Бокал крови и другие невероятные истории о вампирах - Страница 5

Вообще-то, я сейчас очень зябну, хотя на мне темно-зеленое шерстяное платье, в котором год назад я проходила всю дербиширскую зиму. Может, в кровати было бы теплее? Никак не могу решиться в нее лечь. Мисс Гизборн всегда называет меня «такая холодная смертная». Ого! Я использовала настоящее время. Интересно, насколько оно уместно в случае мисс Гизборн? Увидимся ли мы снова? Я, разумеется, веду речь об этой жизни.

Со времени предыдущей записи прошло уже шесть дней; оказывается, я записываю решительно все, как это за мной водится, стоит мне начать. Как будто в глубине души я верю, что пока пишу, ничего ужасного не случится. Вроде бы глупо, но нет-нет да мелькнет мысль, что зачастую, чем глупее, тем ближе к правде.

Слова ложатся на страницу, но о чем они? Перед отъездом все говорили, чтобы помимо прочего я обязательно вела дневник — путевой дневник. Вряд ли этот дневник можно назвать путевым. Когда путешествую с мамой и папой, я почти не вижу мира вокруг. Либо мы с грохотом едем в карете, и родители полностью или почти полностью загораживают обзор, либо я часы напролет провожу в какой-нибудь огромной, холодной, будто подвал, спальне, и часто до утра не могу сомкнуть глаз. Я бы увидела много больше, если бы меня иногда выпускали погулять по другим городам одну — не ночью, естественно. Увы, куда там. И почему только я родилась девочкой? Временами я ненавижу это даже сильнее папы.

К тому же, когда происходит что-то достойное упоминания, вечно кажется, будто такое уже бывало! Например, сейчас мы в очередном из этих домов, где папа всегда желанный гость. С моей стороны, понятно, очень дурно так думать, но иногда я недоумеваю, почему столько людей с ним водится, ведь он обычно такой молчаливый и неприветливый, и все время такой старый! Возможно, ответ не столь сложен: эти люди просто никогда не встречались с ним, с мамой и со мной. Мы приезжаем, папа препоручает нас заботам дворецкого или другой прислуги, сами же владельцы никогда нас в глаза не видят, потому что их вечно нет дома. Похоже, у этих иностранных семейств до ужаса много домов, и хозяева вечно живут где-то еще. А когда кто-то из владельцев все-таки появляется, он обыкновенно почти так же стар, как папа, и по-английски не способен связать двух слов. Полагаю, у меня красивый голос, но не берусь судить, однако глубоко сожалею, что недостаточно усердно изучала иностранные языки. Во всяком случае… беда в том, что мисс Гизборн так скверно им обучает. Уж это я должна сказать в собственное оправдание, но что теперь толку. Интересно, как бы чувствовала себя мисс Гизборн, окажись она сейчас в этой комнате? Немногим лучше меня, если вас интересует мое мнение.

Ах да, забыла упомянуть, что в этот раз мы все-таки встретимся с драгоценным семейством, только в нем, похоже, всего двое — контесса и ее дочь. Порой я устаю от всех этих дам, даже знакомиться ни с кем не хочется, каким бы ни был их возраст. Женское общество довольно занудное, разве что попадется кто-нибудь вроде Каролины и ее мамы, но куда там. Пока контесса с дочерью не появлялись. Не знаю почему, а вот папа, несомненно, знает. Мне сказано, что мы должны встретиться с обеими завтра. Я ничего особенного не жду. Любопытно, позволит ли погода надеть зеленое атласное платье вместо зеленого шерстяного? Скорее всего, нет.

И это город, где во грехе и среди разгула живет великий, бессмертный лорд Байрон! Даже мама заговаривала о нем несколько раз. Правда, этот унылый дом не совсем в городе. Вилла где-то неподалеку, но в какой стороне, я не знаю, и мама наверняка тоже, да ей и все равно. Кажется, проехав город, мы провели в дороге еще минут пятнадцать-двадцать. И все же, оказаться в одних краях с лордом Байроном… это способно взволновать даже самое черствое сердце, а мое сердце, ей-Богу, совсем не такое.

Ого! Оказывается, я пишу почти час. Мисс Гизборн вечно меня журит за ненужные дефисы, говорит, они моя слабость. Что ж, если так, то я намерена эту слабость пестовать.

