Бомба профессора Штурмвельта
(Фантастика Серебряного века. Том VII) - Страница 3
— Это нехорошо, — сказал Курц, сделав вид, что глубоко огорчен происшедшим, — это не годится…
— Что же? Что же другое?! Говори скорее, Курц. Ты ведь все знаешь. Говори! Живо!
Богач требовал от Курца умных советов, как требуют от лакея обыкновенных комнатных услуг: он был уверен, что Курц даже и в такой тяжелой истории найдет простой и хороший выход.
Курц, однако, молчал.
Но молчал не печально-сочувственно, а как-то с улыбкой.
Это сильно заинтересовало Алексея Ивановича.
— Что таксе, Курц? Говори скорее!
— Знаете что, — начал Курц, — мой совет вот какой: идите к Катапульте.
— Что?! — изумился Алексей Иванович. — К кому?!
— К Катапульте.
— А кто он такой? Что это еще за Катапульта такая?
Курц рассказал об ученом все, что знал. Рассказал увлекательно, прикрашивая и преувеличивая, и добавил, что все, спавшие по воле чудодея, исцелялись от мучивших недугов.
— А ревность — недуг самый страшный! — закончил Курц. — Его ничем не исцелишь! Нужно много времени, чтобы чувство остыло, а тут — минута, и год пролетел! Известно — сон!
Молодой экзальтированный богач сильно заинтересовался этим неслыханным предложением.
Он долго расспрашивал Курда о подробностях, задумывался, опять расспрашивал и, наконец, решился.
— Хорошо! Молодец, Курц! Ты всегда найдешь выход! Спасибо, милый!
Чем больше думал Алексей Иванович о летаргии, тем больше этот исход казался самым блестящим, неожиданным и интересным…
На следующий день Алексей Иванович в сопровождении Курца явился к Катапульте.
Это было очень нелегко.
Катапульта был окружен такой многочисленной массой всяких секретарей, агентов, служащих и охранителей, что добиться приема у него можно было только при особых стараниях, знакомствах и настойчивости.
Такое оберегание со стороны Катапульты было вполне понятно: мало ли кто хочет проникнуть к нему под видом клиента?
Его деятельность была нелегальна; власти не могли ведь допускать усыпления людей. Если этакое разрешить, все начнут творить пакости, а потом отсыпаться…
Наконец, Алексей Иванович и Курц увидали Катапульту.
Это был свирепого вида человек с большим лбом и черной копной спутанных волос на голове. Особенно характер свирепости этому придавал шрам, тянувшийся непосредственно от левого глаза через переносицу до правой скулы.
Но в то же время и что-то добродушное было в лице Катапульты, а глаза смотрели приветливо, внимательно и умно.
Катапульта сидел за огромным столом, заставленным какими-то странными сосудами и заваленным книгами.
На вошедших он сначала не обратил никакого внимания, потом хмуро ответил на приветствие и сказал:
— Напрасно пришли, господа. Я ничего не могу для вас сделать.
Лицо Алексея Ивановича выразило досадливое нетерпение.
Он разочарованно посмотрел на Курца.
— Доктор, пожалуйста, в виде исключения сделайте. Ради Бога, не откажите!
— Не могу, — повторил Катапульта.
— Ну, я прошу вас! Очень прошу! Не откажите, — не отставал Курц.
Катапульта отошел к узкому занавешенному окну и задумался.
— Как ты думаешь, Курц, он согласится? — тихо спросил Алексей Иванович.
— Да, вероятно. Подождем.
Минут через пять Катапульта обернулся и сказал:
— А что у вас такое? Что случилось?
Алексей Иванович рассказал ему откровенно о постигшем его горе и муках ревности.
— Так, — мрачно произнес Катапульта, — хорошо. На сколько же времени вы хотите погрузиться в летаргию?
— На полгода, доктор.
— Сердце у вас здоровое? Дайте-ка я вас выслушаю… Да, ничего. Вы выдержите. Теперь условия. Вы должны подписать условия, что обязуетесь до конца жизни никому не говорить о моем способе прививки летаргии.
— Отлично, доктор! Пожалуйста! Я подпишу!
