Бомба замедленного действия - Страница 6

– Одна, – коротко вставил Крымов.

– Может, и одна, – согласился Зеленков. – Она и взорвалась над территорией ЮАР в двухстах километрах от Апингтона, где-то в районе реки Оранжевой. Хорошо еще, что там пустыня. Но все же немало людей погибло. Ядерный взрыв! Намибия обратилась в Совет безопасности.

– Третий взрыв в атмосфере за пять лет, – хмуро сказал Крымов. – Когда Штаты и Союз были нашпигованы атомным оружием, ничего такого не происходило. А сейчас… Теоретики в ООН обсуждают, что бы случилось, если бы ракета достигла цели.

– Какой цели? – спросил Воронцов, отвлекаясь от своих мыслей.

– Судя по траектории, это Виндхук.

– Была бы война, – Зеленков тоже помрачнел. – Алексей, ты будешь давать Льву материал?

– Конечно, – сказал Воронцов. – Честное слово, ребята, я ни о чем не знал. Лев дал мне поручение, и я влез в него, кажется, глубже, чем следовало.

– Секрет? – оживился Зеленков.

– Какой секрет… Выяснить, почему некий физик Льюин переметнулся от «голубей» к «ястребам».

– Кому это сейчас интересно? – удивился Зеленков.

– Вам так и не удалось с ним связаться? – поинтересовался Крымов.

– Удалось. Но говорить он не пожелал. Прежде чем покинуть клуб, Воронцов зашел в компьютерный зал и вызвал список ведущих специалистов университета штата Нью-Йорк. Генетиков было несколько, но только один имел звание профессора. Некий Джордж К. Сточерз.

Остановив машину у ближайшего таксофона, Воронцов зашел в кабину и полистал телефонный справочник. Время было не позднее, у Сточерза ответили сразу. В таксофонах еще не установили видеокамер, и Воронцов не видел лица собеседника.

– Профессор Сточерз?

– Да. Кто говорит?

– Прошу извинить за беспокойство. Я корреспондент российской газеты «Сегодня». Воронцов. Мне бы хотелось с вами побеседовать.

Короткая пауза.

– Я не очень представляю себе…

– Объясню, профессор. Мы готовим публикацию о достижениях современной генетики, и нас интересуют работы Джеймса Скроча. И его судьба – чисто по-человечески. Он ведь погиб… Возможно, вы его знали?

– Конечно. Скроч… Господи, он был… Ну, хорошо. Приезжайте.

– Когда вам удобно, профессор?

– Да сейчас!

– Буду у вас через полчаса, – сказал Воронцов.

Сточерзу было под пятьдесят. Выглядел он молодо, но был совершенно сед. Минут десять они приглядывались друг к другу и вели пустой разговор о нынешней осени. Жена Сточерза оставила их одних в гостиной, разлив по бокалам напитки. Кофе Сточерз приготовил сам.

– Мистер Воронцов, – сказал он, отхлебнув из чашечки, – я никогда прежде не говорил с русскими журналистами. С биологами знаком. Если вы не возражаете, мы вернемся к этой теме позднее, когда вы напишете о Джеймсе. Ведь вы за этим приехали? Честное слово, – не удержался он, – ни один наш репортер не позволил бы себе тратить время на посторонние беседы. Несколько заранее продуманных вопросов – и до свидания.

– У меня нет заранее продуманных вопросов, – признался Воронцов. – Я знаю, что Скроч был хорошим генетиком и погиб четыре года назад.

– Скроч был талантливым генетиком. Я работал с ним, у нас есть несколько общих публикаций.

– Как он погиб?

– Его вызвали на некую биологическую базу для проведения экспертизы. Он не вернулся. Жене сказали, что он погиб во время эксперимента. При каком эксперименте может погибнуть генетик? Не знаете? Если хотите знать мое мнение – не исключаю, что Джеймс жив и ведет исследования на какой-нибудь секретной базе у военных.

– Вы сказали, профессор, что он был талантлив.

– Безусловно. Ведь это он открыл запирающий ген.

– Простите, профессор, если не возражаете, я включу диктофон, чтобы потом не ошибиться…

– Странный вы человек, однако! Я был уверен, что вы включили диктофон, едва переступили порог. Вы ждали моего разрешения?

Воронцов улыбнулся и положил коробочку диктофона на стол.

