Бомбардировщики - Страница 6

– Это в нашем полку было, точно тебе говорю. А была у нас другая оружейница, так она «сотку» – бомбу 100-килограммовую – подвешивала сама. Представляешь, все вдвоем еле-еле подвешивают, а она одна могла. Такая мощная была. Но вот однажды разряжала пулемет, а там патрон остался или чёрт его знает как, но она спустила курок, и ей прямо в ногу. Не помню уже, задело кость или нет, но ранение очень серьезное. Там же патрон 12,5-мм, рельсу пробивал.…

А был еще случай, когда два офицера из-за девушки дуэль устроили. Подробностей, правда, я не знаю. Но командир эскадрильи, как сейчас вижу его перед собой, а вот фамилия вылетела, он это дело узнал. Ну, как же, там же всё на виду. В общем, он их прихватил и такой разгон дал: «Надо там стреляться, а не здесь!»

– А вы помогали летчику сажать машину?

– Нет, я так немного помогал вести её, а сажать не приходилось.

– Просто я где-то читал, что на Пе-2 там такой прогрессирующий, и при посадке штурман обхватывал летчика руками.

– Ну, это если летчик плохо садится, то можно прыгнуть настолько, что и шасси поломаешь. Но это если плохой летчик. А у меня Вася был отличный летчик. (На сайте http://www.podvignaroda.ru есть наградные листы, по которым командир звена 135-го ГБАП гв. ст. лейтенант Герасимов Василий Лаврентьевич 1921 г. р. был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны II и I степени. – прим. ред.) Всю войну только с ним летал, и лишь однажды мы горели. Там как произошло? От цели вышли, вдруг радист сообщает: «За нами шлейф дыма!» Глянули, точно с правого двигателя. Вася посмотрел, посмотрел и говорит: «Это масло! Двигатель пробит, и он сейчас может загореться». Тогда он его выключил, а на одном двигателе «пешка» ходит плохо. В набор почти не идёт, только прямолинейно со снижением потихоньку. И так мы до самого аэродрома тянули. На второй круг даже не думаем уходить, это уже каюк. Так он и не загорелся. Но когда сели, посмотрели, а там вот такая дырища… Как в той песне поется: «Хвост горит, бак пробит, но машина летит…»

– «На честном слове, на одном крыле».

– А раз пошли большой группой на Гумбиннен. Три девятки и около двадцати истребителей прикрытия. Уже почти на цель вышли, идем, остается до нее минуты три-четыре, как вдруг сильный разрыв зенитного снаряда под крылом. Самолет сильно качнуло, и по внутренней связи голос нашего радиста: «Рация разбита, я ранен!» Спрашиваю Гришку: «Сильно ранен? Терпеть можешь? До цели всего три минуты». – «Не знаю, – отвечает, – попробую». Наконец бомбы сбросили – железнодорожный узел в огне. А как развернулись, дают нам команду выйти со строя и на форсаже домой.

Прилетаем – а на полосе уже санитарная машина стоит, и медики к нашей кабине кинулись. Думали, что летчик ранен. Нет, радист. Гришку, значит, раз, а у него осколок в мягком месте. Но повезло. Он же сидел на парашюте, и осколок, представляешь, пробил вот эту упаковку шелка в 20 сантиметров и на несколько сантиметров воткнулся ему в задницу. Ну, он полежал в санчасти дня три или четыре и вернулся обратно. А мы с Васей посмотрели, а у нас 25 пробоин от осколков. После всё удивлялись, как это случилось, что ни один из осколков не попал в бензобак, хотя разбитая рация совсем рядом. Повезло… А вот двум экипажам в том бою не повезло… Зато я, сколько пролетал, в каких только переплетах не был, и в воздухе, и на земле, но, видно, в рубашке родился. Видимо, в моем компьютере не запрограммировано такого случая… Я вот потом посчитал, я же на фронте все время в боевых частях: Сталинград, Дон, Украина, Крым, Белоруссия, Литва, Восточная Пруссия, и не где-то там, а все время в боях. Зато Победу, как ты думаешь, где встретил?

– И где же?