Катапульта подошел к квадратному железному ящику, стоявшему в углу комнаты под драпировкой, и достал из него лист бумаги, разграфленный и расписанный так, что его только оставалось дополнить, чтобы контракт был готов. Алексей Иванович подписал все условия, в том числе и о гонораре в 25 тысяч, который обязался внести вперед.
— Приходите завтра в шесть часов утра, — сказал Катапульта, — причем, домашним вы заявите, что уезжаете на полгода. Соберите все нужные вещи и без провожатых уезжайте как будто бы на вокзал, а на саном деле ко мне.
Лакей и две прислуги метались по комнатам, как бешеные, собирая вещи барина.
Барин нервничал и торопился.
Тускло горело электричество, а в окна смотрело темно-серое ноябрьское утро.
В половине шестого Алексей Иванович был уже на улице и мчался на прокатном автомобиле к Катапульте.
Его встретил у ворот человек в кожаной куртке и сказал, что Катапульта велел подождать в автомобиле.
Алексей Иванович остался ждать. Сердце у него билось сильно и порывисто.
Минут через десять из дома вышел Катапульта, сонный и мрачный, в длинной до пят шубе. За ним вышло шесть человек в таких же кожаных куртках, как и первый, встретивший Алексея Ивановича.
— Мы не поместимся в этом автомобиле. Выходите.
Алексей Иванович покорно вышел.
Из-за угла показался другой автомобиль, очень просторный, принадлежавший Катапульте.
Все уселись и поехали.
На какой-то кривой и мрачной улочке, очевидно, пригородной, Катапульта обратился к Алексею Ивановичу с просьбой завязать себе глаза.
Алексей Иванович не удивился: это условие значилось в контракте.
Он послушно завязал себе глаза платком.
Минут через пятнадцать автомобиль остановился.
Сердце у Алексее Ивановича билось с необычайной быстротой.
— Доктор, куда вы меня везете? — малодушно спрашивал он, чувствуя вокруг себя семерых парней в кожаных куртках, которые, тоже по условию, конвоировали его и должны были бы доставить его в усыпальницу насильно, если б он по дороге раздумал или смалодушествовал.
— Куда я вас везу? — переспросил Катапульта, — в усыпальницу.
Катапульта был любезен и словоохотлив.
Но в речах его не было ничего навязчивого, он только отвечал на вопросы.
Но отвечал обстоятельно.
— Мы там скоро будем? — беспокоился Алексей Иванович.
Он уже струсил и много дал бы за то, чтобы вернуться домой и забыть про всю эту странную историю, конец которой был темен и жутковат.
— Мы приехали.
Действительно, Алексею Ивановичу помогли подыматься по лестнице.
Поднимались долго.
Наконец, послышался голос Катапульты:
— Снимите повязку.
Алексей Иванович с облегчением снял повязку и увидел чистый, просторный коридор и ряд дверей, как в больнице или тюрьме.
Один из сопровождавших его парней надел ему на уши металлические закупорки, и Алексей Иванович точно оглох.
— Так надо, — сказал Катапульта.
Алексею Ивановичу показалось, что до того момента, как ему на уши надели закупорки, он слышал крики, но ничего не сказал относительно этого.
Его ввели в небольшую комнату, роскошно обставленную, с прекрасной кроватью.
В комнату вошли только двое конвоиров.
Они быстро раздели Алексея Ивановича, повели в теплую ванную, вымыли, привели опять в комнату, велели чего-то выпить, что тут же приготовил Катапульта, и уложили его. Не прошло и двух минут, как Алексей Иванович заснул.
Алексей Иванович проснулся от легкой головной боли и чувства голода.
Он открыл глаза, протер их и оглянулся.
Он находился в комнате, обитой красным сукном и слабо освещенной двумя электрическими лампочками.
Окна не было.
Кроме кровати, на которой он лежал, в комнате находились большой книжный шкаф, письменный стол, гимнастические приборы и всякие необходимые мелочи.
Комната была обставлена лучше, чем в самых заботливых гостиницах.
Над кроватью виднелась кнопка звонка.
Ничего не соображая, Алексей Иванович позвонил.