Больше чем скандал - Страница 3

Хорас открыл табакерку, понюхал, а потом чихнул в платок.

– Не пугайте его, сэр. Доктор Уикет наложит ему искусственную повязку, сержант Там будет его денщиком, и Маркус легко сойдет за раненого. Никаких проблем не возникнет. – Он перевел взгляд покрасневших, слезящихся глаз на Маркуса: – А вы, майор, должны будете постараться сыграть эту роль как можно убедительней.

Маркусу показалось, что в палатке стало теснее. Ему было тяжело дышать. Подергивая свой воротник, он пробормотал:

– Я никудышный актер, сэр.

Генерал, казалось, не заметил этого возражения.

– Мне нравится история о смертельном ранении. Лакеям Наполеона обычно свойственна сентиментальность, – он обернулся к Маркусу. – Еше какие-то проблемы, майор? Ваше поведение наводит меня на мысль, что вы сомневаетесь в компетентности Хораса.

Хорас сердито посмотрел на Уэллингтона, не понимая, зачем тот усложняет и без того сложное дело.

– А может быть, для выполнения этой миссии найдется кто-нибудь в самом Уайтхолле? – Маркус цеплялся за последнюю соломинку.

– Нам необходим сторонний исполнитель, – отрезал Уэллингтон.

– Два агента уже провалились, – прибавил Хорас. – Мы не можем больше рисковать.

«Моя жизнь, конечно, не в счет», – отметил про себя Маркус, понимая, как мало он значит для этих людей.

– А что насчет моего отца? Он директор Авдерсен-холла и может помешать нам.

– Вот здесь я должен с вами согласиться, – ответил Уэллингтон. – Поэтому я отправил ему письмо, в котором говорится о вашем возвращении и о его причинах.

На мгновенье Маркусу показалось, что все погрузилось в непроглядный мрак. Нет, он, наверное, ослышался.

– Мы нуждались в помощи вашего отца, – признался Хорас. – Иначе наш план мог оказаться под угрозой срыва. К счастью, ваш отец и генерал Уэллзли хорошо знакомы.

– И ваш отец, как настоящий солдат, принял на себя груз ответственности, – продолжил Уэллингтон. – Этот человек, неустанно работающий на благо сирот Лондона, – просто святой. Когда он просит о пожертвованиях, ему просто невозможно отказать. Да и кто бы стал отказывать, зная о том, каким замечательным и нелегким делом занимается этот почтенный человек. Я рад, что на мою долю не выпало присматривать за несчастными детьми, – сморщился генерал. – Хотя я порой сталкиваюсь с массой несчастий иного рода.

– Вы написали моему отцу?! – Повышать голос на начальство не полагалось, и он это знал, но сдерживаться более не было сил. Дыхание стало таким судорожным, а руки так затряслись, что, казалось, он вот-вот взорвется изнутри – Вы договорились с отцом о моем возвращении, даже не поставив меня в известность?

– Знаете что, майор… – Хорас встал.

– Я каждый день без колебаний рискую собственной жизнью! – практически прорычал Маркус. – Но вам этого мало. Вы роетесь в моей личной жизни на том основании, что я ваш подчиненный? Но я не ваша собственность!

– Майор Данн! – Уэллингтон встал.

– Можете забрать ваше чертово предписание!..

Уэллингтон рассвирепел:

– Я не из тех, кто будет мириться с неповиновением! Вы будете выполнять наши приказы или же будете наказаны!

– Я охотнее станцую для Наполеона джигу, чем стану игрушкой в ваших руках! – Маркус сорвал с мундира знаки отличия, бросил их на пол и вышел из палатки, зная, что подписал свой смертный приговор. Но ему было все равно.

Весна, 1811 год

Лондон, Англия

Кэтрин Миллер осторожно переступила порог Андерсен-холла. Она уже тысячи раз входила в этот дверной проем, но не теряла осмотрительности. Ее нога была в куда лучшем состоянии, нежели когда-либо, но Кэтрин постоянно боялась, что в самый неожиданный момент она вновь захромает.

Пришло время ужина – самый подходящий момент для того, чтобы уединиться на веранде. Сумерки сгущались, со всех сторон доносился стрекот сверчков. В воздухе витали запахи прошлогодней листвы, близкой весны и… табачного дыма. Кэтрин догадывалась, что дымящаяся трубка принадлежит доктору, с которым девушка давно уже хотела поговорить наедине. Ее очень беспокоило здоровье директора Данна.

