Бояре Романовы в Великой Смуте - Страница 5

В глазах Курбского и других князей Рюриковичей и Геди-миновичей Захарьины были беспородными выскочками.

1 марта 1554 г. Иван IV опасно заболел. К 11 марта его положение уже казалось безнадежным. Естественно, возник вопрос о наследнике престола. Формальный наследник, сын Грозного Димитрий, лежал в пеленках – ему не исполнилось и шести месяцев. В этом случае лет пятнадцать – двадцать Россией стал бы править клан Захарьиных – царица Анастасия, Данила и Никита Романовичи, Василий и Иван Михайловичи, Иван и Семен Яковлевичи, а также их родственники – Андрей Сиц-кий, муж Анны Романовой, Шастунов, Оболенский-Ноготков и другие.

Московская знать и беспородная бюрократия были по горло сыты беспределом периода правления Елены Глинской. Тем более им не импонировала власть клана Захарьиных, в котором хватало хитрых царедворцев, интриганов и честолюбцев, но не было ни государственных деятелей, ни выдающихся полководцев.

Естественно, что взоры знати и бюрократов обратились к единственному дееспособному кандидату на престол – внуку Ивана III девятнадцатилетнему Владимиру Андреевичу, удельному князю Старицкому. Увы, младший брат Грозного Юрий с детства был инвалидом (судя по всему – дауном), что, впрочем, не мешало старшему брату жестко контролировать его поведение.

Владимир родился в 1535 г. Он был старшим сыном удельного князя Андрея Старицкого и Ефросинии Андреевны Хованской. Василий III разрешил своему брату Андрею жениться лишь только после того, как сам обзавелся сыном Иваном.

В 1536 г. вместе с князем Андреем Ивановичем Старицким в тюрьму были брошены его жена и годовалый сын. В тюрьме они провели четыре года и вышли на свободу в 1540 г., то есть уже после смерти Елены Глинской.

В 1543 г. тринадцатилетний Иван IV по ходатайству бояр и митрополита возвращает своему восьмилетнему двоюродному брату Старицкий удел[10]. Однако все старицкие бояре и дворяне были или казнены в 1536 г., или переселены в другие места, так что у Владимира оказался старый отцовский удел, но с новым двором.

Владимир Андреевич участвовал вместе с Иваном Грозным в казанском походе. В мае 1551 г. он женился на Евдокии Александровне Нагой и к марту 1554 г. имел от нее сына Василия и дочь Евфимию.

Дореволюционные русские историки смотрели на князей, бояр и дьяков, ориентировавшихся на Владимира Старицкого, глазами Ивана Грозного и называли их бунтовщиками, врагами государства и т.д. По иным, но тоже понятным причинам эту точку зрения разделяли и советские историки 1930—1980-х гг. На самом же деле сугубо личные интересы сторонников Ста-рицкого полностью совпадали с интересами русского государства, и поэтому сторонников Владимира вполне можно назвать патриотами своей страны. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, какой нужен был России правитель – молодой воин, уже заимевший здоровое потомство, или пеленочник? Предположим на секунду, что Иван Грозный умер бы, а на престол вступил бы семимесячный Димитрий. В этом случае Захарьиным пришлось бы убить Владимира Андреевича и его потомство. Вероятность того, что Димитрий дожил бы до совершеннолетия, не превышала 30 процентов (из шести детей Грозного от Анастасии до совершеннолетия дожили двое). Единственный ребенок царя Федора Иоанновича умер в два года. Таким образом, Великая Смута на Руси могла начаться уже в 60-х гг. XVI века. В истории всех стран, и в первую очередь в России, заговоры и мятежи часто спасали государство. Будь Иван Грозный дальновидным и мудрым правителем, он, выздоровев, должен был навсегда забыть имена сторонников Старицкого, как забыли многие свои обиды юных лет Людовик XIV и Екатерина Великая. Но тут, увы, болезнь царя стала прологом 70-летней кровавой драмы в России.

