БондиАнна. В Россию с любовью - Страница 9

Портреты мне особенно удавались. В своих работах я не просто добивалась сходства, а будто улавливала суть людей. Как-то раз я набросала простым карандашом настолько удачный портрет Лео, что девчонки наперебой уговаривали подарить или даже продать этот шедевр. Тогда в Африке ещё не было плакатов, хотя даже в России уже вовсю продавали журналы с изображениями знаменитостей. Очередь из желающих заполучить заветный рисунок могла бы составить достойную конкуренцию той очереди, что выстроилась в первый московский Макдоналдс. Я объявила цену — пять шиллингов за рисунок, прибежала к отцу в кабинет, наделала сотню ксерокопий и к вечеру того же дня заработала целое состояние по меркам монастырской школы. Мне повезло: многие девушки и не подозревали о существовании ксерокса. Они были уверены, что каждый портрет я рисовала сама. И охотно раскошеливались за такой «эксклюзив».

Услышав эту историю, папа долго смеялся, а потом сказал, что спокоен за моё будущее: я точно не пропаду.

Но главным были, конечно, не деньги. Благодаря этому случаю меня приняли в школе. Не стану врать, что с тех пор я стала самой популярной ученицей и подружилась со всеми в классе, но в целом отношение ко мне заметно потеплело. А уже через пару месяцев я свободно говорила по-английски.

Позже слухи о моём умении дошли до учителей. Одна из монахинь даже попросила написать по фотографии портрет её брата. Я сделала это, естественно, наотрез отказавшись брать плату. С тех пор мне стали снисходительно прощать мелкие промахи и нарушения дисциплины. Покидала монастырь я с самыми тёплыми чувствами. Хотя о пятничных песнопениях до сих пор вспоминаю с содроганием.

Интересно, если я сейчас набросаю портрет Абрамовича и подарю ему — он откроет мне галерею?

Додумать эту забавную мысль я не успела — объявили о начале деловой программы. Толпа из фуршетного зала плавно перетекла в специально оборудованную аудиторию. Лекция была посвящена вопросу развития нефтеперерабатывающей отрасли.

Я нашла место в первом ряду и слушала спикера, одновременно наблюдая за окружающими. Люди объединялись в группы по интересам. Они менялись местами, перемещались, вступали в беседы и расходились. Это движение напоминало смену узоров в калейдоскопе. Я внимательно следила, стараясь уловить закономерность.

Каждая группа состоит из одного кита и рыб поменьше, которые пытаются хоть какое-то время поплавать под брюхом у гиганта и поучаствовать в его важных китовьих делах.

На Форуме встречались птицы самого высокого полёта. Место участника в иерархии можно было оценить по количеству помощников, почитателей таланта и желающих перемолвиться хотя бы словом. Они плотным кольцом окружали любого значимого персонажа и следовали за ним, синхронно реагируя на каждый поворот или остановку.

Ничего нового человечество не придумало. Протиснуться поближе к вожаку и заручиться его поддержкой.

Наблюдая за очередным «гигантом» и суетой вокруг него, я вспомнила, как сама когда-то научилась использовать чужую силу и статус. Это тоже случилось в школе, но уже в России.

Волгоград, 1995 г.

Первый день в новой школе — третьей по счёту — запомнился на всю жизнь. Я шла по коридору в класс. Из-за угла вышла симпатичная девочка. Когда мы поравнялись, она улыбнулась и с силой пнула меня по ноге.

— Вот тебе, сволочь! — поприветствовала меня новая одноклассница.

Тогда этот случай привёл меня в ступор. Я не впервые приходила в новую школу посреди года и была готова к холодному приёму. Но такого со мной ещё не случалось. Более близкое знакомство с местными нравами расставило всё на свои места.

Девочку из коридора звали Зоя, и она была королевой престижной школы-интерната. Меня Зоя возненавидела ещё до первого взгляда, буквально сразу, как узнала о моём существовании. Я была «москвичка», хоть и родилась в Волгограде. Да к тому же училась за границей. Большинство новых одноклассников не смогли бы найти Кению на карте, а я там жила. У меня за спиной была британская школа, где я выучила английский, на котором свободно могла общаться с людьми из самых разных стран. Среди моих друзей были азиаты, индусы и даже чернокожие, которых в Волгограде в те годы никто в жизни не видел.

