Болотная трава - Страница 21

— Чего? — сделал вид, что не понимает, Сопкин.

— Да вот то трусом притворяетесь, то дурачком. Плохо это всё у вас получается.

— Это вы такой, — засмеялся вдруг Сопкин. — А другие верят.

— А зачем притворяться?

— Так жить легче. Это папаня верно говорит. Лучше притвориться, чем распахнуться, лучше услужить, чем отвернуться.

Сопкин хитро и весело блеснул своими голубенькими глазками из-под белых ресниц и тут же снова стал рассматривать пол под ногами.

— Ладно, — решил Виталий. — Сейчас отца вашего попросим приехать. А там решим, как с вами дальше поступить.

— Ох, — вздохнул Сопкин, по-прежнему глядя в пол. — Не надо бы папаню.

— А что делать? Прощать такие вещи нельзя.

— Да какие вещи, если так спросить? — захлопал своими белыми ресницами Сопкин, казалось, в полной растерянности.

Предстоящая встреча с отцом заставила, видимо, его забыть недавнюю внезапную откровенность.

— Какие вещи? — переспросил Лосев и усмехнулся новому его притворству. — Вот выпивали в общественном месте, в милицию угодили.

Гриша снова опустил свою золотистую, фасонно стриженную голову и сокрушённо молчал. В этот момент он, кажется, не притворялся.

Виталию стало его неожиданно жалко, как видно, здорово он боялся отца. Да и роль Сопкина в инциденте на вокзале была, в общем, безобидна и неопасна.

— Приедет отец, и мы вас, скорей всего, отпустим, — с ноткой даже некоторого сочувствия сказал Виталий. — Надеюсь, урок пойдёт на пользу. Будете другой раз получше выбирать друзей.

— А он мне что, друг, если так спросить?

— Ну, приятель.

— И не приятель, — с неожиданным упрямством снова возразил Сопкин. — Так, чёрт попутал, если правду сказать. — И вдруг добавил: — А Валерка там женщину в буфете пугал. «Завалим», говорит.

— А за что пугал? — снова насторожился Виталий.

— Да я бы с нашим удовольствием, но не знаю. Вот провалиться мне, не знаю, — на этот раз вполне искренне заверил Гриша.

— Но вы предположили, что на вокзал Валерку послал Гарик?

— То ли послал, а скорее посоветовал, если так сказать, — с сомнением в голосе возразил Сопкин.

«М-да. Темно, — подумал Виталий. — Пока всё темно».

И он решил, что больше от Сопкина ничего узнать не удастся. Ничего он просто больше не знает. «А убийство висит, — с тревогой подумал Виталий. — Убийца гуляет где-то на свободе, смеётся и, может быть, ещё что-то замышляет. Во всяком случае, второй убийца, главный. Когда ещё Помазнев начнёт давать показания».

Этот момент неопределённости, когда не знаешь, куда кинуться, где искать, что делать, наступавший вдруг почти в любом сложном и важном поиске, всегда бил Виталия по нервам, лишал спокойствия и раньше приносил немало неприятностей, пока удавалось справиться с собой.

— Ладно. Пока всё, Сопкин, — вздохнул Виталий и прихлопнул ладонями по столу. — Пока всё. — И он снял трубку внутреннего телефона.

Через миуту Сопкина увели.

И Виталий снова, уже нетерпеливо, взялся за телефон.

Ему ответил суховатый, официальный голос Вали Денисова.

— Ну как опознание? — спросил Виталий.

— Проводим.

— Есть неожиданности?

Вопрос этот почему-то вдруг вырвался у Виталия.

— Да, — напряжённо ответил Денисов и добавил: — Мы скоро.

Виталий молча повесил трубку. Оставалось ждать.

В этот день у Игоря Откаленко было своё, особое задание, даже два задания, и оба не из лёгких.

Во-первых, надо было продолжить начатый его бригадой ещё вчера поиск некоего «Н. Птицына», подарившего своей «любимой женщине» в октябре прошлого года в Сочи золотой кулон, который, видимо, был впоследствии у этой женщины украден.

