Боль - Страница 3

Он говорил про Митин университет с восторгом.

Но постепенно Боря стал меньше и меньше рассказывать об учёбе сына, потом говорил на эту тему только когда спрашивали, а вскоре перестал даже отвечать на вопросы про Лондон и университет. Стало видно, что тема Митиного студенчества Борю огорчает и раздражает.

Вадим не видел Митю почти год. За это время Митя сильно похудел. Это первое, что сразу бросилось в глаза. Митино лицо осунулось и заострилось. Вадиму не понравилась эта худоба. В этой худобе было что-то нездоровое, измождённое.

Вадим помнил Митю до отъезда. Помнил отлично. Митя хорошо учился последний год школы, но чудил и доставлял много хлопот отцу. Пару раз он тайком ночью брал отцовскую машину и разъезжал на ней невесть с кем и невесть где. Всё это кончилось нехорошо, а могло кончиться ужасно. Боре удалось замять возникшие неприятности. Сам он наказал сына неизвестно как, но очень строго. Боря страдал тогда, а Митя не унимался. В тот же год, будучи школьником, он завёл роман с девицей много старше его. Впоследствии выяснилось, что девица вовсе даже замужем. Боре пришлось и эту некрасивую ситуацию как-то устаканивать. Митю не раз привозили домой пьяным, или Боре самому приходилось его пьяным же забирать из совсем неподходящих мест.

А Вадим давно владел любимым в городе всеми близкими ему по возрасту и духу людьми клубом. В этом клубе царили блюз и рок-н-ролл. И клуб этот был открыт всем, кто любит подобную музыку. Вадим много раз сигнализировал Боре, что Митя приходил в его клуб в подпитии и не с теми людьми, с которыми пристало общаться Бориному сыну. Несколько раз Вадим видел в глазах Мити совсем не алкоголь. Но Митя никогда не вёл себя агрессивно, вызывающе или по-хамски. Он никогда не выглядел даже сердитым. Он ни разу не позволил себе козырять именем отца. А этим именем в городе можно было сильно козырнуть.

Митя был издёрганный, запутавшийся, растерянный, в чём-то избалованный, а в чём-то – зажатый и забитый, но добрый и умный мальчик. До отъезда в Лондон у него было юношеское, часто румяное лицо. А тут, спустя меньше чем год, Вадим увидел вовсе не юный взгляд и совсем не юношеское выражение на похудевшем, а точнее, осунувшемся лице Мити.

Вадим не видел Митю давно и от неожиданной радости даже на время забыл о цели своей встречи с Борей. Митя тоже обрадовался, заулыбался, налил себе чаю, но очень быстро его заострившееся лицо приняло какое-то отстранённое выражение, а глаза хоть и не останавливались и совершали резкие движения, всё же ни на что конкретное не наводились. Этот взгляд и это выражение лица встревожили Вадима, и радость встречи тут же улетучилась.

Боря тоже как-то напрягся с появлением Мити. Он снова налил коньяку себе и Вадиму, ничего не сказав сыну. Вадим до этого пытался ограничивать Борю, прикрывал бокал рукой, а в этот раз он взял бокал, не отказываясь, не отнекиваясь и ни на что не ссылаясь. Он почувствовал, что что-то тяжёлое появилось за столом. То тяжёлое, что царит в Борином большом доме, и то, что из этого дома стараются не выпускать.

– Боря, дружище! Давай выпьем за нашего студиозуса! – словно ничего не ощутив и не заметив, сказал Вадим. – Пусть дрогнет и не устоит перед ним вся хвалёная английская…

Боря, не дослушав, быстро выдвинул вперёд руку с бокалом, громко стукнул им о бокал в руке Вадима, так же быстро поднёс его ко рту, опрокинул и, одним глотком отпив добрую половину, резко поставил на стол, как бы сказав, что продолжения тоста и темы Митиного студенчества он не желает категорически.

Вадим от неожиданности замер, и тост застрял у него в горле. Зависла секундная пауза. Но Митя вдруг с безучастной улыбкой поднял свою чашку с чаем, чокнулся с Вадимом и сделал глоток. Тогда и Вадим выдохнул воздух недосказанного тоста и выпил свой коньяк до дна. Благо в этот момент Боре кто-то позвонил, он беззвучно выругался, с недовольным видом ответил на звонок, встал из-за стола и отошёл подальше для разговора.

