Большая нефть - Страница 85

Они прошли в комнату. Там было почище. Подушка была обрызгана духами «Красная Москва». Варя принялась сдергивать с себя одежду — кофту, юбку, чулки. Она управилась быстро, прыгнула, как кошка, на постель и протянула к Степану белые, покрытые чуть заметной золотистой россыпью веснушек руки.

Степан остался у Вари. Он даже не заглядывал домой — ноги не шли. А уж Варя надышаться на Степу не могла. Все гладила его да приговаривала:

— Степушка, милый мой, родненький, любимый мой! Хорошо ли тебе со мной?

Он вздыхал, кивал.

— Я тебя никому не отдам, Степушка, — ласкалась Варвара. — Так со мной и останешься. Ты ведь нежный, ты добренький…

С каждым днем Степан становился мрачнее. Он совершенно ясно отдавал себе отчет в том, что натворил. Супружеская измена. Хоть мы и в двадцатом веке живем, хоть сейчас человек совершенно свободен и при необходимости может развестись с женой и создать новую полноценную семью, а все-таки некоторые вещи остаются неизменными. И измена, предательство — они так и остались изменой, предательством. Оксана ему верит. Пишет веселые, содержательные письма. Про экзамены, про лекции, преподавателей и других студентов. И ни о чем не подозревает. Каким же ужасным окажется для нее возвращение! Степан не мог не думать об этом. Уж найдутся доброхоты, которые в первый же день выложат Оксане все подробности о ее муже. А то ведь и сама догадается, что дела неладны, она ведь чуткая.

Варя, впрочем, тоже чуткая. Она сразу угадала, какие мысли томят «Степушку». Но прямо говорить не стала.

— О чем ты все думаешь?.. — спросила она, положив голову ему на грудь.

— О том, какая же я сволочь! — вырвалось у Степана.

— Ах да, — улыбнулась Варя. — У тебя же есть жена. Она когда приезжает-то?

— Уже скоро, — сказал Степан.

— А я ей тебя не отдам, — заявила Варя. — Ты мой теперь. Навсегда мой. Ты — судьба моя. Судьбой было решено, чтобы мы с тобой опять встретились.

— Я не верю в судьбу, — сказал Степан.

— А я верю, — отозвалась Варвара. — Не уходи сегодня… Останься ночевать.

— Останусь. — Он обнял ее и вздохнул глубоко-глубоко. — Останусь…

Возвращение оказалось для Оксаны вовсе не таким радостным, как она предполагала. Она-то надеялась вихрем ворваться в объятия Степана, рассказать ему все то, что не уместилось в листки писем, а потом… Потом они гуляли бы по городу, мечтали о будущем…

Ничего этого не вышло. Степан встретил ее с кислой, вымученной улыбкой. Радость сразу погасла. Оксана испугалась:

— Что-то случилось?

— Ничего. Как съездила?

— Неплохо. — Она хотела сразу вручить ему зачетку, ничего не говоря, — пусть увидит собственными глазами. Но теперь не захотелось. Зачетная книжка так и осталась лежать у Оксаны в кармане.

— Я тут тоже неплохо провел время, — сказал Степан. — Скучал и питался кое-как. Боюсь, хозяйство совсем запустил.

Придя домой, Оксана обнаружила, что он даже не закрыл шкафы, которые она, торопясь собрать чемодан, оставила нараспашку. Все так и оставалось — бесхозным. Она посмотрела на него. Неужели он совсем ее не ждал? Может, и дома не бывал? Где же он жил целый месяц?

Степан с безразличным видом сидел на кровати. Остановившимися глазами следил за тем, как Оксана медленно разбирает чемодан, наводит в комнате порядок. После смешливой, заводной Варюхи Оксана казалась невыносимо скучной.

«Чужой, — думала Оксана, наблюдая за Степаном краешком глаза. — Отчужденный. И как будто пахнет от него иначе… чуть ли не духами. Сам он, понятное дело, такими духами душиться не будет… „Красная Москва“, похоже. Женщина. Другая женщина. Поэтому и глядит так — волком».

Ей захотелось смеяться и плакать одновременно. И он еще посмел подозревать ее в том, что она уедет в другой город и там найдет себе любовника!.. Лицемер!

У нее перехватило горло. Она оставила вещи и вышла из комнаты.

— Ты куда? — спросил он мертвым голосом.

— На кухню. Воды попить, — глухо отозвалась Оксана.