Прежде всего следовало выяснить, сколько же вообще в Москве Птицыных, если предположить, что искомый Птицын — москвич, что казалось вполне вероятным. ЦАБ, то есть Центральное адресное бюро, ещё накануне дало справку на этот счёт. Птицыных в Москве оказалось тысяча шестьсот тридцать семь. Первый отсев был тут же произведён по инициалу «Н.». И это решительно сократило круг поиска. «Н. Птицыных» оказалось всего семьдесят один человек. Второй отсев был сделан по году рождения. Тут отпали все малолетние и юные Птицыны, обладавшие указанным инициалом, а также люди совсем пожилые, хотя в последнем случае следовало проявить некоторую осторожность. По этому поводу кто-то из участников группы, со вчерашнего дня сидевшей за длинным столом в большой комнате ЦАБа, вспомнил о пожилом жильце в своём подъезде, который в семьдесят два года бросил тридцатилетнюю жену с ребёнком, женился на двадцатитрёхлетней и сейчас уже имеет ребёнка и от неё. Жизнерадостный смех молодых сотрудников сопровождал этот рассказ, снабжённый, естественно, всякими любопытными подробностями, но следствием было то, что решили поднять возрастной ценз отбираемых Н. Птицыных сразу на шесть лет. В результате этого второго, тоже пока «кабинетного» отсева искомых Птицыных осталось всего двадцать четыре человека.

На все эти расчёты и досчёты у группы ушёл весь вчерашний день. Даже обедать никуда не пошли, перекусили тут же кефиром и бутербродами под весёлые и ехидные шутки молоденьких сотрудниц ЦАБа, которым в кои-то веки вдруг подвалило такое количество возможных спутников, да ещё таких жутко интересных, для совместного обеда в соседнем кафе. Предположения были, как всегда в таких случаях, самые заманчивые, но под суровым взглядом Откаленко — а он в этот день был почему-то непривычно суровым — никто из группы не дрогнул под девичьими взглядами.

Но зато к вечеру последнее «кабинетное» число — двадцать четыре — было наконец установлено. И это принесло всем немалое удовлетворение. Двадцать четыре Птицыных казались уже пустяком.

Однако сегодня пришлось решать задачу куда более трудоёмкую. Прежде всего потому, что группа по приказу Лосева была больше чем втрое сокращена и высвободившиеся сотрудники присоединились к тем, кто осуществлял поиск по всем автосервисам города некоего чёртового Валерки с неизвестной фамилией и другими данными, хотя и имевшего зелёную наимоднейшую куртку.

У Откаленко осталось всего два человека. Сгруппировав всех отобранных Птицыных по районам исходя из их места жительства и получив каждый свою долю адресов, оставшиеся члены группы разъехались по городу. У каждого, в том числе и у самого Откаленко, список включал восемь человек.

Здесь уже механический отбор применить было невозможно. Хотя один формальный признак, казалось, всё же оставался: в октябре прошлого года искомый Птицын отдыхал в Сочи. Однако наличие там «любимой женщины» заставляло предполагать и разные другие варианты пребывания в Сочи. При этом и «легальный» отдых в Сочи следовало, конечно, учитывать. Поэтому как только в конторе ДЭЗа, ЖЭКа или ЖСК устанавливалось место работы очередного Птицына, приходилось звонить, а то и являться в соответствующий отдел кадров и выяснять, на какой месяц пришёлся в прошлом году отпуск товарища Птицына. При этом, естественно, выяснялись и его профессия, и должность, а кстати, и размер зарплаты. Последнее представляло особый интерес. Дело в том, что, по приблизительной оценке специалистов, пресловутый кулон вместе с цепочкой стоил что-то около трёх тысяч рублей и, строго говоря, никакой зарплаты на такой подарок хватить не могло. Скорей всего, здесь требовались какие-то дополнительные материальные источники, и, кстати, немалые. Так подсказывал опыт.

И вот всё это следовало попытаться выяснить, установить, уловить и оценить.

Впрочем, прежде всего следовало исключить из списка людей, не вызывавших сомнения в своей порядочности. При этом необходимо было вести такую проверку чрезвычайно скрытно и деликатно, чтобы ни в коем случае не возникло даже малейшее подозрение у кого-либо из окружающих, чтобы никого не задеть и не взволновать ведущейся проверкой. Всё это было неукоснительным законом в такой работе, и Цветков сурово спрашивал с его нарушителей, пожалуй, даже суровее, чем за многое другое. «Дураков, держиморд и толстокожих подпускать к нашей работе нельзя, — говорил он. — Просто опасно. Они ранят и губят людей, пачкают власть и закон».