Борьба или бегство (СИ) - Страница 8

Оказалось, что она знала обо мне многое, и даже чересчур. Многие громкие конфликты с моим участием были ей известны, а некоторые она видела своими глазами. Надя в деталях описала ситуацию, когда биологичка хотела во что бы то ни стало завалить меня на устном ответе за все мои выкрутасы – это выглядело довольно захватывающе и наблюдалось полной аудиторией должников из разных классов. Многое я успел забыть и припоминал только теперь. Но, как бы я ни напрягал память, мне не удавалось вспомнить одного – саму Надю.

Больше всего мне было интересно, знала ли она об унижениях, перенесённых мной от Глеба, и о последовавшей развязке. История была в меру громкая, но не настолько, чтобы о ней узнала вся школа. Я так и не отважился спросить об этом.

Несмотря на обширные знания Нади о моей персоне, она не дала мне от ворот поворот сразу, и мы стали переписываться на многие темы. Её взгляды часто оказывались совершенно неожиданными, и мне, привыкшему всё знать лучше других, часто приходилось прикусывать язык. Мы могли болтать часами, обсуждая учёбу, политику, религию и, конечно же, путешествия. Надя обожала их, и это весьма подкупало – я давно мечтал о дальних странах.

Спустя несколько недель мы начали гулять вместе. Здесь я столкнулся с первой странностью. Надина внешность довольно сильно расходилась с тем, как я представлял себе идеальную девушку. Тем не менее, с каждой встречей она парадоксальным образом нравилась мне всё больше.

Ноги у Нади были длинными и стройными, грудь – маленькой. Сама она была чуть выше, чем мне нравилось, но в пределах нормы. Округлые щёки придавали её лицу своеобразную милость, а нос был изящным и идеально прямым. Её серые глаза казались невероятно светлыми и открытыми. Мне нравились её пальцы – длинные, как у художников и пианистов. Светлые волосы Надя собирала в хвостик или носила распущенными. Когда при встрече я целовал её в щеку, то всегда удивлялся, какая мягкая и гладкая у неё кожа. Надя обычно была серьёзна, но если уж смеялась, то долго и заливисто, сверкая ровными белыми зубами.

Зачастую она вела себя загадочно для моего понимания: не торопилась делиться подробностями своей семейной и личной жизни, отказывалась говорить и про прошлые отношения. Но по редким росткам информации складывалось впечатление, что у Нади не было недостатка в друзьях и поклонниках.

Помимо учёбы Надя занималась рисованием. Она отправила мне несколько фотографий своих работ – мне они показались чем-то совершенно невероятным. Природа и предметы принимали причудливые очертания, реальная экспозиция продолжалась неожиданными вымышленными формами, города превращались в геометрические лабиринты, люди повисали в воздухе в невероятном переплетении линий, напоминавшем ветвистые растения, а луна уменьшалась до размеров яблока на столе или, наоборот, растекалась фиолетовой массой.

Мне не удавалось выяснить, какую роль рисование играло в жизни Нади. Она не говорила даже, в какой институт собиралась поступать! Про меня ей было многое известно, она же для меня оставалась закрытой книгой. И всё же, рядом с ней мне почему-то попросту было хорошо. Хотелось во что бы то ни стало сохранить эту связь.

Как и со всеми симпатичными девушками, я разбавлял разговор провокационными вопросами. Так и этак я выходил на интересующую меня тему, вворачивая шутки среднего качества.

– Как относишься к сексу между двумя девушками?

– Положительно.

Как правило, девочками своего возраста мне удавалось по-всякому вертеть в разговоре, предугадывая все их слова и эмоции. Рядом с Надей же я сам чувствовал себя примитивным, поверхностным. Говорила ли она серьёзно или смеялась надо мной? Были ей мои провокации неприятны, безразличны, интересны? Был ли ей хоть немного интересен я сам?

Расставить все точки над «i» мог бы переход к активным действиям. С любой другой девушкой я осуществил бы это давным-давно, но с Надей всё было не так просто. До сих пор все девушки, которых я пытался соблазнить, были лишь целями, отобранными по ряду критериев. И если один трофей мне не доставался, их всё равно оставалось ещё целое море.

