Большая нефть - Страница 88

Теперь он опять просил, чтобы она не сердилась. И она обещала.

— В общем, мама, я встретил ту, первую… Первую мою любовь, Варьку. Я так ее любил, мама! — горячо сказал Степан. — Оксана как раз уехала на сессию. Вот не хотел я ее отпускать. Как чуяло сердце, что не надо ей уезжать.

— Ты Оксану-то не обвиняй, — остановила его Алина. — Если бы она не уехала, твой роман с первой любовью развивался бы прямо у нее на глазах… Это твоя вина.

— Может быть, если б она осталась со мной, я бы на Варьку и не посмотрел, — возразил Степан.

Алина хлопнула ладонью по столу.

— А я тебе говорю, не вали с больной головы на здоровую! Все вы, мужики, горазды… Продолжай рассказывать все как есть. Не оправдывайся.

— Оксана уехала, а тут — Варька, — послушно продолжил Степан. — И все вернулось. Не поверишь, мама, — как не бывало этих лет. Женитьба моя, разлука наша с Варварой — все сгинуло. У Варьки как раз брата дома не было. Сидел. Отбывал пятнадцать суток за хулиганство. В общем, пошел я к Варваре… И остался у нее. Две недели мы с ней жили. Я словно в тумане был. Может, околдовала она меня?

— Ага, сначала Оксана была виновата, теперь — Варвара… Степушка, когда же ты поймешь, что виноват во всем ты сам, — мягко проговорила Алина.

— Мам, я запутался… Я и одну люблю, и другую жалею… Думал — надо с ложью кончать. Написал Оксане письмо, попросил прощения, собрал вещи и пошел к Варваре — жить. Прихожу… а там…

Он замолчал, сглотнул. Алина терпеливо ждала.

Степан знал, что придется выкладывать матери все. Всю правду, какой бы ужасной она ни была. И произнес:

— Ну, в общем, там ее брат — Глеб. Вернулся. Пьяный, но соображает. И Варька… тоже пьяная… Глеб говорит, у нее запои теперь бывают. Что ее родительских прав лишили. И что не она от мужа своего ушла, а наоборот — это муж ее выгнал. За пьянку. Я Глебу дал пять рублей и вернулся домой. Утаить от Оксаны, конечно, не удалось. Да как утаишь — весь Междуреченск знает… Я не догадывался, что она беременная. А она потеряла ребенка. От переживаний, конечно. Тут еще перелет… Разве можно беременной на самолете летать?

— Стоп, Степка. Опять валишь с больной головы. Разве в том дело, что она на самолете летала? Беременные не только на самолетах летают — они и в поле работают и на заводе… Когда у женщины здоровье в порядке и душа не болит — она хорошо беременность переносит. Уж поверь мне… — Алина вздохнула. — А вот когда она страдает, когда ей больно… Тут что угодно может случиться.

— Значит, это я нашего сына… убил?.. — прошептал Степан.

— Степушка, за все приходится расплачиваться, — сказала Алина, не отвечая прямо на его вопрос. — Варвара — алкоголичка, ее тебе не спасти. Да и не твоя задача — ее спасать. У тебя есть жена, Оксана. Ее спасай. Она тебе свою жизнь доверила.

— Она не хочет меня видеть.

— Надо найти человека, который сумеет ее разговорить. Вернуть из мира мертвых в мир живых. Кто в Междуреченске на такое способен?

У Степана только один человек был на уме.

— Дора Семеновна.

Дора Семеновна взялась за поручение с энтузиазмом.

— Ты, архаровец, за дверью жди, — распорядилась она. — Надо будет — позову. Сам-то, по личной своей дурацкой инициативе, не выскакивай, только дело мне испортишь.

Медсестра, получившая от Марины Геннадьевны строжайшее распоряжение никого к больной Самариной не пускать, соколицей бросилась к Доре Семеновне и преградила ей путь.

— Куда? Вы потревожите больную! Ей покой нужен!

— Ей я нужна, а не покой, — сказала Дора Семеновна величественно.

Медсестра отшатнулась, посмотрела на Дору Семеновну с подозрением.

— А кто вы такая?

Дора Семеновна положила руку себе на грудь и с чувством проговорила:

— Вам этого лучше не знать!

С этими словами она отворила дверь в палату и вошла.

Оксана даже не пошевелилась при ее появлении. Дора Семеновна уселась рядом на стул, взяла ее за руку. Белое, неподвижное лицо безразличной ко всему Оксаны поразило даже видавшую виды Дору Семеновну. «В самое сердце он ее, видать, ранил», — подумала комендант.

