Большая книга ужасов – 29 - Страница 3

Семен Семенович подошел к ступенькам крыльца. Под ногами захрустели осколки. Не хватало стекол в окне около двери и прямо над ним, в изоляторе. От верхнего разбитого окна вниз тянулись темные полосы. Словно кто зажигалкой провел, оставив закопченный след.

Топот на дорожке предупредил о том, что к корпусу кто-то очень спешит.

– Идут! – вырулил из-за куста сирени вихрастый десятилетний мальчишка в шортах и почему-то в парадной белой рубашке.

– Идут! – прыгнул вперед пацан лет двенадцати, закутанный в простыню.

– Идут! – Долговязый парень из старших отрядов вышагивал степенно, предыдущие гонцы его обогнали, но это его нисколько не тревожило.

Начальник лагеря хрустнул стеклом под ботинком, напряг челюсти и воинственно сощурил глаза.

– Идут, значит? Что ж, хорошо.

И решительно поднялся по ступеням.

Гонцы не стали ждать разрешения уйти. Каждый своим манером ускакал, убежал и ушел, стоило начальнику повернуться к ним спиной.

В холле первого этажа пахло горелыми спичками. Как будто некий гном не нашел себе другого занятия, как извести в ночи десяток-другой коробков.

Слева – лестница наверх, прямо – вечно закрытая дверь бухгалтерии, справа – стеклянная дверь большой просторной комнаты с высокими, в человеческий рост, окнами, с неизменными монстерами по углам, вымахавшими такими большими, что язык не поворачивался назвать их листья «ладошками». Это были гигантские растопыренные лапищи инопланетного монстра.

В кабинете вдоль окна и напротив, вдоль стены, тянулись зигзаги стульев. Выглядело это так, как будто стулья куда-то торопились, но внезапно наступивший рассвет заставил их замереть на месте.

Дверь смотрела на широкий стол, заваленный бумагами, из-под которых еле виднелись два телефона. Директор пересек кабинет и навис над бумагами, словно на расстоянии пытался определить, какая из них нужная, а какая давно просится в мусорную корзину.

Звуки, множество звуков наполняло комнату. Здесь были и задорные голоса зябликов, и шум ветра, и шепотки давно умерших разговоров. А главное – шаги. Они приближались, они накатывали лавиной, они сбивали с ног.

– Мы пришли!

– Садитесь!

В дверь стали входить вожатые, невыспавшиеся, еще несколько помятые со сна.

По одному вожатому от отряда, всего, выходит, двенадцать человек. Начальник быстро оглядел знакомые лица. Старший вожатый Кирюша, как всегда бесшумно, скользнул на свое место около стола, достал блокнот. Недаром – старший, всегда знает, что надо делать.

– Скажите, – вкрадчиво начал Семен Семенович, не дожидаясь тишины, – вы любите детей?

Комнату захлестнули возмущенные голоса. Начальник не стал останавливать своих вожатых: дослушал восклицания до конца – они сами стихли, захлебнувшись в повторениях.

– Я понимаю, что любите, иначе не стали бы вожатыми. Но одной любви здесь не хватает. Ваша любовь не удержит их около вас. – И без паузы, без предупреждения, без приличествующего такому сообщению лирического отступления: – У нас пропали мальчики! Первый отряд. Алена, может, вы сами все расскажете?

Поднявшаяся девушка была невероятно красива и, по всему выходило, что она еще не осознала своей красоты. Ни в лице, ни в глазах у нее не было ни холодного цинизма, ни высокомерия, что так часто встречаются у девушек, многими захваленных. Она мгновенно покраснела, стрельнула глазками направо-налево, теряясь и чувствуя свою беспомощность.

– А чего тут рассказывать? – негромко начала она. – Мальчишки лежали в изоляторе. Сегодня утром их уже там нет. Лежавший вместе с ними Кабанов сказал, что они сбежали. Испугались покойницы и сбежали.

Она замолчала, давая возможность взлететь испуганным вопросам: «Покойница? Покойница? Покойница?» А дальше: «Ой! Ой! Ой!» И громкий шепот вожатого третьего отряда Макса: «Потом все расскажу!»

