Большой пожар - Страница 5

Не будь наших тормозов, далеко бы вы уехали со своим прогрессом…

Ветер подутих, морозный воздух бодрил, приятно пощипывал лицо, и Кожухов шёл улыбаясь. Начались любимые его переулки и улочки, не по-современному узкие, немноголюдные, прибранные. Вот старенькая школа, где почти четверть века назад на выпускном вечере они с Галей дали друг другу нерушимую клятву — на всю жизнь, а вот здесь жил Витька Гусаров, за которого осенью того же года Галка вышла замуж — после того, как узнала, что Кожухов поступил в пожарно-техничеекое училище. Тогда так ещё не говорили, это теперь у всех на языке — не престижно…

Кожухов нахмурился: это модное словечко он терпеть не мог, и не столько само словечко, сколько то, что оно реально и прочно вросло в быт. Престижные институты, знакомства, профессии, одежда… Какой-то массовый гипноз! Престижным, по глубокому убеждению Кожухова, было только одно: чего человек в самом деле стоит, а не его положение, связи и вещи. Рано или поздно поймёт это и Юра, хотя пока уж слишком болезненно реагирует на ухмылки обывателей… Конечно, нелегко начинающему начальнику караула, на его долю выпадает больше шишек, чем пышек, но в конце концов разберётся сынок, поможем… «Бросил сына в омут», — припомнил Кожухов слова жены. Будто мой Юра согласился бы после училища перебирать бумаги, носить их из кабинета в кабинет и протирать штаны за письменным столом! Омут — он и есть самая лучшая школа, только через него и происходит естественный отбор. Жестокая, но необходимая штука — омут, женщине это понять трудно, даже такой преданной и умной, как Люба.

Люба, с нежностью подумал Кожухов, мой защищённый тыл… мой нештатный советник, самый доверенный на свете, самый близкий друг. Это очень большая удача в жизни — иметь защищённый тыл…

Кожухов зашёл в кондитерский магазин и купил плитку шоколада — у Нины Ивановны день рождения. Вот престижная эта должность — старший диспетчер ЦППС, Центрального пункта пожарной связи? По обывательским представлениям — не очень, на троечку, а для нас Нина Ивановна — живая летопись пожарной охраны, её гордость. Сказать, что она знает город, это ничего не сказать: она, сидя за пультом, мысленно видит не только каждую улицу — каждый дом на этой улице, и ближайшую дорогу к нему подскажет, и с какой стороны лучше подъехать. Будто телевизор перед ней. Жаль, все чаще болеет Нина Ивановна, все труднее даётся ей двенадцатичасовая смена — слишком велико нервное напряжение. Даже молодые офицеры, проходившие у Нины Ивановны стажировку, а ныне сами севшие за пульт, откровенно признаются, что на пожаре им было куда легче: за смену здесь так умаешься, что хоть рубашку выжимай, голова распухает, ноги ватные…

Узнав, что в приёмной его дожидается корреспондент из газеты, Кожухов, минуя кабинет, прошёл к оперативникам, в штаб пожаротушения. К корреспондентам он относился с прохладцей — не потому, что недостаточно ценил силу прессы, а потому, что давным-давно не встречал публикаций проблемных, ставящих действительно важные для пожарной охраны вопросы. На газету работали и отличные журналисты, но они предпочитали писать либо экономические обозрения, либо о сельском хозяйстве, либо об искусстве; в УПО же корреспонденты приходили обычно для того, чтобы взять предновогоднее интервью об опасностях, связанных с ёлками (интервью на тему «Спасайся кто может!» — шутили в УПО), о противопожарных мероприятиях в жаркое лето, о спичках, которые следует прятать от детей, и прочее. Все это, безусловно, полезно и даже необходимо, но куда нужнее познакомить общественность с действительно важными проблемами. В местной же газете, хотя в городе дислоцировался один из наиболее мощных в стране гарнизонов и Кожухов вправе был рассчитывать на доброжелательную поддержку прессы, за весь прошлый год, к примеру, пожарным посвятили три заметки: одну хвалебную и с фотографиями

— к 8 Марта (девочки из 01 за работой) и две критические — о недостаточно быстром тушении мусора на свалках…

Из комнаты дежурных доносился смех. Здесь состыковались обе смены, отдежурившая и новая, и все подавали советы старшему лейтенанту Тарасенко, который, повернувшись к насмешникам спиной, ворковал в телефонную трубку: «А как Настенькина головка? А горлышко, а носик?» Тарасенко весь извёлся, так как Настенька, на которой он месяц назад женился, несколько раз подряд чихнула в трубку.

