Бой на Калиновом мосту - Страница 79

— Если ты этих лошадей так выходишь, как тех, я тебя приставлю старшим конюхом.

Идет Иван-царевич в степь. А Сам-как-сам, Чудо Поганое, тут есть, в коляске приехал. Снова пастухам приказал жеребят пасти, а Ивана-царевича домой отвез. Малой дочери сказал:

— Теперь последний месяц… Подарите, что надо…

Ну, прожил он этот месяц…

Стопили баньку, малая повела его. Подарила бриллиантовый камень больше тех и полотенце.

— И лошадь сивую дарю — будешь с девятиглавым змеем воевать. Таким богатырем станешь… В левое ухо влезь, в правое — вылезь. Меч-кладенец, копье, палица-булавица твои будут. Если тебе не в силу — папу помянешь. Папа поможет. Поможешь, папа?

— Помогу, помогу…

— А ты не признавайся до времени…

Опять отвез Ивана-царевича: пастухи лошадей загнали. Государь смотрел.

— Ты теперь — старший конюх. Хорошо лошадей уберег.

Вот Иван-царевич принял царские конюшни, записывает, а сам ничего не понимает — сколько лошадей было, сколько есть.

Раньше конюхов не пускали, бывало, в город помногу. А он всем говорит:

— Ступайте!

Те напьются, кричат. Все ему сходило… Сам смеется. Погулял неделю. Ему живется хорошо: все подчиняются. И… хлоп — приходит письмо этой царской дочери. Требует змей трехголовый на пожрание царскую дочерь.

Государь созвал своих богатырей и двусилков на защиту дочери. Богатыри собрались — и все отказались.

— Лучше, — говорят, — она погибнет, а не мы.

Собралась царевна прощаться со всеми и Ивана-царевича позвала.

А ему ещё младшая дочь Чуда Поганого говорила: «Когда подойдет к тебе царская дочерь, при государе толкни ее…» Он и толкнул. Царь увидел. Рассердился.

— В темницу его! — говорит.

Дочерь — в слезы.

— Прости ты его, он не нарочно! — говорит.

Но все равно его посадили под замок, а царскую дочерь повезли на Изморье.

А Иван-царевич вылез из темницы и говорит:

— Где моя лошадь вороная?

А лошадка бежит, земля дрожит. Как прибежала, так перед ним на колени стала. Он в левое ухо вошел — в правое вышел. Таким молодцом стал, что ни в сказке сказать, ни пером описать — богатырь! И вышел меч-кладенец, копье долгомерное и палица-булавица. Положил Иван-царевич на лошадь седельце черкасское. На двенадцать подпруг шелковых подтянул седло. Шелк не трется, а булат не гнется, а золото в грязи не ржавеет. А раз от разу конь сильнее — и он сильнее. И поехал Иван-царевич сражаться на Изморье. Едет мимо царевны. А она и говорит:

— Защитник мой милый! Дай мне копье. Я сама пойду с тобой помогать.

— Нет, — говорит, — не надо.

А сам думает: «Если мне не в силу, Сам-как-сам, Чудо Поганое, поможет».

[…] Стоит Иван-царевич на берегу, а царской дочери сказал:

— Беги дальше от берегу!

Море стало колыхаться, головы стали из воды подыматься.

Змей говорит:

Иван-царевич, ты, — говорит, — за царевну воюешь. Зачем тебе? Давай мириться!

— Не для того Иван-царевич пришел, чтобы мириться, а для того, чтобы с тобой биться!

— Отдай мне, — говорит, — царевну, а сам ступай.

Тот опять:

— Не отдам!

— Давай мириться! Дай мне царевну прожрать!

— Нет, змеи-змеище!

— Смотри, нас три брата!

— Я вас всех перещелкаю, сколько вас ни есть?

Стал Иван-царевич со змеем драться. Как выехали, разошлись километра на четыре. Как махнул Иван-царевич своим мечом, так три головы и снес. Вот он взял туловище — в море, головы — под камень. Сел и поехал. А царская дочерь просит:

— Поедем к моему папе на чайную чашку, на стакан водки!

— Нет, — говорит.

Вот отъехал он. Опять в правое ухо влез, в левое вылез.

Чуда Поганого слуги его опять в темницу унесли

А государь с радости устроил бал и гуляет. А про Ивана-царевича, конюха, и забыли. А царевна потребовала его. Он опять выпил рюмку, две. Третью стал пить — опять толкнул царевну, как у Чуда Поганого было сказано.

