Большая нефть - Страница 29

— Скажешь тоже — «на передовую»… — смеялись друзья. Слишком уж серьезно Елисеев воспринимал эти разговоры.

Но он не склонен был поддерживать шутки на подобные темы.

— Да, как на передовую, — упрямо повторял он. — И не вижу здесь никакого повода для смеха. На передовой младший лейтенант мог мгновенно сделаться командиром роты, а то и полка… И в Сибири, при освоении нового месторождения, — то же самое.

Так и не удалось отговорить его.

И вот он здесь, в Междуреченске, в управлении. Ждет, когда начальник освободится. А начальник что-то во гневе: кричит на кого-то, разве только ногами не топает. Тот, второй, не то отвечает тихо, не то вообще молчит. А может, умер.

Елисеев едва заметно пожал плечами. Каким бы львом рыкающим ни оказался этот Буров, повышать голос на себя Елисеев не позволит. А уволить молодого специалиста начальник УБР не имеет права — по закону. Поглядим, чья возьмет.

Дверь кабинета распахнулась с такой силой, что дважды стукнула о стену. В коридор выскочил сильно покрасневший молодой мужчина. От ярости он ослеп и буквально наскочил на Елисеева. Тот не успел посторониться, так что у него даже искры из глаз посыпались.

Елисеев, впрочем, опомнился первым:

— Прошу прощения, товарищ.

— Гляди, куда прешь! — рявкнул молодой человек.

— Я же извинился, — напомнил Елисеев.

Тот перевел дух, усмехнулся:

— Вы здесь новенький? Ну-ну. Хотите совет? Собирайте манатки и уезжайте. Уезжайте куда глаза глядят. Вот хотя бы в Баку Там по крайней мере условия человеческие и тепло. И орать на вас никто не будет…

— Что, авария произошла? — доброжелательно осведомился Елисеев.

— Авария? Как же… Моралист нашелся… Ну ничего, ничего. Что, на этой Царевой свет клином сошелся? Получила свое — ну и пусть гуляет. — не вполне определенно ответил Виталий Казанец.

— Вы это о чем? — нахмурился Елисеев.

— Ни о чем… Аморалку мне шьет. — Казанец метнул яростный взгляд на дверь кабинета. — Начальничек! А самого жена бросила. Все управление уже судачит.

Казанец, не попрощавшись, быстро ушел. Казалось, он жалел, что наговорил лишнего.

Елисеев проводил его глазами, покачал головой. Не хотел бы он оказаться в одном коллективе с этим субъектом. Но если придется… Что ж, в таком случае Елисеев предвидел «веселые» деньки. Впрочем, он не сомневался в том, за кем останется последнее слово. Уж в чем-чем, а в отсутствии принципиальности и настойчивости Елисеева не мог бы упрекнуть ни один человек на земле.

Он слегка постучал по приотворенной двери в кабинет. Ответа не последовало. Елисеев вошел.

Буров сидел за столом, уткнувшись в сводки. Не поднимая головы, рявкнул:

— Казанец, я же тебе, кажется, доходчиво объяснил: видеть тебя не хочу!

— Я не Казанец, — спокойно отозвался Елисеев.

Буров наконец посмотрел на вошедшего. Открытое лицо, аккуратная прическа, чистый, хотя уже смятый, ворот клетчатой рубашки. Взгляд Бурова смягчился.

— Надеюсь, что не Казанец. Присаживайтесь, товарищ.

Елисеев уселся, передал ему документы: диплом, направление из комиссии по всесоюзному распределению.

— Угу, — промолвил Буров. Ему было как-то не по себе от такого совершенства: по всем предметам «отлично». Просто не верится, что эдакий архангел слетел с московских небес и приземлился в Междуреченске. — Что ж, — заключил он, — молодые специалисты нам очень нужны. И работа для тебя найдется подходящая.

— Вот и хорошо, — кивнул Елисеев.

Буров подумал немного.

— Ты в математике разбираешься? В цифрах?

— Что за вопрос? — удивился Елисеев.

— Так разбираешься или нет?

— Разумеется, да, — сказал Елисеев. Смутить его явно не удавалось.

— Вот и замечательно! — Буров прихлопнул елисеевские документы широкой мозолистой ладонью. — Пойдешь работать в бухгалтерию.