Надя же сама была морем. Я легонько коснулся самой поверхности, и у меня уже захватывало дух. Можно было лишь догадываться, какие невероятные тайны скрывает глубина. Мне было, как никогда раньше, страшно потерять девушку, так ничего о ней и не узнав. Это заставляло колебаться и осторожничать.

Но по мере общения осторожность постепенно уступала место нетерпению. За полтора месяца Надя даже не ответила на вопрос «есть ли у тебя парень?». Может быть, пока я посвящал ей свои мысли, она себя посвящала отношениям с другим? Такое предположение вызывало отвращение. Но даже если у неё и не было парня, существовала вероятность, что рано или поздно он появится. Что если Надя ждала от меня первого шага, а моё промедление открывало дорогу ухаживаниям другого? Эта версия поставила точку в сомнениях: я решил, что лучше рискнуть, чем впустую потерять лучшую возможность в своей жизни.

Будучи практически уверенным в провале, я всё же предложил Наде съездить на пару дней в Питер. Предложение выглядело вполне естественно, ведь мы часто обсуждали путешествия и нашу общую страсть к ним. Надя согласилась. Вначале я не мог поверить в успех, но быстро одёрнул себя: скорее всего, она решила, что это чисто дружеская поездка. Билеты на первые майские праздники быстро заканчивались, но мы всё же успели ухватить достаточно удобные.

Я по-прежнему оценивал свои шансы очень низко, и поездке предстояло окончательно разрешить все сомнения, поэтому настроение у меня установилось мрачное и торжественное.

Мы с Надей встретились на вокзале. В последнюю неделю резко потеплело, и Надя была одета в ярко-зелёную футболку и жёлтые шорты, открывавшие взгляду стройные ноги в бежевых босоножках. Рыжее закатное солнце играло в непослушных прядках её светлых волос. Моя торжественность сменилась неловкостью и чем-то ещё, мне пока неизвестным.

В поезде мы уселись на боковые места друг напротив друга. Не верилось, что совместная поездка с Надей вот-вот начнётся. Я нервничал и не знал, как себя вести.

– Для меня это серьёзный риск, – мрачно заявил я, наставляя на неё палец. Её глаза округлились. – Из-за твоей скрытности я практически ничего о тебе не знаю, но при этом остаюсь в одном вагоне – можно сказать, наедине.

Она покатилась со смеху:

– Смотри, вон стоп-кран! Если что, беги и дёргай.

– «Беги и дёргай» – неплохой слоган. Я уже думал об этом, но есть проблема – штраф. Если не ошибаюсь, несколько тысяч. У меня таких денег никогда не было, и, скорее всего, уже не будет.

– Тогда придётся тебе не спать: мало ли что ночью может случиться.

– Да я и не собирался.

Когда поезд тронулся, солнце уже село. Мы поболтали часа полтора, и можно было укладываться. Я помог Наде разложить нижнюю полку и забрался на свою. Хотя обычно поезда были для меня лучшим местом для сна, сегодня мне и впрямь долго не удавалось уснуть, и не из-за возможной опасности. Организм мобилизовался перед предстоящим испытанием. По привычке я мысленно готовил утешение на случай неудачи: если Надя пошлёт мои ухаживания куда подальше, то хотя бы полюбуюсь красотой северной столицы.

До сих пор я был в Питере всего однажды – в детстве – и мало что помнил. С того момента мне много раз приходилось слышать легенды о местной ужасной погоде. Возможно, они и были основаны на реальных событиях, но нам с Надей досталось небо без единого облачка и ласковое весеннее солнце. Около полудня, сделав кружок по центру, мы оказались в скверике у Казанского собора. Все скамейки были заняты, и я смело растянулся на траве.

Надя извлекла альбом в твёрдой обложке и по-турецки уселась на мой рюкзак. Она начала делать набросок, и маркеры смешно заскрипели по бумаге. Я с интересом наблюдал, как рыжая стена собора проступает сквозь изумрудную листву, повинуясь движениям изящных пальцев. Надя взяла коричневый маркер и уверенно провела несколько линий над крышей собора. Я поперхнулся: