Большая нефть - Страница 20

— Да о том, — сказал Казанец. — Вот именно о том самом. Многим, спрашиваю, даешь?

— Я… — Вера заплакала. Она сразу поняла, в чем дело. Откуда-то Виталий узнал о ее неудачном романе с Костяном. — Виталька, что тебе про меня наговорили?

— Очевидно, правду, — сказал Виталий безжалостно. — Иначе ты не стала бы так реветь. Я ведь по твоему лицу все вижу, Вера. Можешь не притворяться. Не народилась еще женщина, которая своим притворством сбила бы Виталия Казанца. Так что не прикидывайся невинностью. Кто у тебя был?

— Кто был, того нет, — прошептала Вера, заливаясь слезами.

— Да мне, в общем, и неинтересно, — продолжал Казанец. — Я одно тебе скажу, Вера. Я тебя считал за честную девушку. Мы когда гуляли — я до тебя и пальцем не дотрагивался. А тут я узнаю, что кто-то другой до тебя не то что пальцем… Может, у городских так принято, я не знаю. Может, теперь в больших городах на это вообще не обращают внимания. Только я, Верочка, родом из деревни. И у нас в деревне таким, как ты, мазали ворота дегтем. А раньше еще бы и волосы остригли. Только ты сама себя остригла. И с Машкой этой дружишь. Мне бы раньше-то внимание обратить, кто у тебя в подружках. А Машку муж бросил, она разведенка. Чему хорошему она научить может? Как мужа не слушаться?

— Виталик, что ты говоришь такое! — в ужасе закричала Вера.

Он повернулся, чтобы уйти. Она с воем повисла у него на плечах.

— Погоди, Виталик! Погоди, ты послушай!.. Я же люблю тебя!

Он высвободился, повернулся, ударил ее кулаком по лицу. От удара она отлетела на несколько шагов, стукнулась о стену. Казанец слышал, как лязгнули у нее челюсти.

— Не подходи ко мне больше, шлюха, — сказал он. И вышел из библиотеки, хлопнув дверью.

Маша вернулась на работу спустя минут двадцать. Пришла веселая, с холодными от ветра, румяными щеками, принесла банку консервированного сока.

— Живем, Верунь! — закричала она с порога. — Будем с витаминами!

Подруга не ответила. Тогда Маша поставила трехлитровую банку на стол, где в ящике хранились картотека новых поступлений и список очереди читателей. Быстро прошла между стеллажами.

— Где ты, Вера?

Она услышала всхлип, донесшийся из самого дальнего края. Побежала туда.

— Что случилось? Почему ты плачешь?

Лицо подруги было неузнаваемо. Оно распухло и покраснело, один глаз заплыл. Слезы безостановочно текли по щекам. И из носа тоже текло. Вера сидела на полу, обхватив руками колени, и безутешно рыдала.

— Так, — сказала Маша, как только первоначальный ее ужас прошел. — Ну вот что. Немедленно идем умываться. Это безобразие — так распускаться!

Она заставила Веру встать на ноги и потащила в заднюю комнату — бытовку. Налила в таз воды из кувшина, сунула Верино лицо в холодную воду. Вера подчинялась как ребенок, безвольная, безучастная. Маша усадила ее на стул, вытерла полотенцем.

— Кто тебя ударил? — спросила она.

— Виталик, — прошептала Вера.

— Кто? — не поверила своим ушам Маша.

— Казанец, — сказала Вера в полный голос. — Что тут непонятного? Он.

— Почему?

— В знак разрыва помолвки, — криво улыбнулась Вера. И слезы снова полились из ее глаз. — Ох, Маша! До чего я несчастная! Ведь теперь все узнают!.. Ославил он меня… Никто меня не возьмет.

— Что за глупости! Что значит «ославил»? — рассердилась Маша.

— Да то, — тяжело вздохнула Вера. — Он узнал, что у меня был уже один… мужчина… — Она процедила это слово между зубов, как будто произносила что-то очень неприличное. — Ну, до свадьбы. До Виталика.

— Каменный век какой-то! — воскликнула Маша. Уже и Гагарин в космос полетел, и атомная энергия открыта — а они все вывешивают на дверях простыни с кровавыми пятнами. Не понимаю я этого. Мы живем в новую эпоху, когда женщина освобождена от унизительного ярма… И тут же такое отношение…

— Это в городе освобождена, а Виталик из деревни, у них там строгие понятия, — пробормотала Вера.