Повисла пауза. Буров рассматривал новичка без малейшей насмешки. Разве что близкие друзья, хорошо изучившие Григория Александровича, разглядели бы хитрые искорки, прыгавшие в глубине его глаз. Ну-ка, друг ситный, как ты к такому-то отнесешься? Молодой специалист в бухгалтерии?

— Большое спасибо за предложение, — сказал Елисеев, даже бровью не двинув, — но я приехал на буровую. Специальность указана у меня в дипломе. Вон там, второй строчкой, видите? И вы обязаны предоставить мне работу именно по специальности, иначе у меня не будет возможности отдать государству долг.

— Долг? — удивился Буров. С ним никто еще не разговаривал подобным образом.

— Ну да, — невозмутимо продолжал Елисеев. — Советское государство обучало меня, одевало-кормило, позволило избрать дело по душе. Теперь я обязан отработать согласно полученным в вузе навыкам. Вас что-то удивляет? Мне кажется, сейчас я пересказываю одну из газетных передовиц. Знаете, в «Правде» печатают — к первому сентября. О праве советских граждан на образование.

— Тьфу ты, — проворчал Буров. — Законник приехал. Жаль, юридического отдела у нас не предусмотрено.

— Я настоятельно прошу направить меня на самый сложный участок работы, — продолжал Елисеев.

— Кстати, бухгалтерия и есть самый сложный участок работы, — настаивал Буров. Но он уже понимал, что провокация провалилась: новичок — крепкий орешек. Ладно, ладно, поглядим. На каждый орешек свои щипцы найдутся.

— Не смею возражать, — сказал Елисеев. — Однако я приехал на буровую.

Буров почесал за ухом.

— Значит, не пугают трудности?

— Нет, — спокойно сказал Елисеев.

— Не стану скрывать: текучка кадров у нас большая. Я это рассматриваю как дезертирство, но препятствовать не имею возможности. Если и ты захочешь — что ж, скатертью дорога. Сейчас в бригаде Векавищева уволился помбур. Можешь поверить на слово: пойдешь туда — трудности тебе гарантированы. Не передумал?

— Нет, — сказал Елисеев. — С какой стати?

Андрей Иванович Векавищев принимал у вышкомонтажников новую вышку. Вроде «Пизанской башни» быть не должно. Вроде все в порядке. Авдеев ходил за Векавищевым мрачный как туча. С чего бы? Ну, сбежал помбур Кобенко. Жену бросил, хорошенькую библиотекаршу Машу, и с трудового фронта дезертировал. Но это же с самого начала было ясно, что так произойдет. И работник Кобенко был дерьмовый, и человек гнилой. Плакать по нему здесь никто не будет, даже Маша. Сегодня он убыл, так сказать.

— Ты чего смурной, Илья? — спросил Векавищев.

— Если бы знать, — вздохнул Авдеев. — Неспокойно как-то на душе… Как будто случится что-то дурное.

Приехала вахтенная машина, остановилась вдали от вышки, на дороге. Бодро, резко хлопнула дверца, выскочил Ваня Листов, побежал по направлению к Векавищеву. Еще издалека закричал:

— Андрей Иванович!

Авдеев покачал головой. Вот ведь счастливое создание этот Листов — всегда в приподнятом настроении, всегда в ожидании хорошего. Всем бы так… Но всем — не получается. Жизненный опыт, будь он неладен, мешает. Спотыкаешься об него, как о камни и сучья, набросанные на дороге. Привычка ждать плохого не оставляла Авдеева. Ну а как забыть все, что с ним случилось, — войну, тяжелую работу, арест, лагерь, измену жены?

«Сейчас-то все хорошо, — одернул себя Авдеев. — А предчувствия твои дурные — просто от приближения осени. Марта твердит ведь тебе: твое, мол, сердце — не вещун, оно просто болит от усталости».

— Андрей Иванович! — кричал Ваня.

— Случилось что-то, — не выдержал Авдеев.

Ваня наконец приблизился.

— Ну, что орешь, как больной слон? — осведомился Векавищев. — Докладывай по порядку. Отдышись. Что взволновался-то?

— Разные новости. Кобенко сегодня…

Векавищев поморщился, как от зубной боли.

— Уехал — и черт с ним! — вырвалось у него. — Невелика потеря.

Ваня вдруг хихикнул.

— Перед убытием получил свое, — сообщил он. — Васька Болото нарочно на станцию съездил, чтобы морду ему начистить.

Векавищев повернулся к Авдееву:

— Ну вот, а ты переживал… Не все новости плохие.