– В доме отдыха. Дело в том, что во время Кенигсбергской операции мы с Васей сделали больше всех вылетов, и в качестве поощрения нас отправили на отдых. Командование нашей дивизии создало свой вроде как мини-дом отдыха, в котором отдыхали летчики. Со всех трех полков по несколько экипажей. Причем такое давно практиковалось, потому что мы с Васей так отдыхали еще после Севастополя. И вот после Кенигсберга один или два экипажа нас направили в этот дивизионный дом отдыха. Ну, это буквально километров 15–20 от нашего аэродрома. И вот ночью на 9 мая вдруг слышим крики, гам, стрельба. Вскакиваем – что такое?! Бандиты напали? Тут вбегает в нашу комнату заведующий этого заведения и кричит: «Ребята, Победа!» Оказывается, со штаба позвонили: «Поздравьте ребят с Победой!» Мы ему говорим: «Давай, тащи водку, Победа же!» – «Нет, ребята, водка будет, но только за завтраком». Пришли на завтрак, стоят бутылки с водкой, и уже не по 100 граммов, а по стакану. Вот так встретил.

– Какие у вас награды?

– У меня получилось интересно. Первую «звездочку» я получил за освобождение Украины. Вторую «звездочку» – за освобождение Севастополя. «Отечественную войну» – за освобождение Белоруссии, а «Красное Знамя» за взятие Кенигсберга. Получается, за все крупные операции, в которых мы участвовали, я в итоге получал орден.

– А Герои у вас были?

– Да, сразу несколько. Во-первых, наш первый командир полка Валентик Дмитрий Данилович. Но он Героя еще за финскую получил. Хороший командир. Летать с ним было одно удовольствие.

– А он сам летал?

– Конечно, причем немало. Если весь полк вылетает, то непременно сам командир полка ведет. И вот как с ним полетишь, так после возвращения можешь смело идти считать, сколько у тебя пробоин. Потому что он выходит на цель километров за 10–15 от нее и идет одним курсом, высотой и скоростью. Как уперся, так не сдвинется. Хотя мы в последнее время бомбили уже по-другому, с разворота. Я с большой теплотой вспоминаю штурмана нашей эскадрильи капитана Лашина, потому что это был настоящий мастер своего дела. Под его руководством вся эскадрилья делала противозенитные маневры и заходила на цель не по прямой, а с разворота. Вроде идем в сторону, а потом с разворота заходим на цель, выходим на эту прямую, причем перед самой целью. Когда до нее остается всего минуты три. Но он штурман был от бога, и ему этих минут было достаточно, чтобы точно выйти на цель. Он уже такой опыт имел, что мог без расчета бомбить. Только ветер узнает, и ему этого достаточно. А штурмана звеньев и не целились даже. Все смотрели на него, потому что была команда бомбить по ведущему. И вот командир звена смотрит за ведущим самолетом. Как только у того бомба оторвалась, так сразу жмешь на кнопку. А твое звено следит за тобой, и как твои бомбы пошли, так и они сбрасывают. С ним я сделал десятки вылетов, и благодаря его мастерству мы несли минимальные потери от зенитного огня, и не было случая, чтобы наше бомбометание оценивалось меньше чем на «хорошо». Не зря Родина отметила его званием Героя. (Лашин Михаил Афанасьевич (1918–1998) – Герой Советского Союза. В годы войны совершил 266 боевых вылетов 145 на Су-2 и 121 на Пе-2. В качестве старшего штурмана водил в бой 48 звеньев, 91 группу и «девятку», 29 групп по 2 «девятки», 16 групп по 3 «девятки», общим количеством 1816 самолетов. Более 80 % вылетов групп, ведомых тов. Лашиным, оценено на «хорошо» и «отлично». Лично сбросил на врага 162 500 кг бомб и 495 000 листовок. В воздушных боях лично сбил 1 самолет противника (Ме-109) и 2 в группе. – прим. ред.) От штурмана ведь очень многое зависит, если не сказать всё. Вот я тебе расскажу, как у нас сняли штурмана полка.

Пошли на цель тремя «девятками». Это был чуть ли не самый первый мой боевой вылет. Сам ничего не понимал, только смотрел за ведущим и повторял все за ним. В общем, когда взлетели, самолет комполка почему-то пошел другим курсом. А штурман нашей эскадрильи удивился, почему по радио ничего не передали, а он сошел с курса. Ну, думает, может быть, ему дали какое-то другое задание. И повел нашу эскадрилью, как и было изначально запланировано. Вышли на цель, отбомбились. А те две эскадрильи, оказывается, заблудились, даже передний край не пересекли и отбомбились по нашей территории. Хорошо, там ничего не было, ну, убили какого-то теленка. И его со штурмана полка сразу сняли и назначили другого.