Да, да. Опять посадили его в темницу.

Вот когда они погуляли — второе письмо от шестиголового змея: «Требую на съедение царскую дочь?» Опечалились.

Когда пришло время, так Чуда Поганого прислуга его опять вынесла.

Стал Иван-царевич, говорит:

— Чуда Поганого дочерь, где твоя рыжая лошадь?

А лошадка бежит, земля дрожит. Как прибежала, так перед ним на колени стала. Он в левое ухо вошел вышел в правое. Меч-кладенец взял, копье, палицу-булавицу — и все такое…

И сел Иван-царевич на коня и поехал. Встречают царевну. А она уже шестиголовому змею на прожрание выведена.

— Защитник ты мой милый! Дай мне копье, возьми меня! Я помогу. (Она, Елена, его не узнает: лошади сменены, и богатырь сильнее. А змей знает.)

— Нет, — говорит Иван-царевич, — женщина в бою не так аккуратна, вертка. Беги отсюда!

Стало море колыхаться, стали головы подыматься.

— Давай мириться, Иван-царевич!

— Не, не буду, змей-змеище.

Разъехались они километров на пять. Сошлись. Иван-царевич — раз! — три головы долой.

Отъехал опять назад. Раз! — ещё три головы.

Тело в море, головы — под камень. Сел и поехал.

Царевна просит:

— Защитник мой, поедем к папе на чайную чашку, на стакан водки!

— Нет, не поеду, — говорит.

Влез опять коню в правое ухо, в левое вылез. Коня отпустил. Опять шамшуркой стал. Опять в темницу его снесли. А он только и кушает, что царская дочерь покормит. А так все спит. (Такому богатырю много спать надо!)

А у государя весь день гуляли, с Ванюшкой, Пономаревым сынишкой. (Они совсем и не думают, что это Иван Пономарев.)

А царевна говорит:

— Папенька, позови Ивана-конюха. Он мне таки вещи дарил!

Позвали его, а он, в третий раз как пить стали, — опять толкнул царевну. Его опять в темницу посадили.

Вечером опять письмо. Девятиголовый змей требует царевну.

Она говорит:

— Папенька, после моего веку опять его выпустить… да, да. Я жалею его. Я его не забуду, Ивана-конюха!

Когда пришло время, Чуда Поганого прислуга его опять вынесла из темницы. Он опять коня требует:

— Сам-как-сам, Чудо Поганое, где твоей малой дочери сивая лошадь?

Лошадка бежит, земля дрожит. Стала. Он в левое ухо вошел, в правое — вышел. Меч-кладенец взял, копье, палицу-булавицу — и всё такое.

Встречает царевну. Еще сильней богатырь стал!

— Я тебе помогу, — говорит царевна.

— Беги отсюда!

Стало море колыхаться, стали головы подыматься.

— Мириться будем, Иван-царевич? (И он, значит знал, что не Ванюшка, пономарев сынишка перед ним)

Разъехались верст на семь. Съезжаются. Одну голову, две, семь срубил, а одна как хватила его за икру!

Он и взмолился:

— Где ты, Сам-как-сам?

А тот здесь. Он как пеньку в машину — этого дьявола! В пух-прах!

Тогда Сам-как-сам, Чудо Поганое, говорит:

— Я теперь отслужил тебе.

— Да, да. Я доволен.

Удалился Чудо. Иван-царевич подъехал к царевне.

— Завяжи, — говорит, — мне ногу!

Она и завязала ему ногу своим платком тремя узелками. И говорит:

— Поедем со мной к папаше!

— Нет, — говорит.

А сам опять отправился в темницу. Меч поставил в угол. И копье долгомерное и палицу-булавицу. А пиджачишко, в котором он конюхом был, под голову положил.

Тогда у дочери стали опять веселиться. Государь дочерь спрашивает:

— Кто тебя спас?

— Не знаю…

— Что ж ты его не звала?

— Он сильный богатырь, не послушался. А сказал: «Вы меня скоро узнаете. Я скоро явлюсь…».

Спал он сутки. А они и забыли: про конюха. Гуляет. На вторые сутки только вспомнили про него. Царевна просит Ивана-конюха выпустить.

— А на что, мерзавца, его выпустить? — государь говорит.

Дала она ключи прислуге, служанке своей. Та открыла темницу, видит, что огромный богатырь спит и полна комната крови. Узнала царский платок на ноге. Меч в углу. И копье. И палица. Тогда эта прислуга заплакала, бежит:

— Ваш защитник сидит в темнице!

— Как так?