Чтобы разрядить вдруг сгустившуюся атмосферу, Вадим поболтал с Митей о том о сём. Митя отвечал, но равнодушно. Вадим поинтересовался, не ходит ли тот на концерты или на футбол в Лондоне. Митя ответил, что футболом так и не увлёкся, несмотря на то что отец футбол обожает, а Лондон футболом живёт. На какие-то концерты Митя ходил, но был не склонен об этом рассказывать. Вадим узнал, что Митя приехал на всё лето домой. На вопрос о планах на это время Митя только пожал плечами.

А Боря прохаживался поодаль и кого-то ругал в трубку. Пару раз он даже многосложно и громко выругался. Закончив, Боря постоял там, где говорил, а потом вернулся к столу.

– Чёрт бы их всех побрал, идиотов, – сказал он, подходя. – Хоть тысячу раз им всё разжуй и в рот положи, хоть сколько им объясняй… Всё равно проще самому всё сделать. И главное, никак на них не повлияешь, понимаешь?.. Хоть озолоти их, хоть совсем не плати – один чёрт! Ненавижу спесь и гонор идиотов, от которых требуется только выполнить то, что им сказано. Не больше и не меньше… Нет ведь, натворят такого!.. Говорю им русским языком: не понимаешь – спроси. У тебя что, язык отсохнет?! Спроси! Это же так просто! Нет! Не могут по-простому и как надо… Натворят такого!.. Потом поймут, что запутались, и ещё сильнее продолжают путать. – На этих словах Боря допил остатки своего коньяка. – Сынок, знаешь, – продолжил он, уменьшив громкость высказывания и наливая коньяк Вадиму и себе, – нам с Вадимом надо поговорить. Вы ещё успеете… Лето длинное.

– Конечно, – спокойно сказал Митя, вставая. – Дядя Вадим, Кате и Соне привет от меня, они на каникулах где?

– Пока здесь. Может быть, в начале августа съездим куда-то к морю. Хотя… Не знаю, не знаю, – сказал Вадим и встал, потому что остальные все стояли. – Катя в Питер хочет поехать с подругой, Соне, по-моему, всё равно.

– Я бы хотел их увидеть… Надо будет, если можно, к вам заскочить. А в Питер я бы тоже хотел, – сказал Митя и хорошо улыбнулся. – Я в Санкт-Петербурге никогда не был… Да и в Москве толком тоже.

– Митя! – строго сказал Боря.

– Понял, – отреагировал Митя и приподнял руки вверх, как бы сдаваясь, – ухожу! До свидания, дядя Вадя!

– Сильно не прощаемся, – только и сказал Вадим.

Они обнялись с Митей, и тот ушёл в дом.

Боря проводил сына взглядом, отпил из бокала и сел. Было совсем тепло и безветренно. Вадим тоже сел, некоторое время молчали. Потом Боря тяжело и долго вздохнул и допил коньяк. Вадим, чувствуя всю непроговорённую сложность, зависшую в воздухе за столом, последовал Бориному примеру.

– Видал? – спросил Боря, сморщившись от выпитого, и указал рукой в сторону, куда ушёл Митя.

Вадим изобразил непонимание, пожал плечами и развёл руками.

– Приехал чужой. Совсем чужой, – хрипло проговорил Боря. – С ним и раньше такое бывало… А тут просто незнакомый человек приехал и занял Митину комнату. Заметил, как он похудел? Из него жизнь как будто откачали. С матерью вообще не разговаривает. Со мной… Попробовал бы только не разговаривать… Но так, не сам – я спрашиваю, он отвечает. Сам, первый – ни слова. Из комнаты не выходит. С кем-то только постоянно на связи висит, и всё. Даже не жрёт ни черта. Вадик, ему же двадцати нет! Ты вспомни, как мы в этом возрасте постоянно хотели есть. Всё время! Дома нас неделями не видели… А он!.. Я вообще ничего не понимаю! Вернулся – и ни с кем видеться не захотел. Вспомни, как его провожали, сколько пришло друзей! Я, может быть, и рад, что тех его друзей больше не вижу… Но совсем ни с кем не встретиться!.. Даже просто в город выйти не хочет… Худой!.. – На этих словах Боря отпил половину содержимого своего бокала. – Заметил? В глаза не смотрит. А у самого глаза бегают, – продолжил Боря чуть более хрипло. – Я уж чего только не подумал… Думал даже комнату и вещи его обыскать…

– Боря! Остановись! – прервал его Вадим. – Ты даже не говори такого! – сказал он твёрдо, но сам себе не поверил. – Парень просто давно не был дома. И всё! Оторвался от гнезда…

– Да?! А какого он тогда из этого гнезда даже носа не высовывает? А?! – Боря скрипнул зубами и протянул вперёд свой бокал: – Но пьём мы не за это.