Борьба или бегство (СИ) - Страница 5

– Ну что, Мих, рубашку постирал? Мамочка не придёт разбираться? – спросил Глеб с издевательской заботой в голосе.

Дрожь во всём теле усиливалась. Я резко помотал головой:

– Нет.

Глеб был расслаблен: его издёвки, как всегда, оставались без ответа. Опустив глаза, я двинулся мимо. Находясь сбоку от Глеба, я внезапно повернулся и резко заехал ему кулаком по голове. Удар пришёлся в ухо. Вышло не очень красиво, зато неожиданно и полновесно. Голова Глеба качнулась в сторону, и он в ярости развернулся. Я ударил второй рукой, целясь в нос, но Глеб отбил руку и схватил меня за горло. Я вцепился в его кисть, пытаясь разжать пальцы, а он второй рукой со всей силы ударил меня в лицо.

Для меня это было равносильно удару молота. Глеб разжал руку, коридор крутанулся вокруг меня, и я рухнул на спину.

– Ну ты и псих, – пробормотал он. Послышалась пара сдавленных смешков от окружающих, но на этом – всё.

Лёжа на спине, я рассеянно потрогал трясущимися пальцами нижнюю губу. Она потеряла чувствительность и, похоже, раздувалась. Я молча поднялся на ноги, стараясь не шататься, и отправился в туалет. Умывшись, я встал неподалёку от своих одноклассников, прислонившись к стене. Никита скользнул по мне взглядом и отвернулся. Глеб травил байки.

В этот день он больше не лез ко мне. На одной из перемен Аня спросила:

– Миш, ты видел свою губу? Она распухла.

– Видел, есть такое. Пройдёт.

Родители тоже не оставили моё лицо без внимания.

– Что, опять этот Глеб? – недовольно спросил отец. – Может, пора ему напомнить, что в нашей стране есть милиция?

«Очнулись», – устало подумал я.

– Не надо, всё в порядке.

– Отдохни денёк, – сказала мама. – Приди в себя. Я позвоню Ларисе Валерьевне и скажу, что ты заболел.

– Нет, мне нужно идти. Нельзя показывать слабость сейчас.

– Не думаю, что твоих одноклассников настолько волнует твоя жизнь. Если хочешь, не буду говорить, что ты заболел. Скажу, что мы забираем тебя по семейным делам.

– Не надо, пожалуйста. Я пойду завтра в школу.

– А по-моему, тебе всё же лучше завтра отдохнуть, пусть губа пройдёт, – сказал отец.

– Она не пройдёт за один день. И не надо никому звонить, пожалуйста. А сейчас я хочу побыть один.

На следующее утро перед зеркалом я научился убирать губу внутрь рта и слегка прикусывать её. Так со стороны почти не было видно, как сильно она опухла. Правда, это становилось видно, стоило мне открыть рот, но сегодня мне вряд ли предстояло много разговоров.

На второй перемене Глеб, будто бы для пробы, отпустил одну из любимых матерных шуток про меня. Я медленно повернулся. Меня снова начало потрясывать. Глеб стоял в проходе между партами и смотрел со своей обычной ухмылкой. Но кое-что изменилось: теперь он был собран. Врасплох его было больше не застать. Я неторопливо двинулся вперёд.

– Опять хочешь получить, что ли? – удивлённо спросил он.

Я ударил правой рукой. В этот раз всё получилось менее удачно. Руки у Глеба были длиннее, он уклонился от удара и снова схватил меня за горло. Руками мне было его не достать, и поэтому я с силой пнул его ногой в живот. Это было всё равно что пинать стену – Глеб с его весом почти не покачнулся. Он шагнул вперед, сгибая руку, и толкнул меня со всей силы. Я полетел спиной в проход. Мне достало ума прижать голову к груди, и затылок остался цел. Падение на спину выбило из лёгких весь воздух.

– Мих, ты совсем страх потерял? Каждый день теперь будешь кидаться?

– Всегда, когда будешь ко мне лезть, – глухо ответил я.

– Ну-ну, удачи, – он усмехнулся.

