Бомбардировщики - Страница 9
Вернулся, стал работать. Три или четыре раза в день связываешься с нужными хозяйствами, центральной усадьбой и передаешь туда-сюда распоряжения, данные и прочую информацию. Там же расстояния еще те, а телефонной линии еще не было, так что всю связь держали по радио.
А там у нас работал магазин, которым заведовал один казах. Что там с этим человеком случилось, не знаю, но директор вызвал меня к себе и с порога сразу заявил: «Парень, принимай магазин!» А мне только 15 лет… Товару уйма – от спичек и соли до пальто и шапок, других же торговых точек на ферме просто нет. Хорошо, рядом находились склады, на которых работал отец. Директор попросил его помочь мне, и после этого я согласился занять эту должность. А завмаг в поселке, скажу я вам, фигура значительная. Даже сам порой удивлялся. Со мной здороваются, мне кланяются, многие называют только по имени-отчеству…
– Товары были только отечественные или попадались и импортные?
– Какой импорт?! Только отечественные. Такого разнообразия, как в нынешних магазинах, конечно, не было и в помине. Тем не менее на ферме никто не голодал. Сахар, мука и прочие продукты имелись в достатке. Тяжелее было с одеждой, но голым также никто не ходил. И все, что имелось в наличии, я выкладывал на прилавок. В общем, все складывалось неплохо, и я проработал там до 1938 года. Но настал такой момент, когда уже было необходимо уезжать, если хотел учиться дальше. И я на радость маме поступил в Кустанайское педагогическое училище.
Проучился там два года, но по всему чувствовалось, что время наступает тревожное. В Европе уже вовсю полыхала война. Наши войска вошли в Прибалтику, Западную Украину и Белоруссию. Поэтому все больше и больше говорилось о войне, писалось в газетах. Мол, «…мы чужой земли не хотим, но и своей вершка не отдадим. А уж если свиное рыло сунется в наш огород, то получит по заслугам…». Повсюду расклеивали плакаты с призывами готовиться к защите Отечества. Постоянно слышались песни: «Мы смело в бой пойдем…», «Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой…», и мы были глубоко убеждены, что нет такой силы, которая смогла бы нас одолеть.
В это время по всей стране создавалась целая сеть новых военных училищ, в которые объявлялись комсомольские наборы. Подал заявление и мой младший брат Андрей. Он хотел стать артиллеристом или моряком. Но я его отговорил, сказал, что он еще слишком молод и всегда успеет.
А через какое-то время меня вызывают в горком комсомола и делают такое предложение: «Алексей, надо показать пример комсомольцам – подать заявление с просьбой направить в военное училище». К тому времени я уже был секретарем комсомольской организации педучилища и как комсомольский вожак отказаться просто не мог. Тут же написал заявление…
Секретарь горкома подает бумагу: «Ну, выбирай, в какое училище пойдешь». А список-то немалый: и танковые, и морские, и артиллерийские, и какие хочешь, но я, недолго думая, сказал, что хотел бы в авиационное.
Просто в те годы была такая хорошая традиция. Когда в отдаленные районы самолетом доставлялись грузы, то там летчики поднимали в воздух передовиков производства. Вот на таких покатушках я впервые и увидел самолет. И, насколько популярна авиация в те годы была, объяснять, надеюсь, не стоит. Полеты Чкалова, Громова, наши летчицы на Восток отправились… После такого триумфа как не быть шумихе? Да и самолеты наши стали появляться. На всю страну тогда уже были знамениты машины Туполева и Поликарпова.
В общем, через неделю вместе с другими ребятами прошел все комиссии, и мне объявили, что я направлен в Ташкентское авиационное училище. На второй или третий день было приказано явиться с вещами на сборный пункт в готовности убыть к месту назначения.
