Бокал крови и другие невероятные истории о вампирах - Страница 6

— Палаццо Гвиччиоли. Взгляните на сетку понизу двери. Она не дает зверушкам лорда Байрона убежать.

— Ну-ну! — хмыкнул папа, вглядываясь пристальнее, чем в гробницу Данте. Больше никто не проронил ни слова, ибо, хотя папа с мамой неоднократно упоминали нынешний образ жизни лорда Байрона, чтобы я понимала, о чем речь, если эта тема всплывет в разговоре, ни мои родители, ни контесса не знали, сколько я понимаю на самом деле. Более того, в экипаже с нами ехала маленькая контессина, сидевшая на подушке у ног матери, то есть с ней нас было пятеро, благо эти заграничные кареты такие же большие, как и все заграничное. И мне кажется, что она как раз-таки ничего не знала, милая невинная малышка.

«Контессина» — это лишь что-то вроде прозвища, которым пользуются семья и слуги. На самом деле контессина — контесса: в иностранных благородных семействах если кто-то один герцог, то и все остальные мужчины герцоги, а женщины — герцогини. Все это так запутанно, не чета упорядоченной системе титулов вроде нашей, при которой в каждой семье всего один герцог и всего одна герцогиня. Сколько лет контессине, я не знаю. Многие заграничные девушки выглядят старше своего возраста, тогда как большинство наших — моложе. Контессина совсем тоненькая, настоящая сильфида. Кожа у нее оливковая и безупречная. Люди часто пишут об «оливковом цвете лица», так вот — у контессины именно такой. Глаза у нее преогромные, а по форме, как бобы, и примерно такого же цвета, но она никогда не пользуется ими для того, чтобы на кого-нибудь взглянуть. Контессина говорит так мало, и часто вид у нее такой отсутствующий и потерянный, что со стороны она кажется, мягко говоря, глуповатой, но вряд ли это соответствует правде. Иностранных девушек воспитывают совсем не так, как нас. Мама часто об этом упоминает, поджимая губы. Должна признаться, что не представляю себя и контессину подругами, хоть она по-своему и прехорошенькая, с крохотными ножками, раза в два меньше моих или Каролининых.

Когда иностранные девушки вырастают и становятся женщинами, те, бедненькие, как правило, выглядят все так же не по возрасту старо. Несомненно, это касается и контессы. Контесса проявила ко мне столько доброты в те несколько часов, что мы уже знакомы, и даже вроде бы немного мне сочувствует — как и я ей, вообще-то. Но я контессу не понимаю. Где она была вчера вечером? Контессина у нее единственный ребенок? А муж где? Он что, умер, и она теперь такая печальная из-за этого? И зачем ей такой огромный дом — он называется виллой, но, скорее, похож на палаццо — если все это разваливается и по большей части даже толком не обставлено? Я бы не прочь задать эти вопросы маме, только сомневаюсь, что у нее найдутся верные, да и вообще хоть какие-то, ответы.

Сегодня вечером контесса на ужин все же явилась, даже с малышкой контессиной. Мама тоже была. Пришла в этом противном платье. Его красный цвет какой-то совершенно неправильный, в особенности для Италии, где темное кажется заношенным. Вечер оказался лучше предыдущего, но, с другой стороны, хуже быть уже сложно. Впрочем, мистер Бигз-Хартли утверждает, что так говорить не следует, ибо плохое всегда может стать еще дряннее. Но и хорошим сегодняшний вечер не назовешь. Контесса пыталась казаться беззаботной, хотя у нее явно какие-то неприятности, но ни папа, ни мама не сумели ей подыграть, мне же больше свойственно думать о чем-то своем, чем очаровывать окружающих. Уютнее всего я чувствую себя в узком кругу близких друзей, которым полностью доверяю. Увы, очень давно я никому из них не пожимала руку. Даже большинство писем, похоже, теряются по пути, да оно и не удивительно. Излишне говорить, что знакомые, возможно, больше не дают себе труда писать вовсе — это было бы вполне понятно после столь долгой разлуки. Когда ужин закончился, папа, мама и контесса принялись за итальянскую игру, в которой используются сразу и карты, и кости. Слуги разожгли в гостиной камин, и контессина просто сидела у него, ничего не делая и ничего не говоря. Выпади ей случай, мама бы заметила, что «этому ребенку давно пора в постель» и, конечно же, оказалась бы права. Контесса хотела обучить меня игре, но папа отказал наотрез, мол, мала я еще, и его поведение было просто… просто фарсом! Позднее тем же вечером наша хозяйка, после довольно долгой игры с папой и мамой, заявила, что завтра поставит на своем (контесса знает столько устойчивых выражений, будто сама жила в Англии), и мне волей-неволей придется учиться. Папа поморщился, а мама, как обычно, поджала губы. Я тогда рукодельничала — нелюбимое и бессмысленное занятие, потому что слуги могут сделать все это за нас, к тому же в голову лезли разные глубокие мысли. А затем по щеке контессы скатилась слезинка. Я порывисто вскочила, но хозяйка дома улыбнулась, и я села снова. Одной из этих глубоких мыслей было то, что люди плачут не столько из-за каких-то определенных бед, сколько от чего-то в самой жизни, на что вдруг падает свет, когда мы пытаемся развлечься обществом других.

