Большой пожар - Страница 6

— Зато опасную — то самое.

— Значит, пожарные не очень уважают Прометея?

Кожухов сдержал улыбку. Явно университетская выучка, утончённый подход, «разговор с интеллигентным собеседником».

— Так что же вас все-таки интересует, суть дела или отношение пожарных к греческой мифологии?

— В первую очередь суть дела, — быстро согласился корреспондент. — А уж потом все остальное.

— Тогда займитесь пожарами, которые мы больше всего любим.

— Любите? Это, конечно, из области юмора?

— Нисколько. Мы любим пожары предотвращённые. Их никто не увидит, за то, что их не было, нас никто не похвалит, но именно пожарами предотвращёнными мы больше всего гордимся. Хотите ими заняться?

— С удовольствием, — без всякого энтузиазма сказал корреспондент, явно ожидавший чего-то другого. — А с чего начать?

— Ну, хотя бы с того, что летом прошлого года мы на сутки остановили работу на двусторонней эстакаде, где производился слив горючего. Из-за всякого рода утечек площадка пропиталась мазутом, достаточно было нескольких искр или удара молнии, чтобы начался пожар. Вот вам и производственный фон для статьи. Можете начать с Прометея, а закончить более прозаическим сообщением о двух выговорах, начальнику эстакады и мне… Что, не вдохновляет? Жаль, профилактическая работа для нас не менее важна, чем боевые действия по тушению пожаров. Ну, разве не интересная тема?

— Безусловно, — обескураженно согласился корреспондент. — Я только боюсь, что завотделом… что материал недостаточно читабельный… Хотелось бы…

— Иными словами, работа Госпожнадзора вас не волнует, — констатировал Кожухов. — Понимаю, хотите сенсаций.. С ними у нас туговато, работа наша скучная, для здоровья вредная… Можете так и записать, что скучная и вредная из-за постоянных стрессов: либо мы не идём в ногу с городом, ставим палки в колёса техническому прогрессу, за что нас критикуют на всех уровнях; либо мы тушим, получаем травмы, ожоги — опять стресс; либо после какой-либо неудачи — а каждый пожар, даже хорошо потушенный, для города неудача — нас награждают взысканиями, снимают с работы — тоже не праздник для нервной системы… Не читабельно?

Кожухов взглянул на унылое лице корреспондента, на его блокнот, в котором не было записано и десятка слов, и с неожиданным оптимизмом предложил:

— Вот что наверняка будет читабельно, напишите о Прометее! Все-таки он был единственным обитателем Олимпа, который не поучал, не наказывал людей за их вольные и невольные грехи, а бескорыстно и искренне любил все человечество, всех вместе и каждого в отдельности. Остальные боги только и делали, что пугали людей и доказывали им своё превосходство. К тому же Прометей претерпел за людей муки, несравнимые даже с муками Христа — ведь орёл миллион лет терзал его печень. Нужно только проверить и уточнить эту цифру — миллион, я допускаю, что первый биограф Прометея её завысил.

— Экстравагантная, но любопытная трактовка, — оживился корреспондент.

— Эссе о Прометее!

— Обязательно расскажите, — добавил Кожухов, — о Герострате и о княгине Ольге, которая первой на Руси пустила «красного петуха». Помните, она сожгла город древлян, те непочтительно обошлись с её мужем, князем Игорем, разорвав его на части. Подробности у Соловьёва, в его фундаментальном труде. Ну, желаю удачи.

— Огромное вам спасибо, — с чувством сказал корреспондент.

Больше Кожухов никогда его не встречал.

Уходя на пенсию, полковник Савицкий, прослуживший начальником УПО больше четверти века, имел долгую и доверительную беседу со своим преемником.