Вслух, однако, она произнесла нечто совершенно другое.

— Посоветоваться с тобой хочу — больше не с кем, — заговорила Дора Семеновна, как всегда, громогласно. — Галина Бурова тут показ мод решила устроить во Дворце культуры «Нефтяник». Предлагает и мне участвовать. А я сомневаюсь. К лицу ли мне, старой да толстой? Вот ты что скажешь, Оксана? У тебя хороший художественный вкус, ты сейчас в институте учишься, знаешь все веяния, с молодежью общаешься… Как? Выступать мне на показе или не позориться?

Вопрос был настолько неожиданным и неуместным в больничных стенах, а сама мысль о Доре Семеновне, представляющей «новейшие моды» на подиуме, такой парадоксальной, что оцепенение, охватившее Оксану, разрушилось. Она пошевелилась, посмотрела на собеседницу осмысленно, а потом — о, чудо! — слегка улыбнулась.

— Дора Семеновна, — тихо проговорила Оксана, — даже и не сомневайтесь. Вы у нас красавица.

— Вот и Галина говорит, чтоб не сомневалась, — подхватила Дора Семеновна, страшно обрадованная тем, к какому результату привело ее «лечение». — Мол, ты у нас, Дора, лучше всех. А я, говорит, для тебя нарочно особые модельки пошила. Для толстых…

Оксана снова улыбнулась.

— Так и сказала — «для толстых»?

— Она не так сказала, она же вежливая, — фыркнула Дора Семеновна. — А ты будешь участвовать в показе мод?

— Что за показ?

— Галина устраивает… В тайне от мужчин. Но с разрешения Дорошина. Нам красивые женщины очень нужны, Оксана. Меня нарочно к тебе делегировали. Давай поправляйся и приходи к нам. Только Степану не говори пока ничего.

— Я с ним вообще… — начала было Оксана, но Дора Семеновна предостерегающе подняла палец.

— Ты с ним помирись. Он тут под дверью который день мается. То придет, то уйдет. Мать-то ему ухи уже накрутила… Дурак, одно слово. Будь мудрее. Да и потом, — она зашептала, — из виноватого-то мужика веревку можно свить. Действуй.

С этим Дора Семеновна торжественно пожала Оксане руку и удалилась из палаты.

Медсестра и возмущенная Марина Геннадьевна уже ожидали ее.

— Вы что себе позволяете? — начала Марина Геннадьевна.

— Я, дорогая моя, сделала то, что всей вашей медицине не под силу, — сообщила Дора Семеновна с торжеством. — Заговорила наша Оксанка. Зовите мужа, дурошлепа этого, пусть она ему всыпет.

Марина Геннадьевна позволила Доре Семеновне удалиться безнаказанно. Заглянула в палату. Оксана встретила ее взглядом, слабой улыбкой.

— Дора Семеновна — смешная такая, — промолвила она. — Удивительный человек… «Показ мод»!

— Оксана, хотите видеть мужа? — спросила Марина прямо. — Вам ведь придется с ним встретиться, вы же понимаете?

— Да, — сказала Оксана. — Думаю, я готова.

Степан, казалось, материализовался из воздуха — так быстро возник он в палате. Оксана посмотрела на него из-под опущенных век. Опять почувствовала привычную боль. Странно — как быстро все совершилось. Еще совсем недавно Степан олицетворял для нее спасение, свет, возможность уйти от страшной жизни… Она благодарна была ему. Когда она видела его, на душе становилось тепло, ясно… Но прошло совсем немного времени, и с ним она связывает только разочарование, обиду и эту тупую, саднящую боль.

Интересно, а что он сам чувствует? Она впервые задалась этим вопросом. Что чувствует человек, который предал близкого, растоптал доверие женщины… Что с ним творится?

Неожиданно Степан предстал перед ней в абсолютно ином свете. Маленький, глупый, растерянный. Нашкодил, теперь не знает, как извиняться. Ему неловко, поняла вдруг Оксана. Не перед ней неловко, не так неловко, как бывает человеку, опрокинувшему стакан на скатерть, — нет, ему стало неудобно жить. Он просто не понимает — как.

Увидев, что жена смотрит на него, он метнулся к ней, схватил за руку.

— Оксана, прости меня, если сможешь, — вырвалось у него. — Я себя вел как дурак. Затмение на меня нашло… Не видел ничего перед собой…