Больной царь по наущению Захарьиных потребовал у Владимира Старицкого и московской знати присягнуть младенцу Димитрию. Однако многие стали отказываться принести присягу. Многие открыто говорили, что не станут целовать крест Захарьиным. Как сказано в летописи: «И была между боярами брань большая, крик, шум». Царь начал им говорить: «Ели вы сыну моему Димитрию креста не целуете, то, значит, у вас другой государь есть. А ведь вы целовали мне крест не один раз, что мимо нас других государей вам не искать. Я вас привожу к крестному целованию, велю вам служить сыну моему Димитрию, а не Захарьиным. Я с вами говорить не могу много. Вы души свои забыли, нам и детям нашим служить не хотите, в чем нам крест целовали, того не помните. А кто не хочет служить государю-младенцу, тот и большому не захочет служить. И если мы вам не надобны, то это на ваших душах». На это отозвался князь Иван Михайлович Шуйский, он придумал отговорку: «Нам нельзя целовать крест не перед государем. Перед кем нам целовать, когда государя тут нет?» Прямее высказался окольничий Федор Адашев, отец царского любимца, что было у него на душе, то и вылилось: «Тебе, государю, и сыну твоему царевичу князю Димитрию крест целуем, а Захарьиным, Даниле с братьею, нам не служить. Сын твой еще в пеленках, а владеть нами будут Захарьины, Данила с братьею. А мы уж от бояр в твое малолетство беды видали многие». «И был мятеж большой, шум и речи многие во всех боярах: не хотят младенцу служить». Но к вечеру поцеловали крест Димитрию следующие бояре: князь Иван Федорович Мстиславский, князь Владимир Иванович Воротынский, Иван Васильевич Шереметев, Михаил Яковлевич Морозов, князь Дмитрий Палецкий, дьяк Иван Михайлович Висковатый. Тут же поцеловали крест и

Захарьины – Данила Романович и Василий Михайлович. Но трое князей – Петр Щенятев-Партикеев, Семен Ростовский и Иван Турунтай-Пронский – продолжали говорить: «Ведь нами владеть Захарьиным. И чем нами владеть Захарьиным и служить нам государю молодому, так мы лучше станем служить старому князю Владимиру Андреевичу». Окольничий Салтыков донес, что князь Дмитрий Немой, проезжая с ним по площади, говорил: «Бог знает, что делается! Нас бояре приводят к присяге, а сами креста не целовали, а как служить малому мимо старого? А ведь нами владеть Захарьиным».

Царь велел написать целовальную запись, по которой приводить к присяге князя Владимира Андреевича. Эта запись примечательна тем, что в ней право отъезда совершенно уничтожено: «Князей служебных с вотчинами и бояр ваших мне не принимать, также и всяких ваших служебных людей, без вашего приказания, не принимать никого». Князя Владимира привели к царю Ивану и подали ему запись, царь сказал князю, чтоб он дал на ней присягу. Владимир отказался целовать крест. Тогда Иван сказал ему: «Знаешь сам, что станется на своей душе, если не хочешь креста целовать. Мне до того дела нет». Потом, обратившись к боярам, поцеловавшим крест, Иван сказал: «Бояре! Я болен, мне уже не до того, а вы на чем мне и сыну моему Димитрию крест целовали, по тому и делайте». Бояре, поцеловавшие крест, начали уговаривать остальных. Но те отвечали: «Вы хотите владеть, а мы вам должны будем служить: не хотим вашего владенья!»

Между тем князь Владимир и его мать Ефросиния вызвали из Старицы в Москву отряды своих дворян и роздали им повышенное жалованье. Это не осталось в тайне от Захарьиных, и те донесли больному царю, естественно, сгустив краски. Захарьины запретили охране дворца пускать князя Владимира к царю. Тут против Захарьиных выступил молчавший до сих пор духовник царя Сильвестр: «Зачем вы не пускаете князя Владимира к государю? Он государю добра хочет!»

В течение ряда лет Сильвестр давал разумные советы Ивану и имел на него большое влияние. Но сейчас против духовника резко выступила царица Анастасия.

На следующий день Иван призвал всех бояр и потребовал от них немедленной присяги царевичу Димитрию, причем не у царского одра, а в передней избе, так как он очень болен и приводить их к присяге при себе ему очень тяжело. Вместо себя Иван велел присутствовать при целовании креста боярам – князьям Мстиславскому, Воротынскому и другим.