Кроме того, мой внешний вид разительно отличался от местных эталонов девичьей моды. Школьную форму советских времен уже отменили, а новую ещё не ввели, так что все одевались так, как позволял вкус и кошелёк. Местная «элита» покупала вещи на рынке, я же раздражала модниц иностранными шмотками.

Я не пыталась привлечь внимание мальчиков и не истязала себя мини-юбками, тесными блузками и каблуками. В тот период я фанатела от рока, носила рваные джинсы и футболки с «мертвечиной», нежно «любимые» моей бабушкой. Несмотря на это, парни встретили меня с восторгом и моментально приняли в свою компанию. Девчонок это, естественно, взбесило. Зоя, пользуясь своим авторитетом, объявила меня персоной нон-грата и постаралась превратить мою жизнь в школе в ад.

Можно было подумать, что я попала в исправительное учреждение для малолетних преступников. Но это было совсем не так. В школе-интернате числились дети из самых известных и состоятельных семей Волгограда. Это заведение можно было назвать элитным.

Отпрыски уважаемых фамилий получали образование с художественно-эстетическим уклоном. На уроках они обучались пению, игре на музыкальных инструментах, танцам, культуре разных эпох, рисованию, этикету. Всему, что воспитывало утончённых, талантливых и интеллектуально развитых членов общества. А за пределами классов сбивались в стаи и демонстрировали поведение, от которого даже матёрые волки бежали бы, поджав хвосты.

Девочки-подростки отличались особой жестокостью и цинизмом. Если парни ограничивались дурацкими шутками и розыгрышами, то в женских спальнях шли настоящие битвы за выживание.

Я оказалась идеальным объектом для всеобщей ненависти. Новеньким полагалось быть серыми, тихими и незаметными, заискивать перед Зоей, терпеть тычки её ближайших приспешниц и плакать по ночам в подушку на радость всем в спальне. Я не выполняла ни один пункт из этого списка.

Перечень моих грехов продолжали музыкальные пристрастия. Девочки слушали «На-на» и Алёну Апину. А у меня на дисках — не на кассетах, как у всех в то время — были «Нирвана» и «Металлика». Всё это вызывало у местных красавиц чувство зависти и заставляло их ощущать себя отсталыми провинциалками.

Вишенкой на торте была моя популярность у парней. Как-то раз меня пригласил на свидание десятиклассник, которого Зоя считала своим поклонником. Я отказалась, но информация быстро разнеслась по школе, и это не добавило мне любви женской её части.

Если до этого мне в основном шипели в спину и пытались задеть словесно, то теперь начали откровенно выживать.

Но я не собиралась пасовать и проситься домой.

Не дождётесь! Ещё посмотрим, кто первый соберёт чемоданы!

Обычно я старалась избегать конфликтов, но здесь пришлось орудовать кулаками. Это принесло свои плоды — девчонки стали меня опасаться, ведь раньше никто из новеньких не решался дать им отпор при стычках.

Теперь они просто игнорировали сам факт моего существования. Когда я пыталась вставить слово в общую беседу — мне не отвечали. На уроках перебивали во время выступлений. В коридорах задевали, будто не видя. И постоянно делали мелкие пакости.

Дежурные по столовой «забывали» поставить мне тарелку с едой за обедом, а если всё-таки ставили, в ней зачастую оказывался мусор или пара дохлых мух. Однажды я обнаружила, что из моей прикроватной тумбочки пропали все вещи. Позже они нашлись на газоне под окном спальни. А уж пропавшим и порванным тетрадям просто не было счёта. Приходилось спать, спрятав под подушку сделанное вечером задание, иначе с утра я вполне могла оказаться среди тех, кто не готов к урокам.

Чтобы выжить в этих подростковых джунглях, нужно было действовать стратегически. Сначала я пыталась пойти по мирному пути. Замечала девочек, меньше других подверженных влиянию Зои, и пробовала сблизиться с ними. Некоторые были не против начать общаться, но боялись попасть в немилость к «правящей верхушке» и тоже стать изгоем. Другие проявляли больше независимости, однако в школе-интернате все были друг у друга на виду. Так что Зоя быстро узнавала о «предательстве» и жёстко пресекала любые проблески симпатии.