— Это он тебе так сказал? — Маша прикусила губу. — А я тебе вот что скажу, Вера. Очень хорошо, что ваша свадьба не состоялась. Изломал бы он тебе жизнь — с его строгими понятиями. Любовь и уважение женщины нужно заслужить. А если их выколачивать из нее кулаками — то не любовь это будет и не уважение, а страх. Обычный рабский страх. Знаешь, как говорили древние римляне? «Сколько рабов — столько врагов»… Такому мужу жена в доме — первейший враг. Вот так-то, Верочка. Давай лучше сок пить. Мне Никитична оставила, под прилавком прятала. «Забирай, — говорит, — Машенька, пока ревизия не пришла…»

— А чего это она тебе сок оставила? — спросила Вера, приглаживая растрепанные волосы.

— Говорит, больно вид у меня дистрофический, — засмеялась Маша. — Жалеет она нас. Меня — что я разведенка, а тебя теперь будут жалеть потому, что ты брошенка. Только и то, и другое — предрассудки. Вот увидишь, Вера, наше с тобой счастье еще впереди. Встретится и тебе человек, который будет тебя уважать и любить по-настоящему. И ни на что не поглядит, ни на прошлое твое, ни на родню…

— Точно! — ахнула Вера. — Родня! Это ведь Глеб, это он, ирод, рассказал!.. Это он Витальке все рассказал про меня!

— Глеб? Твой брат? — удивилась Маша. — Зачем это ему?

— Глеб — тиран, — сказала Вера. — Он нас с Варькой любит, защищает, но он тиран. Ему надо, чтобы все по-евонному выходило. А если что не так — все силы приложит, но наши планы разрушит. Мы ему под рукой нужны. Точно, он все подстроил.

— Ты его благодарить должна за то, что Казанец себя еще до свадьбы проявил, — твердо произнесла Маша. — И все, довольно о них. У нас с тобой своя жизнь. И, кстати, своя работа. Так что, Веруня, за дело!

Казанец действительно считался соперником Векавищева в том, что касалось производственного процесса. Меньше всего Казанца беспокоило, пойдет нефть или нет. Пойдет — хорошо. Не пойдет — свой план по бурению он выполняет. А если что-то не совсем сходится, то всегда можно приписать какую-нибудь цифру побольше. Бумага и не такое стерпит.

Виталий Казанец был моложе Векавищева на десять лет, следовательно, он был и перспективнее. И кроме того, Виталий многие вещи хватал на лету и понимал намеки.

Именно по этой причине Михеев и сделал ставку на Казанца. Когда Виталий приехал в управление, Михеев подождал, пока тот выйдет от Бурова, и помахал ему рукой.

— Казанец, идите сюда.

Виталий, ни о чем не спрашивая, скользнул в кабинет. Дорошина не было на месте — наверное, опять где-то на объекте. Поднимает боевой дух речами о партийной дисциплине.

— Я слушаю вас, Василий Игнатович, — сказал Казанец, усаживаясь без приглашения.

— Вы знаете о методах, которыми пользуется Векавищев? — без предисловий начал Михеев.

— Это вы про коробок-то? — усмехнулся Казанец. — Про этот коробок все уже слыхали… Будто бы есть у Векавищева заветный коробочек спичек. И он его подбрасывает, а потом смотрит, как ляжет. Если ляжет на ребро — значит, нефть есть… Анекдот.

— Вы верите? — спросил Михеев.

— Во что? — поднял брови Казанец. — В коробок? Это же, простите, чушь, непозволительная сознательному советскому человеку, коммунисту… Векавищев какую-то там теоретическую базу под это подводит. Мол, ни разу еще не обмануло. Мол, в нашем деле одной науки мало, и даже везения мало, а необходимо еще что-то вроде чуда. И приметы, мол, — дело великое.

— Значит, считаете ерундой?

— Да. Считаю. — Казанец посмотрел Михееву в глаза. — А что? К чему этот разговор? Пятиминутка борьбы с суевериями?

— Вроде того… Я тут слышал, — Михеев подался вперед, впился в Казанца взглядом, — случайно, как Буров говорил Дорошину: мол, у Векавищева-то коробок на ребро встал — скоро нефть пойдет.

— Ясно, — кивнул Казанец.

Михеев никак не отреагировал на двусмысленный тон собеседника. Извиняться за то, что подслушивал, он не собирался. В конце концов, общее дело делают.

— Я уже, конечно, сообщил наверх, — Михеев поднял палец к потолку, — о состоянии дел на буровой. В обкоме уже знают. В докладной записке я излагаю мою точку зрения на происходящие события. А это особенно важно в связи с предстоящим визитом Косыгина.