— До сих пор твоя жизнь была относительно простой, — говорил он Кожухову, — ты отвечал только за боевую готовность гарнизона и за ликвидацию пожаров. школу ты прошёл хорошую, тушить научился по первому классу. Но отныне работа твоя становится неизмеримо сложнее. Если до сих пор жизнь требовала от тебя быстрых и прямолинейных решений, умения повести за собой людей, то теперь ты должен стать гибким, насторожённым, умеющим пойти на компромисс дипломатом, ибо пост начальника УПО — дипломатический! В огонь тебе больше лезть не надо, разве что возникнут чрезвычайные обстоятельства: тебе и без огня будет жарко, увидишь, Миша. Отныне моей спины перед тобой больше нет: не мне, а тебе будет звонить из Москвы высокое начальство, не меня, а тебя будут выводить на ковёр, где придётся стоять по стойке «смирно», и если ты из хорошего солдата не превратишься хотя бы в среднего дипломата, долго на этом посту не удержишься. Ни перед кем не склоняй головы, но помни, что имеется такая штука — субординация; требуй, но умей и просить, будь твёрдым и последовательным в решениях, но научись вовремя ослаблять железную хватку. Ты очень скоро поймёшь, что куда труднее найти общий язык с теми, от кого ты зависишь, чем потушить пожар; что минута разговора с высоким начальством выматывает куда больше, чем час работы в задымлённом подвале… Короче, садись в моё кресло, но помни, что с сегодняшнего дня ты не только и не столько главный тушила города, сколько начинающий изучать правила игры дипломат.

С того разговора прошло несколько лет, но Кожухов часто его вспоминал; первые месяцы он то и дело навещал своего учителя, советовался с ним и благодарил за науку, а когда Савицкого не стало, понемногу, учась на собственных ошибках, овладевал высоким искусством руководства таким сложным механизмом, как пожарная охрана огромного промышленного центра.

Во главе ключевого отдела службы и подготовки Кожухов поставил подполковника Головина, которому верил, как самому себе; штаб пожаротушения возглавил тоже старый товарищ, подполковник Чепурин. Часто Кожухов завидовал тому, что не он, а другие занимаются боевыми действиями, скучал по ним и при первой же возможности старался «понюхать дыма». Но таких возможностей было немного — львиную долю рабочего времени он звонил и отвечал на звонки, писал бумаги с просьбами, требованиями и объяснениями, заседал в различных комиссиях, защищал своих людей от нападок, поощрял и наказывал, выбивал фонды, квартиры, штаты — словом, делая все то, к чему готовил его Савицкий.

Теперь он выезжал лишь на те пожары, которым объявлялись номера три и выше; памятуя уроки учителя, сдерживал себя и не лез в огонь, когда видел, что справятся без него; научился не обижать подчинённых недоверием и принимал на себя обязанности РТП [1], только когда требовала чрезвычайная обстановка.

Телефоны, прямые и через дежурного, звонили непрерывно.

Вчера, окончательно потеряв терпение, Кожухов вынес постановление о приостановке работы главного конвейера на заводе строительных и дорожных машин. Детали прямо у конвейера промывали бензином, мало того, бензин приносили на сборку в открытых ёмкостях. Это было вопиющим нарушением всех правил, но «пока гром не грянет, мужик не перекрестится», администрация игнорировала отчаянные призывы инспекторов Госпожнадзора.

Столь ответственного решения Кожухов ещё не принимал — завод с его десятитысячным коллективом работал на всю страну!

Звонки начались с утра и не прекращались целый день. Главному инженеру и директору Кожухов отказал наотрез; столь же решительно отказал и начальнику главка, которому подчинялся завод, потом заместителю министра, который пригрозил серьёзными неприятностями… «Не отступай, пусть получат хороший урок, — поддержал из Москвы генерал, начальник ГУПО [2], и пошутил:

— В случае чего прикрою своим телом!»

К вечеру Кожухову позвонил Ермаков, начальник областного управления внутренних дел, которому подчинялась пожарная охрана.

— Ты давно в парной не был? — как всегда, издали начал он.

— Давно, товарищ генерал, предпочитаю душ.

— Ну, тогда готовься к хорошей бане, на 17.30 нас вызывает первый секретарь обкома. Все понял? С огнём играешь, полковник!

— Что вы, товарищ генерал, к огню я отношусь с огромным уважением.

— Говорил же я тебе, чтоб не рубил сплеча, — упрекнул Ермаков. — Это тебе, брат, не прачечную или столовую закрыть — заводище!