— Я знаю одного профессора, — сочувственно говорил Рагозин, — он специалист по горлышку и носику. Он ухогорлоносик.

— Бери, Петро, больничный по уходу за Настенькой, — советовал дежурный по городу Суходольский. — Или полковнику доложи, что у Настеньки тридцать шесть и девять с половиной, нужно спасать человека, полковник поймёт!

Тарасенко вздыхал. Он даже трехдневный свадебный отпуск не отгулял — отозвали в связи с обстановкой, да ещё потом раз пять подменял заболевших, да ещё сутками за себя дежурил, так что от медового месяца остались одни лохмотья.

— Товарищи офицеры! Товарищ полковник, за истёкшие сутки происшествий в дежурных караулах не случилось. На вызовы выезжали…

— Спасибо, понял, дадите сводку.

— Есть, товарищ полковник!

— Накурили… — проворчал Кожухов. — Дымом от вас несёт, как… от пожарных. Открыть форточку, проветрить! Суходольский, где справка о травматизме с начала года?

— Не успел, товарищ полковник.

— В шахматы играл?

— Никак нет, с нуля до часу тридцати выселенный дом тушили, а потом по вашему приказанию готовил рапорт о боевой готовности по 3-й и 7-й частям.

— Закончил?

— Никак нет, това…

— Не уйдёшь домой, пока не положишь рапорт мне на стол. Нестеров, заберёшь у Суходольского материалы и подготовишь справку о травматизме. Чего вздыхаешь?

— Фильм о милиции вчера смотрел, товарищ полковник. Там оперативную группу показывали, вроде нашей, только они не справки пишут, а кофе пьют, журналы читают и ждут вызова.

— Завидно?

— Ещё как, товарищ полковник! Они на задание едут свеженькие, как огурчики с грядки, а мы — очумевшие от справок. Жена Рагозина жалуется, что он даже во сне кричит: «Гидранты, гидранты, гидранты!»

— Не по чину смел, Нестеров! Давно замечаний по службе не получал?

— Уже целую неделю, товарищ полковник!

Улыбаясь, Кожухов вышел. Оперативных дежурных он любил, это была его гвардия — отборные из отборных, как в милицейской группе захвата. Вместе со своим замом подполковником Чепуриным он годами следил за молодыми офицерами гарнизона, прокатывал их на всех режимах и лучших переводил в штаб пожаротушения.

А Нестеров-младший прав, писанины действительно слишком много, и не уменьшается она, как к тому призывают со всех трибун, а с каждым годом растёт. Бесчисленные справки, докладные, отчёты… Отовсюду требуют, каждая бумага порождает две новых, на них отвлекаются лучшие мозги, и растёт бумажное цунами, нахлёстывает, и никто не знает, как его остановить…

Корреспондент оказался бойким молодым человеком, недавно со студенческой скамьи; он честно признался, что пожарная охрана — пробел в его познаниях об окружающем мире, и он пришёл для того, чтобы этот пробел ликвидировать.

— Боюсь, что десяти минут, которые я могу вам уделить, будет недостаточно, — сказал Кожухов. — Я изучаю пожарную охрану уже двадцать три года, но очень многое для меня остаётся неясным. Например, сколько я себя помню, мы всегда обсуждали и продолжаем обсуждать два вопроса: какой должна быть боевая одежда и какой должна быть каска… Кстати, эти вопросы отнюдь не решены. Или другое: мы до сих пор не понимаем природу огня.

— Но ведь это элементарно, — удивился корреспондент и тут же спохватился: — Вы, конечно, шутите? Вы, как говорится, главный враг огня…

— Неточно говорится, — перебил Кожухов. — Я враг «неконтролируемого горения вне специального очага», то есть пожара. А за огонь как таковой я от всей души благодарю Прометея, хотя и сознаю, что он подарил человеку чрезвычайно опасную игрушку.

— Игрушку — не то слово, — возразил корреспондент.