Она подошла к стоящему у перил Майклу Уиннеру, и они вместе стали наблюдать за тем, как невысокая экономка в сером одеянии шествует через двор – от главного здания приюта к своей резиденции. Даже в сумерках можно было увидеть ее белоснежную шапочку и белый передник.

– Мне оы не хотелось оказаться на месте миссис Нейгел, – заметила Кэтрин, миновав деревянное крыльцо.

– Почему вы так говорите? – осведомился доктор Уиннер, посасывая мундштук черной трубки и щурясь, дабы не упустить миссис Нейгел из виду. Доктор был высокий и крепкий. В его глазах читалась доброта, а пухлые губы легко складывались в улыбку. Все то время, которое Кэтрин провела в Андерсен-холле, он заботился о здоровье детей и обслуживающего персонала. Именно он постарался вылечить ее ногу, когда десять лет назад девушка приехала в Андерсен-холл.

– Она должна следить за поведением детей и чистотой в приюте, – пояснила Кэтрин, – при том что на ней еще вся кухня, а в это время человек, – смело продолжила она, – которого она любит больше всех на свете, умирает.

Темные брови доктора взлетели вверх, но его взгляд остался непроницаемым.

– Вам не нужно притворяться в моем обществе, сэр. Я знаю, что директор Данн болен.

Уиннер долго молчал, наблюдая, как белые облачка дыма от его трубки поднимаются вверх.

– И что навело вас на подобные мысли?

– Уже почти два года я выполняю для него работу секретаря. Я в курсе всего, что происходит, но не так давно он вдруг стал необычно скрытным. Он проводит конфиденциальные совещания с Советом попечителей. Кроме того, он переписывается с генералом Уэллзли, я имею в виду – с виконтом Уэллингтоном.

– Так Уэллингтон теперь виконт? Я не знал.

– И генерал.

– В любом случае, какой бы титул Уэллингтон ни носил, он – патрон приюта, и вам это хорошо известно. А разве для директора не естественно переписываться…

– Помилуйте, ведь Уэллингтон сейчас на Пиренейском полуострове. Он занят войной. И по-моему, директор может переписываться с Уэллингтоном только из-за Маркуса.

Уиннер поджал губы.

– Подобные вещи не могут быть доподлинно известны…

– Пожалуйста, доктор. Он умирает?

– Насколько я знаю – нет.

Кэтрин ощутила огромное облегчение и необъяснимую слабость в ногах. Великодушие, порядочность, ум и добрый юмор директора Данна были столь притягательны, что представить себе Андерсен-холл без этого человека казалось невозможным. Утрата была бы… безмерной.

– Благодарение небесам, – выдохнула Кэтрин, прижимая руку к сердцу. – Андерсен-холл, дети… У меня с плеч гора свалилась.

– Однако, – прибавил Уиннер, постукивая трубкой по решетке ограды, – кое-что все-таки происходит.

Кэтрин вздохнула:

– Если ему не грозит смерть, все остальное мне почти что безразлично.

– Ну а я любопытнее лисы, которую раздразнил запах курицы.

– Поэтому вы то и дело заходите к нам последние две недели?

Доктор покраснел.

– Я официально занимаю должность врача, а Совет…

– Мы всегда рады вашему присутствию, сэр, и вы знаете об этом, – поспешила заверить его Кэтрин, видя, как он смутился. – Не принимайте скрытность Данна близко к сердцу, доктор. Вы ведь его знаете: он будет держать свои карты в тайне до тех пор, пока удача ему не улыбнется.

Рассеянно глядя вдаль, доктор нахмурился.

– И в самом деле, досадная привычка.

– Однако, как мы оба знаем, в таком поведении есть свои плюсы.

– Но вам-то, по крайней мере, он бы мог довериться. Нет никакого сомнения, что вы не разгласили бы его секреты.

Кэтрин грустно улыбнулась. Сплетничать ей действительно было не с кем.

Храня спокойное, но задумчивое молчание, они смотрели на исчезающие в темноте деревья. Уиннер потер подбородок.

– Так Данн переписывается с Уэллингтоном…