А час точно прошел. Где-то в доме есть огромные часы, и они бьют каждые пятнадцать минут. Судя по звуку, эти часы ну очень большие, да и все за границей просто громадное.

Так холодно мне еще никогда не было, руки одеревенели, но я должна как-то раздеться, задуть свечи и уложить себя, крошечную, в эту необъятную, пугающую постель. Как же я ненавижу шишки, которые в путешествиях за границей набиваешь по всему телу. Хоть бы за ночь их прибавилось не слишком много. Также надеюсь, что обойдется без жажды, ибо воды тут вообще нет, не говоря уже о пригодной для питья.

Ах, лорд Байрон, что бунтарски живет здесь среди порока! Забыть этого человека невозможно. Интересно, что бы он подумал обо мне? Я так надеюсь, что в этой комнате не слишком много всяких кусак.

4 октября.

Вот так сюрприз! Контесса сказала, что небольшие прогулки по городу вполне в рамках приличий, если меня будет сопровождать служанка. Мама тут же заметила, что у нас ее нет, и тогда контесса предложила услуги собственной! Подумать только, и это на следующий день после того, как я в этом самом дневнике написала, что мечтать о прогулках бесполезно! Теперь я ничуть не сомневаюсь, что имела полное право побродить и по другим городам. Наверняка папа с мамой возражали только из-за сложностей со служанкой. Уж конечно, у меня она быть должна, у мамы — тоже, а у отца — камердинер, и у всех нас — собственная пристойная карета с нашим гербом на дверях! Отсутствуй перечисленное потому, что мы слишком бедны, было бы унизительно, но, поскольку мы не бедны (в чем я уверена), это попахивает фарсом. В любом случае, отец с матерью подняли шум, но контесса сказала, что сейчас мы в папских владениях, и посему все живем под особой милостью Божией. Контесса говорит по-английски очень хорошо и даже знает английские устойчивые выражения, как их называет мисс Гизборн.

Когда контесса упомянула папские владения, отец поморщился. Я ожидала чего-то подобного: в пути он твердил, что папское государство, как он его называет, самое скверно управляемое в Европе, и что говорит он так, дескать, вовсе не потому, что сам протестант. Занятно. Когда слышу от папы мнения подобного рода, они зачастую кажутся мне всего лишь малозначительной словесной шелухой, как будто он просто выбирает, по какой дороге поехать. Но после рассказа контессы я почувствовала — и очень сильно — что находиться под непосредственным началом папы римского и его кардиналов должно быть совсем недурно. Конечно, кардиналы и даже сам папа иногда ошибаются, совсем как наши собственные епископы и пасторы, поскольку все они только люди, как дома постоянно подчеркивает мистер Бигз-Хартли, но все равно папа и кардиналы ближе к Богу, чем те, кто управляет нами в Англии. Вряд ли отцовскому суждению по такому вопросу следует доверять.

Я полна решимости воспользоваться любезным предложением контессы. Мисс Гизборн говорит, что, хоть я бледная немочь, воля у меня стальная. Вот и представится случай это доказать. Могут возникнуть определенные сложности, потому что служанка контессы знает только итальянский, но когда мы обе останемся наедине, госпожой буду я, а прислугой — она, и ничто этого не изменит. Я уже видела эту девушку. Хорошенькая, только нос великоват.

Сегодня, как всегда, с утра сыро. После полудня мы покатались вокруг Равенны в карете контессы — в кои-то веки достойная карета с ручками на дверях и ливрейным лакеем, а не только кучером. Нанятую нами папа отослал. Думаю, она погромыхала обратно в Фузине, это напротив Венеции. По всей видимости, мы пробудем в Равенне еще неделю. Кажется, папа решил здесь задержаться, как это с ним бывает на основных стоянках. Они не очень долгие, но порой выходят не такими уж короткими, если брать по меркам нашего образа жизни.

Сегодня после полудня мы видели гробницу Данте, которая стоит прямо на улице, и заглянули в большую церковь с троном Нептуна внутри, а затем — в мавзолей Галлы Плацидии, голубой внутри и очень красивый. Я зорко высматривала хоть какой-то намек на обиталище лорда Байрона, но зря утруждалась, потому что, когда мы с грохотом катили по улице, контесса чуть ли не криком объявила: