Бом-бом, или Искусство бросать жребий - Страница 43

Впрочем, бывают книги, с которыми не разобраться – то ли ты их читаешь, то ли они тебя. Бывают книги, которые просеивают, перебирают тебя, как горсть пшена, и отщёлкивают закравшиеся камешки, чтобы они, когда ты станешь кашей на Суде» не скрипели на зубах Бога. Эта, с сатиридами, конечно, не из их числа. Но всё равно не тщетная.

Норушкин поприветствовал Секацкого и авторессу. Те откликнулись.

– Разговор конфиденциальный? – спросил Секацкий.

– Да, – сказал Андрей.

Тут как раз, в забрызганных по колено тем самым промежуточным агрегатным состоянием, что хлюпало на улице, джинсах, появился скутерист Коровин.

– Вот жопа какая, – весь ещё под впечатлением дороги потряс он одну за другой мокрые штанины. – Надо кожаные покупать.

Втроём сели за отдельный столик.

– Ну что, пьяницы? – сказал Коровин. – Бога гневим или вёсла сушим?

Андрей поманил Тараканова и заказал «Русский стандарт», «Полюстрово», оливки с миндалём, салаты – кто какой захотел, сёмгу слабой соли и свинину по-баварски с грибами. Страдальчески закусив губу, Тараканов всё в своём блокнотике отметил.

– Сейчас Люба принесёт, – заверил он и с подчёркнутым почтением убрался.

В дальнем углу за столиком маячили Шагин со стаканом чая и Левкин с сигаретой. Последний, сиганув из Риги в Белокаменную, по преимуществу остался питерским писателем – на том хотя бы основании, что по преимуществу писал отлично.

– У меня денег мало, – предупредил Секацкий. – Только на сто пятьдесят «Охты» и сок.

– Не парься. – Андрей уверенно выставил перед собой открытую ладонь. – Я халтуру срубил.

И Норушкин кратко, но правдиво/искренне/начистоту рассказал про чёртову башню всё, что до сих пор не успел рассказать, а про то,что случилось недавно, – всё, что случилось.

Люба тем временем помпезно сервировала стол на три куверта и принесла холодные закуски, водку и «Полюстрово». Всякий раз с её появлением воздух вокруг пронизывали токи белого жасминового аромата с приложением чего-то фиолетово-пряного. Андрей даже, отвлекшись, подумал, что женщины – это такая фауна, которая во что бы то ни стало хочет пахнуть флорой.

– Слушай, а может, это просто нездоровые фантазии? – Коровин разлил по рюмкам ледяной и будто бы даже загустевший «Русский стандарт». – Может, это либидо твоё неугомонное так сублимируется?

– Ты что же, – поинтересовался Норушкин, – теперь и удар по яйцам будешь называть реверсивным символом коитуса?

– Андрей всё правильно говорит, – вступился Секацкий. – Про башни эти давно известно – две из них в Африке, две на Ближнем Востоке, одна в Туркестане и две в России. Гурджиев, кстати, посвящение в туркестанской башне сатаны проходил.

– Откуда знаешь? – Коровин вожделенно наколол на вилку ломтик сёмги – равнодушно на рыбу он смотреть не мог по своей рыбацкой природе.

– Информирован как носитель коллективной беззаветной санкции Объединённого петербургского могущества. – Чокнулись. – Многое сходится. Генон, например, в письме за тридцать второй год сообщает, что в Судане, где как раз и находится одна из башен, есть область, жители которой по ночам перекидываются львами и леопардами, так что место это соседям пришлось обнести огромной изгородью, чтобы остановить набеги оборотней, дерущих без разбора и скот, и людей. Картина, с небольшой поправкой, одна и та же: там аборигены дикие, неистовые, а в Сторожихе, возле вычищенной башни – такие же, но модус бытия у них иной, без кровожадных рецидивов. Потому что они, как и башня, поменяли полюс.

– Да я, Сека, не об этом, – сказал Коровин. – Тут другая нескладуха...

– Тут полно нескладух, – поставил пустую рюмку на стол Секацкий. – В данном случае непостижимость как раз и является свидетельством подлинности. Выдумка сродни рациональности, логической прозрачности, потому что моделируется в основном по тому же принципу причинно-следственной закономерности, в соответствии с которым производится ординарная реальность. А мистика предъявляет совсем другой порядок адекватности – порядок по ту сторону логики) по ту сторону закона достаточного основания, по ту сторону соответствия вещей и лиц самим себе.

