Борьба или бегство (СИ) - Страница 12

Некоторое время я недоумевал, как Надин отец позволяет жене такое поведение. Они жили втроём, и Надя тепло отзывалась об отце, но на мои расспросы о его роли в конфликте – немедленно замыкалась.

Сменив тактику, я стал расспрашивать об её отце как о личности, и здесь Наде было что рассказать. Юрий Фадеев был малоизвестным московским художником-пейзажистом. Круг людей, знакомых с его творчеством, ограничивался друзьями и постоянными покупателями, но он и не гнался за славой. Юрий был мягким и неконфликтным человеком, предпочитавшим уединение и спокойствие. Он любил работать на природе, а иногда мог долгое время не прикасаться к кистям, когда не было вдохновения.

После десятидневного путешествия по Украине, включавшего тот самый треккинг в Карпатах, мы с Надей через Киев возвращались в Москву, и Юрий на машине встретил нас в Шереметьево. Тогда я впервые увидел его. Меня сразу поразил его рост. Юрий оказался просто огромным – под два метра – и довольно тучным мужчиной. Лицо его производило странное впечатление: оно было плоским и имело слегка желтоватый оттенок, при этом все его черты проявляли удивительную подвижность, как будто он не мог определиться, какую эмоцию выражать. Белёсые брови почти не выделялись на фоне лица, а глаза были ясно-серыми – сразу стало понятно, от кого Надя унаследовала этот цвет.

Заметив нас, Юрий взволнованно двинулся навстречу. Он не видел Надю в течение приличного срока, меня же он до сих пор не видел вовсе. Когда взгляд его обращался к Наде, то лицо озарялось тёплой и слегка виноватой улыбкой. Но и в эти моменты оно не полностью освобождалось от смущения и робости, которые совершенно явственно проявлялись, когда он смотрел на меня. Я ответил сухим взглядом, и Юрий засомневался ещё больше. Когда мы подошли вплотную, он буквально заметался: к кому двинуться? Мне внезапно подумалось, что это был момент истины: чтобы проявить характер, Юрий должен был обнять дочь, которую не видел так долго, а потом уже спокойно познакомиться со мной.

И вот он сделал шажок, больше похожий на прыжок, ко мне и протянул руку. Я пожал его ладонь и удивился тому, как странно она была согнута в пригоршню.

– Папа! – Надя обвила его обеими руками.

Лишь когда Юрий неловко гладил её по спине, лицо его наконец разгладилось, а улыбка из виноватой стала попросту робкой, но искренней. Я подумал, что у этого человека не было и шанса защитить Надю от Галины.

Забегая вперёд, к тем временам, когда я уже увидел Надиных родителей вместе, а она – понемногу и с большим трудом – рассказала мне больше об их отношениях, могу сказать, что предположения мои подтвердились лишь частично. Юрий действительно не мог сражаться с Галиной, но он не был сторонним сочувствующим наблюдателем, как представлялось мне в Шереметьеве. Нет, он был ещё одной стороной – не просто заинтересованной, а страдающей. Мне неизвестно, в чём измеряются страдания, и я не мог бы сказать, кто испытал их больше – Надя или Юрий, но однозначно можно было сказать: страдания Юрия продлились существенно дольше.

Жена презирала его и старалась держать под полным контролем. Находясь рядом с ней, он всегда имел виноватый вид, заранее опасаясь очередного выпада. Гром мог грянуть в любую секунду и по любому поводу, но были и излюбленные темы. Галина считала его никчёмным человеком, который ничего не добился и не добьётся: ведь он не хочет, не может, ему не везёт, и поделом. Она часто напоминала, что это она кормит семью, и муж должен быть благодарен ей по гроб. Давала указания: положить новую плитку, заточить ножи, повесить в коридоре картину, которую она купила на выставке, – не картину Юрия, конечно. Он покорно брался за все дела, но любой результат вызывал только насмешки. Галина начинала демонстративно и в пику непутёвому мужу переделывать всё заново, а он старался при любой возможности уйти из дома, чтобы хоть ненадолго вздохнуть свободнее.