– Так вы не знаете о запирающем гене? – спросил Сточерз. – Я дам вам оттиск из «Сайентифик Америкэн», там обо всем написано достаточно популярно. Скроч выделил ген, без которого никакой белок не будет синтезироваться. Если удалить этот ген, то ДНК при всей ее дикой сложности станет просто органической молекулой, цепочкой атомов, жизни в ней не будет. Понимаете? Скроч назвал этот ген запирающим. В последние дни перед исчезновением он работал над тем, чтобы выяснить – действует ли ген только как выключатель программы репликации или несет еще и определенный наследственный признак.

Сточерз придвинул к себе диктофон и говорил, как лекцию читал.

– Без запирающего гена жизнь возникнуть не может. И если этот ген несет какой-то наследуемый признак, то не может быть и жизни без этого признака. Пытались найти запирающий ген у животных – начиная с простейших и кончая приматами. Я и сам искал. Пока никакого результата. Возможно, у них нет запирающего гена. А у человека есть. Следовательно, должен существовать некий характерный именно для человека наследуемый признак. Какой?

– Прямохождение, – сказал Воронцов, поняв, что если не подыграет, Сточерз еще долго будет рассказывать о запирающем гене. – Или способность трудиться. Труд сделал обезьяну человеком.

– Господи, какое еще труд? Труд – явление социальное. Бездельников в этом мире более чем… Подумайте еще.

– Речь.

– Мистер Воронцов, вы что, появившись на свет, уже умели говорить? Браво!

– Как я понимаю, – сказал Воронцов, – Скроч потратил некоторое время, чтобы разобраться. А вы хотите, чтобы я сразу…

– Ничего я не хочу, я просто дразню ваше воображение. Ну, хорошо. Агрессивность – вот что кодирует и передает по наследству запирающий ген. Вот без чего нет жизни. Ясно?

– Неясно. Агрессивны и животные, а у них, вы сами сказали, запирающего гена нет.

– Животные убивают, чтобы выжить. К тому же, не все. И почти никогда не нападают на особь своего вида. А сколько себе подобных убил человек вовсе не из-за инстинкта самосохранения?

– Профессор, – грустно сказал Воронцов, посмотрев на часы, – до полуночи оставалось двадцать минут. – это тема для философов, психологов, кого хотите, и споры об этом ведутся не один век, ничего нового тут нет. Одни считают, что человека сделал труд, другие – что человек по природе агрессор. Что тут нового? И при чем здесь Скроч?

– Мистер Воронцов, речь о генетике, и только о ней. Я удивлен. Вы пришли говорить о Скроче, но не знаете ни о его работах, ни о том, что делается в этом направлении в России. Скроч показал, что запирающий ген – это ген агрессивности. Опыты, естственно, повторили. Две группы в России и одна – на Украине. И вывод был тем же. Доказано: если нет агрессивности, нет и жизни. Философия и психология здесь ни при чем. Мой коллега Рокотов из Санкт-Петербурга как-то прислал мне книжку. Польский фантаст Лем. Естественно, перевод на английский. Роман, в котором агрессивность…

– «Возвращение со звезд», – подсказал Воронцов.

– Я прекрасно помню! Потом я и у наших фантастов обнаружил аналогичные идеи. В том романе…

– Знаю, людей лишили агрессивности, и получилось нечто ужасное.

– Нечего не могло получиться! Агрессивность можно пригасить на время, причем с необратимыми последствиями для организма. Но искоренить агрессивность в зародыше невозможно. Ясно?

– Вполне, – сказал Воронцов. Сточерз встал. – Есть ли у вас конкретные вопросы, господин Воронцов?

Задавайте. Если нет – спокойной ночи. Когда будете более подготовлены, приходите еще.

Воронцов встал тоже.

– Извините, что побеспокоил.

– Вы узнали то, что хотели? Я так и не понял истинной цели вашего визита. Интерес к личности Скроча – не то. Я о нем и не рассказал толком. Так что же?

– Честно? Я и сам не знаю. Пытаюсь разобраться в одном деле, и меня вывели на Скроча. Теперь я думаю, что вывели по ошибке.

– Жаль. В прихожей Воронцов не выдержал. – Так вы считаете, профессор, что сегодняшний взрыв в Африке – естественное явление? Следствие агрессивности, без которой нам не жить?