Большая нефть - Страница 7
Авдеев вмешался, разрушил мечтания:
— Ты, Саныч, под руку ему не говори. Геологи напортачили! Здесь еще с тридцатых годов нефть подозревают… А ты каркаешь.
— Хороши архаровцы, — сказал Буров. — Если нефти нет, значит, начальник — черный ворон.
— А ты дольше каркай — и будет тебе черный ворон, — двусмысленно произнес Дорошин и многозначительно поднял палец. — Будем работать.
— Макар! — с досадой вскричал Векавищев. — Ты сейчас не на заседании парткома!
— Саныч! — возмутился Дорошин, поворачиваясь к Бурову и всплескивая руками. — Да что он ко мне сегодня весь вечер цепляется? Я ему и артистов на буровую привез, и кино в столовку, и вообще…
— Наглядную агитацию, — пробурчал Векавищев. — Спасибо тебе огромное.
На Бурова все эти тонкие колкости не произвели ни малейшего впечатления. Он собирался сказать друзьям нечто неприятное — и скажет.
— Короче, мужики, ситуация сложная. — Буров нахмурился. — Если нефти нет, то твою бригаду, Андрюха, расформируют. Скважину законсервируют… А меня выгонят к чертовой матери. Мне уже давно намекают, — он передразнил жест Дорошина, ткнув пальцем в небо, — что в главке мной недовольны.
с легкой насмешкой пропела певица.
— Саныч, — слезно взмолился Векавищев, — ну давай завтра…
— Завтра так завтра… — покладистым тоном согласился Григорий Александрович. И подтолкнул Векавищева локтем: — Да ты к певице присмотрись, Андрей. Красивая женщина! А? Я бы на твоем месте давно побежал предложение делать…
Это была еще одна постоянная тема, которой донимали Векавищева. Друзьям почему-то непременно хотелось его женить. А что? Мужчина нестарый, передовик производства, вредных привычек, кроме домино, не имеет… Бороду сбрить — так вообще выйдет загляденье. И Дора Семеновна того же мнения.
Остальные трое — и Дорошин, и Буров, и Авдеев — были женаты. Векавищев упорно «держался», лениво отшучивался, все попытки познакомить его с «хорошей женщиной» превращал в «дешевый балаган», как выразился однажды Макар Степанович.
Последний подвиг Векавищева на матримониальной почве был, по мнению его друзей, вообще вопиющим. Произошло это во время летнего отпуска, когда Дорошин вывез Векавищева в дом отдыха под Кострому. Вывозить пришлось силком — Векавищев впился в свою нефтяную вышку как клещ в собачье ухо (по выражению Марты Авдеевой, жены Ильича), насилу оторвали.
— Советский человек имеет право на отдых, — уговаривал его Дорошин. — Так?
— Право — оно и есть право, потому что я имею право им не воспользоваться, — отбивался Векавищев (уже в самолете).
— Ошибаешься, Андрей Иванович! — с торжеством объявил Макар Степанович. — Плохо Конституцию знаешь. Вот, положим, там сказано, что советский человек имеет право на труд. Так? Так. А право не воспользоваться этим правом он, скажи на милость, имеет? Нет. Потому что всякий, кто не работает, он и не ест, ибо тунеядец. Так же и с правом на отдых.
— И как же называется тот, кто не пользуется правом на отдых? — заинтересовался Андрей Иванович.
Дорошин помолчал некоторое время, подбирая ответ, а потом отрезал:
— Дурак! Вот как он называется. Надорвешься — кто твою нефть качать будет?
В доме отдыха все было замечательно: процедуры, прогулки на свежем воздухе, танцы под аккордеон, кино. Нашлась и одна очень приятная интеллигентная женщина подходящего возраста. Андрей Иванович, сдержанный, симпатичный, с надежными рабочими руками, вызывал у нее определенный интерес. Она подсаживалась к нему за стол, приглашала на прогулки, мужественно отказывалась от танцев (потому что не танцевал Андрей Иванович) и в конце концов высказалась откровенно:
— Я знаю, все это звучит глупо — и так не принято… Принято, чтобы мужчина первый… Но я вижу, что вы так и не скажете мне этих слов. Андрей Иванович, я предлагаю вам… создать семью. — Она страшно покраснела, опустила глаза, но нашла в себе силы продолжить: — У меня хорошая квартира в Костроме, про мою работу в школе вы всё знаете… Есть всё необходимое для того, чтобы…
Векавищев просто ответил: «Я не могу» — и весь вечер ухаживал за ней как за тяжелобольной. Приносил ей лимонад, поддерживал под руку. Прощаясь, она сказала:
— Я не буду делать вид, будто ничего не произошло или что это какое-то досадное недоразумение. Наверное, я напугала вас. Сказала что-то лишнее. Мой адрес у вас имеется, пишите, если надумаете. Только учтите, что я долго ждать не стану. Мне не хочется встречать старость в одиночестве, поэтому…
Векавищев неловко поцеловал ее — хотел в щеку, но попал в нос, — и на том они расстались.
