон колоколов мы вышли из собора и через людской коридор прошли в хоромы Князя Ивана, где начался настоящий пир. Мария сидела всё ещё укрытая покрывалом. И она, и он не прикасались к трапезе, а вокруг них глумились гости, предлагая откушать, или отпить.

Я незаметно пинал мужиков по ногам и щипал девок за разные места. Хотя, в таких, как у них нарядах… добраться до больного места было проблематично. Но я добирался. Меня обзывали охальником и весело смеялись. Некоторые девки подходили вторично, блестя на меня глазами.

— Как бы не заставили жениться, — подумал я весело.

Под вечер молодых отвели в разные опочивальни. По малолетству. До пятнадцати лет совокупление запрещалось. Первым в опочивальни входил я, и несколько раз ударял по постели кнутом, отгоняя нечистую силу. Молодых оставили одних, а я за дверью остался охранять их покой. Вместе с няньками и дядьками. В этой комнате стоял стол, уставленный едой и квасом, хмельного нам не полагалось, и узкая скамья, чтобы мы не уснули.

Надо было дождаться третьих петухов.

Я ехал в Новгород по заданию Великого Князя. Но сначала мне надо было заехать в Тверь к отцу. По официальной версии Великий Князь отпустил меня проведать сильно хворавшего отца, который находился не в своих вотчинных землях, а в Твери. Ехал верхом, со всей своей сотней.

Стояла середина лета. Плотно утоптанная и укатанная высохшая глиняная двухколейная дорога была не хуже асфальтовой. Дорога из Москвы в Новгород через Тверь была основным торговым путём Москвы. Если раньше весь товар: меха и сельскохозяйственные продукты, шёл на Крымский полуостров в итальянские колонии, то сейчас, после захвата Тавриды и Константинополя турками, московские товары потекли только через Новгород. Поэтому дорога была оживлённой, и безопасной. Если с тобой дружинная сотня.

Двести верст по такой дороге, не торопясь — пять дней пути. Правда пыль из-под копыт раздражала, но я приказал дружине растянуться, и мы не мешали друг-другу.

Ничего существенного в дороге не произошло. Ямские подворья стояли вёрст через сорок, что соответствовало среднесуточному конному переходу, но ночевать я в них не решался. Клопов не переносил принципиально, а запасы еды пополняли в прилегающих к тракту хуторах.

Отец деда Михаила, а теперь, получается, и мой, проживал сейчас на подворье Тверского князя Бориса. Туда я и направился, распустив своё войско, которое с гиканьем и свистом, рассыпалось по городу, пообещав завтра на зорьке быть у Владимирских ворот.

— Здрав будь, батюшка, — тихо сказал я, зайдя в темную комнатку с единственным мутным небольшим оконцем. Глаза мои со свету ничего не видели.

— Ты ли это, Михасик?

— Я батюшка, — сказал я, и у меня почему-то потекли слёзы, — не вижу тебя.

Я распахнул дверь, и в конусе её света увидел лежанку, а на ней сухонького старика в холщёвой рубашке, смотрящего в мою сторону. Я быстро подошел к нему, и опустился на колени, склонив к нему голову. Отец положил мне на голову руку. Она была тяжёлая и холодная.

— Я вам снадобья принес, надо выпить, — сказал я, доставая из сумы флягу.

Положив флягу на пол, я помог отцу сесть. Он был совсем лёгким.

— Подними меня, я встану. Хочу обнять тебя. Прижать к груди.

Я поднял его, поставив на ноги. Он, оставив у меня на шее свои высохшие руки, выпрямился.

— Какой ты… крепкий у меня уродился.

— Так и вы не маленький были, батюшка. Это сейчас… совсем… Садитесь выпейте отвар. Специально для вас лекарь готовил.

— Ох сколько я уже всего выпил…

Я дал ему флягу.

— Надо выпить всё.

Он выпил.

— Хороший вар. На зверобой похож.

— Я вам, батюшка, оставлю порошки. Они в этой сумке. Пейте по одному в день. Я дён через двадцать вернусь. А может ранее. И заберу с собой в Московию. Неча тут тебе… Одному. — И я опять заревел, уже в голос.