Когда она вернулась, то была такой же чужой и замкнутой, как и он сам. Оксана привыкла носить свое горе в себе. Спасибо дяде Васе — научил. Теперь настал черед Степана. Господи, да что дядя Вася, что Тертый, что Степан — одного поля ягоды. Мужики. Как были эгоистами при царизме проклятом, так и остались. Баба для них — дармовая прислужница. Над ней и глумиться можно, и издеваться, сколько влезет, а на Восьмое марта еще и напиться и лезть с пьяными поцелуями.

«Разведусь», — подумала Оксана с какой-то новой, холодной яростью.

И потеряла сознание.

Она очнулась в больнице. Никого. Светлые стены, вторая койка в палате пустая. Сама Оксана накрыта одеялом. Пахнет хлоркой. Она чуть улыбнулась — хлорка показалась ей гораздо лучше духов «Красная Москва». Почти сразу же вошла санитарка. Глянула на Оксану почему-то испуганными глазами и закричала в коридор:

— Марина Геннадьевна! Очнулась Самарина! Пришла в себя!

По коридору быстро застучали каблучки, и в кабинет вошла молодая женщина-врач. Без улыбки взглянула на Оксану, села рядом на стул.

— Не вставайте, — строго произнесла она. — Не двигайтесь вообще. Просто лежите. Вы помните, что с вами произошло?

— Нет, — призналась Оксана.

— Вы упали у себя на квартире. Это помните?

— Да.

— Хорошо. Что предшествовало этому?

— Я вернулась из Омска… Летала на сессию. Сдала успешно.

— Вас муж встречал?

— Да… Разве не он меня привез?

— Вас привезла Дора Семеновна.

— Почему она? — Оксана удивлялась все больше и больше.

— Вот это я и пытаюсь понять…

И вдруг Оксана вспомнила.

— Наверное, я не хотела, чтобы он… — прошептала она.

— Почему? — настаивала Марина Геннадьевна.

— Духи «Красная Москва», — вымолвила Оксана.

— Товарищ Самарина, вы, наверное, считаете, что я тут издеваюсь над вами или удовлетворяю свое пустое любопытство, — сказала Марина Геннадьевна, — но уверяю вас, все значительно серьезнее. Имелась какая-то особая причина, по которой вы попросили Дору Семеновну отвезти вас в больницу?

— Наверное… да. Не знаю. Я не помню Дору Семеновну…

— Вы потеряли ребенка, — сказала женщина-врач. — И сами едва не умерли от кровопотери. Мы едва сумели спасти вас. Вы находитесь в критическом состоянии уже более двух суток. Сюда едет ваша мать.

— Кто? — слабо вскрикнула Оксана.

— Ваша мать, Самарина Алина.

Оксана заплакала. Слезы потоком полились из ее глаз. Она плакала без всхлипываний, беззвучно.

Марина наклонилась над ней, ласково отерла ее лицо платком.

— Перестаньте.

— У меня нет матери, — прошептала Оксана. — Это свекровь…

— Хорошая у вас свекровь, — заметила Марина. — Мы позвонили ей, поскольку нашли ее телефон в вашей книжке. Знаете, дорогая моя, вы ведь начинали кричать, едва видели мужа. Отталкивали его руками, бились. Едва утихомирили вас. Ему велели не приезжать. Он там, на квартире, сидит, мается. Звонит каждые два часа, спрашивает о вашем состоянии. Твердит, что убил вас, что во всем виноват.

— Так и есть, — сказала Оксана. — Он совершенно прав. Это он во всем виноват. И я не хочу его видеть. Зачем вы звонили свекрови?

— Вам необходим сейчас близкий человек, родственник. Мы нашли в телефонной книжке имя женщины с той же фамилией, что у вас. Набрали номер. «Вы Алина Самарина? Ваша дочь тяжело больна, может быть, при смерти…» Она только сказала: «Сейчас вылетаю». И все. Она не стала отрицать, что вы ее дочь, она охотно согласилась считаться вашей матерью. Не знаю, что у вас с мужем, Оксана, но свекровь у вас замечательная.

— Если б еще за свекровь замуж выходить, — вздохнула Оксана. — А ребенок… Это был мальчик?

— Это был еще никто, — сказала Марина. — Просто плод. Два месяца. Здоровье у вас, прямо скажем, не очень крепкое, хотя выглядите вы хоть куда. Если захотите еще детей — при первом же подозрении на беременность немедленно ко мне! Я буду вести вас за руку все девять месяцев. Вы поняли? Иначе и второго потеряете.