Надо сказать, что ужасные шишки проходят. Новых я точно не набила, и это большой плюс, если сравнивать с тем, что еженощно творилось в вонючем Дижоне. Да, хорошо бы более веселую и лучше обставленную комнату, хотя сегодня мне удалось протащить в постель бутылку минеральной воды и стакан. Вода, разумеется, всего-навсего итальянская, а она, как говорит мама, лишь немногим безопаснее обычной, но, по-моему, мама преувеличивает, ведь обычная всегда берется из грязных колодцев в переулках. Однако, соглашусь, эта вода совсем не похожа на ту бутилированную, что покупаешь во Франции. Ну и фарс все-таки — покупать воду в бутылке! Как бы то ни было, кое-что за границей мне уже нравится, и, возможно, даже больше, чем дома. Только папе с мамой слышать об этом ни к чему. Мне часто хочется не быть такой неженкой, чтобы все эти комнаты, где меня селят, и прочее в этом духе не значили для меня так много. Однако в отношении воды мама еще большая привереда, чем я! Понятно, это не столь уж важно. Естественно, нет. В том, что касается действительно важного, мама, вне всякого сомнения, куда менее капризна. Вся моя жизнь основывается на этом непреложном факте. Моя настоящая жизнь, то есть.

Хорошо бы контессина пригласила меня перебраться к ней, потому что, кажется, она столь же чувствительна, как и я. Впрочем, возможно, малышка ночует в покоях контессы. Мне-то что. У меня нет какой бы то ни было ненависти или даже неприязни к миниатюрной контессине. Догадываюсь, у нее и без меня не все ладно. В любом случае, папа с мамой никогда бы на такое не пошли. Ну вот, я излила на бумагу все, что только можно, об этом совершенно обыкновенном, и все-таки почему-то довольно странном дне. В этой большой промозглой комнате я от холода едва шевелю пальцами.

5 октября.

Когда я сегодня пришла пожелать маме доброго утра, та встретила меня исключительнейшей новостью. Попросила присесть (у папы с мамой в комнатах стульев, да и всего остального, больше) и сообщила, что контесса устраивает прием! Послушать маму, так нам предстоит суровое испытание, от которого никак не отделаться, и она считает само собой разумеющимся, что я должна отнестись к этому известию так же. Даже не знаю, как на самом деле его восприняла. Все верно, я еще ни разу не веселилась на балу (хоть и не на многих побывала), и все же весь день я чувствовала себя необычно, легче и будто живее, и к вечеру пришла к неизбежному выводу, что это как-то связано с предстоящим развлечением. В конце концов, заграничные балы, возможно, отличаются от английских и, скорее всего, так оно и окажется. Я то и дело себе об этом напоминаю. Нынешний прием дает контесса, а она в таких вопросах наверняка более сведуща, чем мама. Да и во многом другом — тоже.

Бал назначен на послезавтра. Пока мы пили кофе и ели наши панини (в Италии всегда такие слоистые и подсахаренные), мама спросила у контессы, успеет ли та подготовиться. Контесса лишь улыбнулась — очень вежливо, разумеется. Наверное, в Италии все делается быстрее (ну, когда человек действительно хочет), потому что у каждого столько слуг.