Большая книга стихов - Страница 64
Изменить размер шрифта:
1988
ВОСПОМИНАНИЕ
Райский сад не вспоминает,
Просто дышит и поет,
Будущего он не знает,
Прошлого не сознает,
И лишь наша жизнь земная
Думает о неземном,
И, быть может, больше рая
Память смутная о нем.
1988
КАВКАЗ
Я видел облака папах
На головах вершин,
Где воздух кизяком пропах,
А родником — кувшин.
Я видел сакли без людей,
Людей в чужом жилье,
И мне уже немного дней
Осталось на земле.
Но преступление и ложь,
Я видел, входят в мир
С той легкостью, с какою нож
В овечий входит сыр.
1988
МАЙСКАЯ НОЧЬ В ЛЕСУ
Какая ночь в лесу настала,
Какой фонарь луна зажгла,
Иль это живопись Шагала —
Таинственная каббала?
А что творится с той полянкой,
Где контур сросшихся берез, —
Как будто пред самаритянкой
Склонился с просьбою Христос.
О как понять мне эти знаки,
И огласовки, и цифирь,
Когда в душистом полумраке
Ликует птичий богатырь.
Он маленький, почти бесцветный,
И не блестящ его полет,
Но гениально неприметный,
Он так поет, он так поет…
1988
ИСТОРИК
Бумаг сказитель не читает,
Не ищет он черновиков,
Он с былью небыль сочетает
И с путаницею веков.
Поет он о событьях бранных,
И под рукой дрожит струна…
А ты трудись в тиши, в спецхранах,
Вникай пытливо в письмена,
И как бы ни был опыт горек,
Не смей в молчанье каменеть:
Мы слушаем тебя, историк,
Чтоб знать, что с нами будет впредь.
1988
ЗАМЕТКИ О ПРОЗЕ
Как юности луна двурогая,
Как золотой закат Подстепья,
Мне Бунина сияет строгое
Словесное великолепье.
Как жажда дня неутоленного,
Как сплав пожара и тумана,
Искрясь, восходит речь Платонова
На Божий свет из котлована.
Как боль, что всею сутью познана,
Как миг предсмертный в душегубке,
Приказывает слово Гроссмана
Творить не рифмы, а поступки,
Как будто кедрача упрямого,
Вечнозеленое, живое
Мне слово видится Шаламова —
Над снегом вздыбленная хвоя.
1988
"Бык сотворен для пашни…"
* * *
Бык сотворен для пашни,
Для слуха — соловей,
А камень — тот для башни,
А песня — для людей.
Для нас поет и нива,
Чья дума высока,
И над рекою ива,
Да и сама река,
И море, где сиреной
Обманут мореход,
И горе всей вселенной
По-русски нам поет.
1988
НЕОПАЛИМОВСКАЯ БЫЛЬ
Как с Плющихи свернешь, — в переулке,
Словно в старой шкатулке,
Три монахини шьют покрывала
В коммуналке подвала.
На себе-то одежа плохая,
На трубе-то другая.
Так трудились они для артели
И церковное пели.
Ладно-хорошо.
С бельэтажа снесешь им, вздыхая,
Колбасы, пачку чая,
В самовар огонечку прибавят,
Чашки-блюдца расставят,
Дуют-пьют, дуют-пьют, все из блюдца,
И чудесно смеются:
"С полтора понедельника, малость,
Доживать нам осталось.
Скоро Пасха-то. — Правильно, Глаша,
Скоро ихня да наша".
Ладно-хорошо.
Мальчик жил у нас, был пионером,
А отец — инженером.
Мягкий, робкий, пригожий при этом,
Хоть немного с приветом:
Знать, недуг испытал он тяжелый
В раннем детстве, до школы.
Он в метро до Дзержинской добрался
И попасть постарался,
Доложил: "Я хочу, чтоб вы знали:
Три монашки в подвале
Распевают, молитвы читают
И о Боге болтают".
А начальник: "Фамилия? Клячин?
Хитрый враг будет схвачен!
Подрастешь — вот и примем в чекисты,
Да получше учись ты".
Трех, за то что терпели и пели,
Взяли ночью, в апреле.
Три души, отдохнув, улетели
К солнцу вербной недели…
Для меня, вероятно, у Бога
Дней осталось немного.
Вот и выберу я самый тихий,
Добреду до Плющихи.
Я сверну в переулок знакомый.
Нет соседей. Нет дома.
Но стоят предо мною живые
Евдокия, Мария,
Третья, та, что постарше, — Глафира,
Да вкусят они мира.
Ладно-хорошо.