Бокал кардинала Ришелье - Страница 2

Вот так и со мной. Вроде я девушка спокойная, нескандальная (с моей мамашей всякого повидала, так что с детства привыкла помалкивать, если кто-то орет и ругается), но на эту Ниту смотреть не могу. Все меня в ней раздражает: и голос слишком громкий, и макияж слишком яркий (ей не идет), и юбка слишком короткая (не подумайте, что я рассуждаю, как старушки на лавочке, просто при толстой попе и ляжках… в общем, про это я уже говорила).

Я-то худая с детства, это у меня в мать. У нее худоба от злости, а у меня – наследственная.

Короче, посидели мы тогда у нотариуса, выполнили формальности и разошлись на несколько месяцев. И ключи от этой квартиры он передал нам, то есть Аните, только накануне, когда сообщил, что мы – официальные наследницы. Так что поговорить с ней не было у меня ни времени, ни желания, ни возможности.

– Так бывала ты в этой квартире? – повторила я.

– Давно… много лет назад…

– Что так? – прищурилась я. – Вроде бы любимая внучка…

– С чего ты взяла? – она удивилась. – У нее любимчиков не было. Она, знаешь… к матери моей плохо относилась.

К моей тоже, но я думала, что это оттого, что характер у моей матери ужасный, она со всем миром в ссоре.

– В общем, я только в детстве тут бывала, тогда, конечно, такого безобразия в квартире не было, – нехотя рассказывала Нита. – А потом она все пилила и пилила мать, гадости говорила, отцу на нее наговаривала, ну мама и перестала у нее бывать. И я тоже. А ей еще и лучше, отец к ней ходил, ночевать даже оставался иногда. А потом он умер. И с тех пор мы ничего про нее не знали. Потому что она и на похоронах умудрилась маме сказать, что это она виновата, что плохо за мужем следила…

Да, похоже, что бабулька моя та еще была зараза. Везет мне на родственничков!

Мы снова вернулись в большую комнату, я так поняла, что здесь бабушка и жила. Ну да, вон диван, закрытый стареньким пледом, стол круглый на одной толстой ноге, закрыт скатертью, которая тоже пыльная, на противоположной стене шкаф с зеркальной дверцей. Зеркало, естественно, старое, поцарапанное.

– Что ты тут ищешь? – нервно заговорила Нита. – Ничего тут хорошего нету, уж ты мне поверь, пыль одна и грязь!

Я все-таки прошлась по комнате, подсвечивая себе телефоном. И в одном углу обнаружила странную такую конструкцию: снизу подставка, потом длинная ножка, в виде увитого виноградной лозой дерева, а наверху три стеклянных плафона в виде цветов тюльпана, причем один плафон разбитый.

Да, кажется, это торшер. А вот интересно, может, хотя бы он работает?

Я увидела на стене рядом розетку и не без опасения впихнула туда вилку от торшера. А потом нажала на кисточку, что свисала из «тюльпанов».

Ничего не полыхнуло, не грохнуло, торшер загорелся неярким светом, причем все три плафона. Стало быть, бабушка пользовалась им до самой своей смерти.

– Где она умерла?

– В больнице, нам позвонили… Слушай, может, хватит уже пустых разговоров? У меня времени нет в этом барахле возиться!

Тут она снова чихнула, потом еще и еще раз. Да, видно, что ей здесь плоховато, глаза красные, из носа течет.

– Ну что будем делать? – спросила я. – Квартиру продавать сразу или ждать сколько надо, чтобы налог не платить?

– Чего еще ждать, – прогнусавила Нита, – черт с ними, с налогами, мне деньги нужны. И возиться с этим всем неохота. Нужно кого-то нанять, чтобы старье это на помойку вынесли, да вот хоть со двора мужиков, что у гаражей пьют, они много не возьмут.

Никаких мужиков, как, впрочем, и гаражей, я, идя сюда, не заметила, но в данный момент меня волновало другое.

Как уже говорила, мать никогда не рассказывала мне об отце и его родственниках. Разошлись – и все, точка.