Дорошин был в таком гневе после этой истории, что всю дорогу до Междуреченска с Векавищевым не разговаривал. Теперь же у него появился случай отыграться.
— Кстати, Андрей, можешь обижаться на меня, сколько влезет, но скоро мы решением партийной организации управления обяжем тебя жениться. Холостая жизнь — прямой путь к аморалке. Не знал? Дору Семеновну спроси, она тебя просветит. Мы с Буровым даже к ордену тебя по этой причине представить не можем.
— Я согласный на медаль, — сообщил Векавищев. — И вообще… — Поддавшись искушению, он посмотрел на певицу более пристально. — С чего вы взяли, что она не замужем? Я к ней сунусь с этим… ну, с этим… — Он окончательно смутился. — Дураком меня выставить затеяли? Затейники нашлись…
— Мы разведку вышлем, — невозмутимо заявил Авдеев. И подозвал Ваню Листова: — Вань, слышь, сходи разузнай там сторонкой, аккуратненько, — певица замужем или как?
Ваня весело кивнул:
— Сделаем.
Авдеев проводил его взглядом и проговорил едва ли не с завистью:
— Вот ведь простая душа. Попросили — сделает.
Векавищев сунул руки в карманы, отошел, всем своим видом демонстрируя безразличие. Ему хотелось побыть одному. Послушать, в самом деле, пение. Душевно так получается. И хоть на пять минут избавиться от всех этих назойливых забот, которые долбят голову, точно сумасшедшие дятлы.
— Говорят, дятлы дохнут от сотрясения мозга, — сказал Векавищев в пустоту.
Проходивший мимо Васька Болото глянул на мастера дико, но в разговор вступать не стал. Здесь все с придурью, если не сказать хуже… А которые нормальными кажутся — те вообще сволочи, взять того же Кобенко. Маша-библиотекарша и года с ним не прожила. И не сказать, чтоб счастлива за таким мужем-то была. А теперь Кобенко уезжает, скатертью дорожка. Вот Кобенко — абсолютно нормальный. Ищет, где зарплата лучше и условия проживания человеческие. Ну и жену заодно бросил. За несходство характеров. Пьяный он ей, наверное, не нравится, вот и все несходство характеров. Приспособленец и сволочь, одно слово.
Болото плюнул и выбросил Кобенко из головы.
— Ты мне скажи, Саныч, — обратился Дорошин к Бурову и покивал вослед Андрею Ивановичу, — чего он в бороде ходит, как Лев Толстой?
— Так он и пашет, как Лев Толстой, — рассеянно ответил Григорий Александрович. — Говорит — сбреет, когда первая нефть пойдет.
Друзья обменялись быстрыми взглядами и дальше развивать тему не стали. Хватит на сегодня. И в самом деле — праздник ведь. Хочется и концерт послушать.
В личной жизни Векавищева все обстояло чуть-чуть сложнее, чем у его друзей. Хотя, в общем, просто ни у кого не складывалось. У того же Авдеева в «багаже» серьезная драма: после посадки жена мгновенно подала на развод. Илья Ильич не осуждал ее. Наоборот, считал, что поступила предусмотрительно. И хоть сидел Авдеев по самой обычной уголовной статье, никаким врагом народа не числился, но бывшая гражданка Авдеева тщательно оберегала свою биографию от любых нежелательных связей.
Ну и что? В Сибири Авдеев встретил Марту. Марта была, как легко понять из ее имени, природной волжской немкой, а в Сибири очутилась… тоже нетрудно догадаться, когда и при каких обстоятельствах. И никого лучше и вернее Марты у Авдеева не было и нет.