Борьба и победы Иосифа Сталина - Страница 4

Правнук князя, бежавший из турецкого плена и принявший христианство, поступил на русскую службу и, став полковником, в 1812 году был назначен правителем селений Лило, Марткоби и Мори. Он благосклонно отнесся к просьбе горцев, поселив их вско­ре в селении Лило. Считается, что переселение рода Джугашвили из Гери произошло между 1812—1819 годами. Историк А. Ост­ровский отмечает, что имя первого Джугашвили, упоминаемого в документах аула Диди Лило, было Иосиф и у него имелось два сы­на — Вано (Иван) и Никола.

К началу семидесятых годов XIX века Диди Лило представляло собой горный аул, состоявший из 81 двора с населением 477 чело­век. Селение являлось административным центром Лилойской во­лости и входило в состав Сартачальского полицейского участка, центром которого стала немецкая колония Мариенфельд. Среди его жителей скоро «выдвинулся» Вано (Иван) Джугашвили, тоже имевший двух сыновей — Георгия и Бесо.

Дед И.В. Сталина занялся земледелием. Потомок свободолюби­вых горцев оказался предприимчивым человеком; он развел обиль­но плодоносящие виноградники и приобрел устойчивые торговые связи с городом. Отправляясь по делам в Тифлис, он часто брал с со­бой сыновей. Мальчики, жадно впитывающие атмосферу большого города, очень любили эти будоражившие их воображение поездки. В путь отправлялись рано утром, когда солнце еще не было паля­щим, а в кустарнике, покрывавшем подступавшие к дороге скло­ны, разноголосо щебетали птицы.

Торговля Вано в Тифлисе складывалась успешно, и опыт отца стал примером для старшего сына. Повзрослевший Георгий сумел открыть харчевню, расположившуюся на проезжей дороге, веду­щей в селение Манглис. Это живописное селение, ставшее местом отдыха грузинской аристократии, привлекало поток посетителей и к хозяину харчевни. Семья Джугашвили уверенно упрочивала свое положение, и следует предположить, что при достаточной ак­тивности дети Вано со временем могли выбиться в ряды «добропо­рядочной» мелкой буржуазии.

Однако провидение, видимо, имело на этот счет свои более да­леко идущие планы. Не дожив до пятидесяти лет, Вано Джугашви­ли неожиданно умирает, а вскоре при нападении на харчевню гра­бители убили его старшего сына Георгия. Все переменилось почти в одночасье. Оставшись без близких и видов на будущее, кроме ре­альных долгов и налогов, Бесо Джугашвили отправился в Цинанда­ли, а оттуда перебрался в Тифлис.

Чем занимался он в этом большом городе, твердо не установле­но; вероятно, Бесо каким-то образом приобщился к сапожному ремеслу. И когда горийский купец Иосиф Барамов (Барамянц) от­крыл в Гори обувную мастерскую, заключив с военным ведомством договор на поставку и ремонт обуви для местного гарнизона, то в числе двадцати пяти приглашенных специалистов-сапожников был и Бесо Джугашвили.

«Виссарион, — вспоминала А. Цихитатрашвили, — приехал в Гори из Тбилиси. Торговец обувью В(ано) Барамов выписал его из города как лучшего мастера». Он поселился в русском квартале в доме выходца из Южной Осетии сапожника Александра Кулумбе-гова. «Лучшему мастеру» еще не исполнилось и двадцати лет.

Отец будущего вождя был молчаливым человеком. Среднего роста, худощавым и смуглым, с небольшой черной бородой и гус­тыми усами, придававшими лицу строгое выражение, с резко очерченными бровями, приподнятыми над открытыми проница­тельными глазами. Он носил короткий карачогельский архалук и длинную карачогельскую черкеску, опоясанную узким кожаным ремнем, а шаровары, по национальному обычаю, заправлял в голе­нища сапог.

Нет ничего удивительного в том, что в глазах маленьких сверст­ников Coco внешний вид Виссариона Джугашвили, носившего усы и бороду, создавал впечатление суровости и строгости натуры. «Ко­гда приходил отец Coco, Бесо, — вспоминал Н. Тлашадзе, сверстник Иосифа, живший по соседству, — мы избегали играть в комнате».

Странно другое. То, что под влиянием детских воспоминаний приятелей мальчика, в инфантильное заблуждение впадают и ис­торики. Словно сговорившись, они пытаются представить отца Сталина «мрачным» человеком.