– Ты меня, дружок, дослушай. Мне про башни всё понятно, – опрометчиво хватил Коровин, но тут же уточнил: – Насколько моему, конечно, выдающемуся котелку позволено. Значит, так: башни эти подземельные – мистические рычаги истории. Или вроде того – нам, штафиркам, доподлинно такие вещи знать не полагается. На один рычаг то бес какой-нибудь наляжет, то гирьку из удалого сотника Николаши подвесят, чтобы, значит, брат на брата... А другой рычаг то свинья Гектор своротит, то постник и молчальник Фёдор дёрнет, то половой экстремист Илюша, дабы братца уравновесить и героически отечество от наваждения прикрыть. При этом результат, как я понимаю, от наложения друг на друга этих разножопистых сил просчитать невозможно. В общем, бардак полный. Но пока одна из башен у Андрея Алексеевича в ведении состоит, на происки всяких гадюк подколодных есть у нас несимметричные ответы. Верно?

– Наливай, Серёжа, у тебя руки длинные, – сказал Норушкин. – Так в чём же нескладуха?

– В том, что Герасим с Аттилой такие мульки не секут.

– Но они же секут.

Мимо с очередным стаканом чая для Шагина прошла Люба, оставив за собой жасминовый след.

– Видишь ли, Сергей... – Секацкий тщетно поискал глазами плинтус, который с его позиции, как оказалось, был не виден, и вместо пространной речи ограничился ремаркой: – Андрей сказал, что они только внешне как люди, а на самом деле – вроде бы духи тьмы и демонопоклонники.

– И на хера им башня? У них без неё что – полного мондиализма с глобализмом не выходит?

– Не знаю, Серёжа, – действительно не знал Норушкин. – К сожалению, наш разговор вульгарен. И самое печальное, что он, пожалуй, коль скоро уж касается вещей, которых касается, не может быть иным. Так вот, эти два голубчика меня как злой и добрый следователь разводят. Сначала Герасим наехал – не сильно, а так, чтобы пугнуть и пощупать только. Зато из дяди моего уже не в шутку жилы вытянул, а как увидел, что толку нет, пошёл башню нахрапом брать. Там Герасима с его братвой сторожихинские мужики в клочки и порвали. – Чокнулись. Андрей махнул рюмку и закусил оливкой с миндалём. – Причём Герасим загодя Аттилу как своего соперника представил, чтобы я по расхожей схеме к врагу врага расположением проникся. Вот теперь меня Аттила ватой и обкладывает, чтобы бдительность усыпить: деньгами приручает» вроде как – благодетель. Словом, муштрует лаской, заботой и сахаром, как дрессировщик Дуров. Даже Кате заказ жирный подкинул. А сам между тем к Побудкину подбирается. Грамотно так, в войлочных тапочках... Я ведь землю там родовую купить хочу.

– На какие шиши? – удивился Коровин.

– А по кадастру это, знаешь ли, недорого. Так вот, мне сегодня человек доверенный звонил и сказал, что на ту же землю Аттила бумаги подал.

– И что теперь? – искренне полюбопытствовал Секацкий.

– Биться с ним буду.

– Я твоего Аттилу не видел, но, думаю, вы в разных весовых категориях, – справедливо заметил Коровин.

– Я его тоже не видел, но если ты на кодлу его бандитскую намекаешь, то это ничего не значит.

– Да? – Коровин манипулировал вилкой, и движения его при этом были пульсирующие и стремительные, отчего напоминали какую-то птичью повадку. – Хорошо, что сказал, а то я понять не могу, что они с тобой, таким для нас дорогим и любимым, возятся? Что бы им тебя попросту, без затей, бензопилами не попилить?

– А я, Серёжа, под охраной – меня светлый крылом покрывает. Я только добровольно, своей волей могу им в лапы угодить, если на хитрость их куплюсь. Но я не куплюсь. Я на них первым в штыковую пойду... Странно только, что дядю моего – Царство ему Небесное – Герасиму удалось в оборот взять. Видно, он у ангелов уже списанный был...

Как-то сами собой рюмки опять оказались полными.

– Но ты не думай, на мне свет клином не сошёлся. – Андрей подлил себе в стакан минералки. – Здесь только один из фронтов невидимой брани, как верно старец Никодим Святогорец выразился.