Со временем агрессия Галины ещё более, чем обычно бывает, сплотила Надю с отцом. Они были очень разными людьми, но между ними с каждым днём крепли тёплые отношения. Надя любила те дни, когда им удавалось побыть вдвоём. Ей нравились картины отца, а его успехи в их продаже интересовали её мало. Гораздо ценнее было то, что папа любил её, и Надя отвечала ему взаимной нежностью. Чем сильнее Галина старалась удержать тотальный контроль над семьёй, тем больше эти творческие люди тянулись друг к другу, ограждая себя от агрессии.

Мы с Надей сближались всё сильнее. За Карпатами последовали многие другие путешествия: мы катались на сноубордах в Болгарии и Андорре, ходили в горы в Польше и на Кавказе, гуляли по Праге, Киеву, Кракову, Таллину. В августе 2013-го мы поднялись на канатной дороге на вершину Каспровы-Верх в Западных Татрах, намереваясь спуститься оттуда пешком, и обнаружили температуру ноль градусов – против двадцати внизу, да ещё и сбивающий с ног ледяной ветер. Именно здесь нам пришлось делать для курток подкладку из дождевиков, чтобы не околеть от холода. Именно здесь, прячась от ветра за горным хребтом – уже на территории Словакии, – я признался Наде в любви.

Наши путешествия были полны приключений и взаимной заботы, но их цена также оказалась весьма высока, и речь не о деньгах. Надины чувство ответственности и страх ошибки были невероятны, и планирование оказалось для неё столь серьезным делом, что меня это пугало. Я шутил, что после такой подготовки Наде можно было уже никуда не ехать: она наперёд знала каждый наш шаг. Перелёты и жилье – базовая вещь, но она знала каждый автобус, электричку и маршрутку, благодаря онлайн-просмотру улиц неплохо ориентировалась во всех городах, которые лежали на нашем пути, и могла провести экскурсию по местным достопримечательностям. В её телефоне была энциклопедия расписаний, карт и полезных контактов.

При планировании поездки многие аспекты динамично меняются: взять хотя бы цены на билеты или свободные места в гостиницах. Надя пыталась не только организовать каждый этап, но и конечную сборку сделать наиболее оптимальной. Она тратила массу времени, составляя огромные таблицы, включающие принципиально разные маршруты. Естественно, стоило нам выбрать один из вариантов, как оказывалось, что какая-то его часть уже недоступна – не осталось билетов или мест – или подорожала. Надя начинала страшно переживать. Ей казалось, что лишние траты – её вина, и она начинала судорожно перестраивать планы, а в это время менялись другие отрезки пути, и вся таблица разъезжалась по швам. Прекращал это обыкновенно я, тыкая пальцем в один из маршрутов и заявляя: берём билеты.

– Ты такой смелый! – заявила она, когда я свернул до одного варианта её таблицу из двадцати строк и в следующие десять минут купил билеты в Чехию.

– О да, об этом подвиге сложат легенды.

Калькулятор в Надиной голове проявлялся не только при планировании путешествий, но и в повседневной жизни. Каждую покупку она старалась сделать максимально выгодной, несмотря на то, что выигрыш мог быть мизерным, а в деньгах мы недостатка не испытывали. Все эти метания и нерешительность перед любой тратой изрядно действовали мне на нервы.

Постоянное нервное напряжение, похоже, было частью Надиной личности. Она оказалась помешана на чистоте и гигиене. То, как часто и тщательно она мыла руки, не слишком бросалось в глаза, но вот мытьё посуды уже составляло серьёзную проблему. Каждая тарелка отбирала минуты по четыре: Надя, казалось, старалась отмыть её до полного исчезновения из этой вселенной. С тоской смотря, как она по десятому разу наносит средство на кристально чистую тарелку, я просто целовал её в затылок и мягко оттеснял от раковины.