Я дал домой телеграмму. Там всполошились и тут же выехали, но меня уже не застали. И если многих ребят провожали родители, родственники, то меня только один брат. Андрей, кстати, когда узнал, что я ухожу в военное училище, ужасно возмутился и обвинил меня чуть ли не в предательстве. Получается, его же я лично отговорил, а сам подал заявление…
Не скрою, на душе было тяжело и горько. Я совершенно не представлял, что меня ждет, хотя и думал, что неплохо бы стать военным. Но, когда это случилось, я понял, что это надолго! Тем более об авиации я имел самое смутное представление, а тут еще такая обстановка… Перед отъездом я в последний раз зашел в педучилище и почувствовал, как защемило сердце. Все казалось таким родным и близким… Все ребята и преподаватели желали мне хорошей службы и успехов. Но для всех мой скорый отъезд стал большой неожиданностью. Кое-кто из учителей говорил: «Не лучше ли было бы это сделать после окончания педучилища?» Но, как оказалось, не только мне, но и другим ребятам не удалось его закончить – шли большие наборы, и с нашими желаниями не считались. Надо было готовиться к защите Родины, и этим сказано все… В общем, все произошло настолько стремительно, что, пока родители преодолели 100 километров до Кустаная, я уже оказался в Ташкенте.
Там в начале ноября успешно сдал все экзамены, и после месячного карантина уехал непосредственно в училище, которое располагалось в городке Чирчик.
– Расскажите, пожалуйста, про училище. Как строилось обучение, какие ребята вместе с вами служили, вообще, что запомнилось?
– Училище было огромным – 2500 курсантов, пять аэродромов, на каждом из которых располагалось не менее 20 самолетов У-2 или Р-5. Ведь новые самолеты Яковлева, Туполева, Петлякова, Ильюшина только начали производить, и они сразу же отправлялись в округа, прежде всего на западном направлении, и до нас на тот момент они просто не дошли.
Я попал во 2-ю эскадрилью, в 3-й отряд. Командиром этого отряда был капитан Волков. К нам он относился по-отечески, умел нас заинтересовать, увлечь, подзадорить, и мы, в свою очередь, изо всех сил старались его не подводить. Старшиной отряда был Заманский – хороший, спокойный человек. А вот командир отделения Поршнев не давал нам покоя ни днем ни ночью. Без конца к чему-то придирался, поучал.
В связи с тем что наша учеба началась с некоторым опозданием, занятия шли в очень напряженном режиме. Занимались буквально с утра до самого вечера, лишь с перерывом на обед. Под классы были приспособлены временно построенные помещения, все комнаты нашего клуба и даже кинозал. И такой ритм учебы дал свои результаты. Изучать теоретический курс мы начали 1 декабря 1940 года, а уже в июне 41 года стали летать. Никогда не забуду, как я впервые сел в кабину самолета и совершил свой первый полет.
К выполнению задания готовился с особой тщательностью, суть которого сводилась к тому, что я должен был ориентироваться по местности и проложить фактический маршрут полета. Летел с опытным инструктором. В алюминиевом планшете – крупномасштабная карта. С карандашом в руке смотрю за борт и сличаю ее с местностью. День стоял жаркий. В кабине чувствовался запах бензина. Самолет побалтывало, и уже после нескольких минут полета я почувствовал, что меня начинает тошнить. Но продолжал мужественно выполнять поставленную задачу. Инструктор оглянулся на меня и, видимо, понял, что пора возвращаться, заложил крутой вираж и взял курс на аэродром.
В июне же начали летать на стрельбу, бомбометание и другие сложные виды летной подготовки. А уж когда узнали о начале войны, наша учеба стала еще напряженней. В перерывах между занятиями мы собирались у репродукторов и слушали последние известия, которые тяжелым грузом ложились на наши сердца…
И уже в августе мы почувствовали первый холодок войны – пришел приказ сформировать авиационную эскадрилью, укомплектовав ее самолетами училища, летчиками-инструкторами и курсантами. Командиром эскадрильи был назначен наш командир отряда капитан Волков, которому присвоили звание майора. Эта эскадрилья вошла в полк, который уже в октябре отправили на фронт. Но это же было самое тяжелое время – немцы тогда прорвали оборону под Смоленском и на полном ходу перли на Москву. И этот полк на Р-5 «сгорел» буквально за неделю…