– Я не думаю, что они сбежали вместе, – собралась с духом и продолжила Алена. – Королев не дружил с Постниковым, они не могли сговориться. Около изолятора ночью были девочки, Аня с Ирой. Они утверждают, что видели в пустой палате девочку и что она душила Королева. А еще этой ночью…

– Достаточно, – прервал ее Семен Семенович. – Инфернальщину оставьте своим детям – для рассказов перед сном. Кто кого душил и какого цвета было у девочки лицо. Вы мне лучше расскажите, почему ваши подопечные разгуливали ночью по территории?

– Королев с Постниковым лежали в изоляторе, я не могла за ними следить! – звонко воскликнула Алена.

– Я не про них сейчас спрашиваю! Я спрашиваю про ваших девочек! Алена! Вы же не первый год работаете в лагере!

Начальник как-то странно посмотрел на вожатую, так что она даже рот закрыла. Румянец сбежал с ее щек.

– С девочками ничего не произошло, – сквозь сжатые зубы прошептала Алена.

– Ничего, кроме истерики? – уточнил начальник. – Что они увидели?

– Кого-то в окне. По описанию выходит, что это Канашевич.

При этих словах начальник вдруг подпрыгнул, стукнул кулаком по столу и, сильно поклонившись вперед, заорал:

– Канашевич умерла три года назад! Алена! Что вы несете?! Вы же были вожатой ее отряда и все хорошо знаете! Никакая Канашевич в изоляторе появиться не могла. Это все слухи и страшилки лагеря. И не стоит их нести дальше! А то у вас скоро зеленые инопланетяне появятся! Детишкам всего-навсего стало скучно! Они разбили два окна, испачкали стену и сбежали!

– Но Алла говорила… – неуверенно начала Алена.

– Это еще придется выяснить, почему Алла вместе с Максимом в столь позднее время находились вне своего отряда. Распустились! Придумываете всякую ерунду, вместо того чтобы делом заниматься, за которое, кстати, вам платят деньги. Алена! Вы же профессиональный вожатый! Как вы могли во второй раз такое допустить?

– И во второй раз это происходит в изоляторе! – заупрямилась Алена. – Та же самая палата, Семен Семенович!

– Хватит оправдываться! Если дети у вас бегут из отряда, если они убивают себя, значит, что-то в отряде происходит не то. Или вы хотите подписаться в собственной профнепригодности?

– Они не из-за отряда это делают!

– А из-за чего?

– Из-за любви!

Тихо вскрикнула маленькая Настя. А крупная, с румянцем в пол-лица Маруся громко хохотнула.

Горн все-таки проснулся и напомнил о себе. Лагерь, уже прогретый утренним солнцем, зашевелился. Голоса детей заглушили птичьи трели.

– Алюша! Какую ерунду ты несла? – морщился вечно недовольный Кирюша, прозванный так за то, что любил все имена переделывать на уменьшительно-ласкательные. – Что еще за любовь? Ты бы искала, кто у тебя кого обижает. Сама говорила, что Постникова твоего недолюбливают, издеваются. Не в этом ли причина?

– Кирюша! Прекрати! Ты отлично знаешь, что Канашевич покончила с собой из-за психической неустойчивости. Это даже следствие доказало. У них возраст такой – четырнадцать лет. Они все с ума сходят из-за своих первых влюбленностей, их кидает из крайности в крайность. А потом – еще дома она пыталась вскрывала себе вены.

– Кому ты это говоришь? Если мальчишки не найдутся, отвертеться общими словами тебе не удастся. С Канашевич тогда крупно повезло, что случившееся не повесили на тебя, что родители не стали гнать волну, что у нее уже были попытки суицида. Что бы ты ни говорила, но смерть случилась и по твоей вине. Надо было ребенку больше внимания уделять.

Алена наклонила голову. Светлые волосы скрыли лицо.

– Они найдутся, – глухо заговорила вожатая, – но не так, как ты думаешь. Канашевич вчера увидели недаром. Три года. Словно она специально чего-то выждала и явилась… Или ее кто-то позвал. Такие же обряды бывают, нет?

– Ты сходишь с ума! Алюша! Очнись! Вот именно что три года! Если это тебя так волнует – съезди к ней на могилу, поставь в церкви свечку. Но только не тащи прошлые события в сегодняшний день. Считай, что все забылось и быльем поросло.

– А то, что ты три года назад за мной ухаживал – тоже быльем поросло? Куда делись твои чувства?