Такой уж у нее характер, сама рассказывала, как поссорилась в начальной еще школе со своей лучшей подругой из-за ерунды какой-то, и все оставшиеся шесть или семь лет до окончания школы они больше не разговаривали. Но, судя по всему, отец тоже не делал особых поползновений, чтобы встретиться со мной. Мог бы подарочек по почте послать или возле школы меня подкараулить, если мать боялся. Так вот он этого не делал, и бабушка, кстати, тоже. Ну, судя по рассказам Ниты, та еще была старушенция, уж не тем будь помянута.

И тем не менее мне надоело чувствовать себя найденной в капусте. Потому что даже аист, принося ребеночка, должен знать, по какому адресу лететь и кто его там встретит. А в капустном поле можно просто так ребенка бросить – авось кто подберет.

В детстве мне хотелось настоящей семьи. Чтобы были мама, папа, брат или сестра. Чтобы в выходные ездили мы летом на дачу к бабушке, а зимой чтобы бабушка приезжала к нам и привозила домашние пирожки и еще много всего вкусного. Мать моя совершенно не умеет готовить, точнее, не хочет, еда ее не интересует, возможно, поэтому она такая худая. Или от злости.

Сейчас я знаю, что родственников у меня не прибавится, но все же хочется узнать, кем они были. Вот просто так, для общего развития. А то раньше спросят в школе, кем твой отец работает, а я и знать не знаю. Раньше на такие мои вопросы мать начинала плеваться ядом, что твоя кобра. Потом я спрашивать перестала.

И вот теперь мне хочется найти хоть что-то, может быть пару-тройку фотографий, чтобы ушла противная мысль о родном поле капусты. А для этого надо найти хоть какие-то бумаги.

– Нечего сюда ханыг каких-то приводить, – твердо сказала я, – еще сопрут что. И толку от них не будет, грязь только разведут.

– Да что они тут спереть могут? – закричала Нита. – Что тут есть хоть немного ценного? Ладно, не хочешь – как хочешь, можно и так квартиру продать…

Она подошла к окну и свесилась вниз, махая кому-то.

– Вот он сейчас придет и сам все решит! – сказала она, повернувшись ко мне.

– Кто еще? – оторопела я.

– Риелтор. Насчет продажи квартиры, сама же сказала, что нужно скорее продать!

Насчет этого говорила она, но я не спорила. Деньги мне нужны, возможно, на них я смогу купить хоть какое-то собственное жилье. Как уже говорила, жить с моей матерью невозможно, как только я закончила школу, она буквально осатанела.

Когда училась в институте, жила я некоторое время в общежитии, причем нелегально, потому что давали общежитие только иногородним, а у меня петербургская прописка, и условия хорошие – двухкомнатная квартира и одна мама. После учебы почти год жила у парня, потом снимала вместе с одной девицей однушку на краю света, больше денег уходило на транспорт, теперь снимаю комнату в коммуналке. Из хорошего там только две вещи: что сама себе хозяйка и до работы близко. Так что наследство мне очень даже кстати.

Мысли мои прервал звонок в дверь, и Нита полетела открывать. За это время она успела основательно подправить макияж, и даже из носу у нее течь перестало.

– Здравствуйте, Павел! – заговорила Нита не своим высоким голосом. – Хорошо, что вы вовремя, а то мы уж тут заждались!

Мужской голос ответил что-то тихо, отчего Нита засмеялась. Смех ее мне не понравился. Не потому что мне вообще мало что в ней нравилось, а просто наверняка этот тип сказал ей комплимент, а это значит, что настрой у него не тот.

Я подошла к серванту, потому что только там были три ящика, где могли лежать какие-то бумаги и фотографии. Но прежде взглянула в застекленное отделение. Там вместо посуды стояли книжки – самые обычные, в основном старые. Был еще альбом – небольшой, размером с книгу, но очень толстый, и обложка бархатная, сильно потертая. Ясно, там фотографии.

Я сунулась было взять, альбом оказался тяжелый и стоял плотно. Я дернула сильнее, книжки упали, и я вытащила альбом.

Он закрывался на металлическую застежку, но когда я ее открыла, то не увидела внутри никаких фотографий. Пустые картонные страницы были вырезаны в середине, совсем как в кино, где в таких альбомах прячут оружие или пачку денег. Там не было денег, и пистолета соответственно тоже, там аккуратно был вставлен бокал.

Большой бокал красного стекла, и по ободку выгравированы золотые лилии. Красивый бокал, видно, что старинный, но, как ни странно, не было на нем царапин и пыли.