Верен ли такой вывод? С единственной сохранившейся фото­графии Виссариона Ивановича Джугашвили смотрит уже немоло­дой, в сдвинутой набок фуражке и с лицом, заросшим бородой, мужчина; в его облике нет ни мрачности, ни напряженности пози­рующего перед камерой. Поражают глаза — в них угадывается за­думчивость и легкая грусть углубленного в свои мысли человека; это почти джокондовский взгляд с затаенной улыбкой в уголках рта и тихой печалью.

Исследователи биографии Сталина за рубежом стараются не упоминать, что сапожник Виссарион Джугашвили не только умел читать по-грузински. Он цитировал по памяти целые фрагменты из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», и это оче­видно свидетельствует о врожденном интеллекте. В Тифлисской гу­бернии лишь 16 процентов населения знали грамоту, а в сельской местности — только 8. Виссарион обладал и способностями к язы­кам; он общался на четырех — армянском, грузинском, русском и тюркском

Но важно даже не это. Помимо природных способностей, Бесо имел не вычитанные, а привитые поколениями предков понятия о чести, гордости и справедливости. В нем текла кровь вольнолюби­вых горцев, славящихся зажигательными танцами, чарующими песнями, воинским мужеством и природным романтизмом Гру­зинский народ, который столетиями вел борьбу за свою независи­мость, гордился родиной и всегда чтил свою историю. Как пишет поэт: «Гордой свободы рыцари здесь вырастали лучшие, крепли они в сражениях, горем отчизны мучаясь...»

Это не поэтическое преувеличение. Эталоном мужества в Гру­зии всегда считалась воинская храбрость — «чтили здесь меч и тигрову силу превыше прочего, деды клялись и правнуки силой ору­жья отчего... Нас враги покорить не сумели, хоть терзали и гнали жестоко, дух свободы в лесах и ущельях, в сердце гор затаился до срока».

Народ бережно хранил в памяти историю и традиции предков. Культурные ценности, сопровождавшие человека от рождения до смерти, романтизировались в устных пересказах, и Бесо Джуга­швили, слышавший чарующие легенды с детства, при всей его ка­жущейся суровости был истинным сыном своего народа и немно­го... романтиком

К иному складу характера принадлежала мать И.В. Сталина. Екатерина (Кеке) Георгиевна Джугашвили родилась в 1856 году в Гамбареули близ города Гори в семье крепостного крестьянина. Фамилия ее отца пишется: Геладзе, но в грузинской интерпрета­ции и как Гелашвили, а имя обозначается — Георгий (Глах, Габри­эль); соответственно варьируется и отчество: Георгиевна (Гаври­ловна, Габриэловна).

Известно, что до вступления в брак Глах Геладзе проживал в се­лении Свенети, где был гончаром, а его жена Мелания Хомезурашвили произошла из селения Плави Горийского уезда После же­нитьбы родители Екатерины (Кеке) перебрались в поисках зара­ботка в Гамбареули, где отец девочки стал садовником Гамбареули утопал в садах, и в теплые весенние вечера воздух города словно пропитывался ароматом цветов.

Еще до рождения дочери здесь же, в предместье Гори, у Геладзе появились два сына — Глах и Сандал. Но семья ненадолго задержа­лась на новом месте. После отмены крепостного права Геладзе в 1864 году переселились в город, обосновавшись в Русском кварта­ле. Казалось, все складывалось к лучшему, но, как и в биографии Бе­со, жизнь круто изменила свое течение. Горе настигло семью тогда, когда его никто не ожидал. Внезапно и неожиданно рано, оставив жену без средств к существованию с тремя малолетними деть­ми, — Глах Геладзе умирает.

Смерть кормильца стала непоправимой трагедией для семьи. Потеряв мужа, мать Кеке была вынуждена искать помощи у своего брата Петра Хомезурашвили, проживавшего тоже в Гори. Но вско­ре умерла и она Осиротевшие дети полностью оказались на попе­чении своего дяди, и то, что Кеке с детства была приучена к труду, явилось не результатом продуманного воспитания, а неизбежно­стью сиротства

Семья бывшего крепостного Петра Хомезурашвили тоже была необычной семьей. Если в середине XIX века в Грузии редкостью был грамотный крестьянин, то уже несомненным исключением являлась грамотная крестьянка И Кеке попала в разряд этого ис­ключения: получив домашнее образование, она научилась читать и писать по-грузински.