Глеб перестал приставать ко мне. Поначалу я думал, что он лишь выжидает и готовит нечто особо гадкое. Я был настороже, но шли дни, недели, а потом и месяцы, и всё было спокойно. Мы даже начали перебрасываться шутками, будто ничего и не было. В классе, казалось, тоже позабыли про мои унижения. Более того, одноклассники как будто даже начали больше уважать меня. Отношения с Никитой и Димой охладели, но всё же сохранились на уровне взаимной вежливости. Я наконец-то мог спокойно учиться, не ожидая каждую минуту удара в спину.

Такое развитие событий поразило меня до глубины души. С детства мне внушали, что драки не решают проблемы, а лишь создают их. До сих пор я мог иногда сомневаться в этом, но лишь теперь по-настоящему убедился, что всё устроено иначе. Конечно же, мне не удалось напугать Глеба, а результаты моих нападений говорили сами за себя. Тем не менее, он, скорее всего, понял, что продолжать издёвки в таких условиях будет сложнее, и решил, что игра не стоит свеч: гораздо проще было продолжать шпынять Серёжу.

Что касается Серёжи, то с ним мы стали общаться немного чаще. Он видел развитие ситуации в классе, и я поделился, как после целого года унижений всё же пришёл к решению драться с Глебом. Чувствуя себя подстрекателем, я даже предлагал Серёже попробовать нечто подобное. Он ответил:

– Да вроде бы Кадыков в последнее время и так не особо меня достаёт.

Мне такие изменения были незаметны, но я кивнул и больше не поднимал эту тему.

Больше мне не приходило в голову высмеивать и презирать людей, терпеливо сносящих унижения. Страх во всей красе продемонстрировал мне свою силу. Но ведь не все пасовали перед агрессией – известный факт! Существовали герои, выходящие в одиночку против многих, были и простые люди, отбивавшиеся от хулиганов. И не всем нужно было проходить через год унижений, доходя до отчаяния, прежде чем дать отпор.

Над этой загадкой я размышлял несколько лет, отыскивая подсказки повсюду: в поведении людей, в книгах, статьях и фильмах. Годам к шестнадцати я пришёл к тому, что условно разделил людей на две группы: рассудительных и безрассудных.

Рассудительный человек, встречаясь с опасностью, вначале оценивал её всесторонне, взвешивал шансы на успех, просчитывал перспективы и последствия. В этот момент инстинкт самосохранения удерживал от движения навстречу опасности, а разум легко находил миллион подходящих оправданий.

Безрассудный человек не думал о перспективах. Агрессия вызывала в нём моментальную злость и ответную реакцию. Он не успевал задуматься, почему нельзя бросаться на сильнейшего противника.

Безрассудным людям, по моим наблюдениям, принадлежало по жизни гораздо больше побед, чем рассудительным. Да, они могли получить травму или даже погибнуть, не оценив опасности, но такое случалось реже, чем успехи. Если человек не боялся и не задумывался, а просто действовал со страстью и без оглядки, он значительно повышал шансы на успех. Предварительная оценка опасности, наоборот, могла уберечь в малом проценте случаев, в остальных же – только порождала страх и приводила к капитуляции без боя.

Я не мог изменить свою личность и из рассудительного человека превратиться в безрассудного. Но это было и ни к чему. Пусть лёгкая и яркая жизнь безрассудных иногда вызывала зависть, но, как говорится: чего не имел, о том не горюешь. У рассудительности были свои плюсы, включая более детальную оценку рисков. Оставалось одно: справляться со страхом не за счёт отсутствия рефлексии, а за счёт силы воли.

Я записался в секцию бокса. Занятия давались мне тяжело, особых успехов я не достиг, но всё же обрёл некоторую уверенность в себе. За боксом последовал сноубординг. Я постоянно наращивал сложность спусков, учился ездить по целине и прыгать на трамплинах.

Страх не исчез и не замолчал. Перед каждым прыжком на сноуборде я неизменно трясся, сжимал кулаки и с усилием успокаивал дыхание. Но это было сущим пустяком по сравнению с ощущениями в спарринге.

Если партнёр был более опытным и техничным, но контролировал себя, то всё было в порядке. А вот если он был агрессивен, во мне просыпался тот самый испуганный мальчик, парализованный страхом. Разумеется, я не убегал и не просил остановиться, но действия мои становились скованными: было страшно бить, чтобы не разозлить противника ещё сильнее. Мне не удавалось окончательно избавиться от этого наваждения, но я давил его, снова и снова выходя на ринг.