Бои без правил - Страница 13

Может быть, так лучше, рассудил Нечваль, обдумав происходящее. Про Антона Хантера он никогда не слышал, теперь же в одночасье милиция получила груз огромной ответственности, оказавшись в эпицентре чужих интересов, в том числе политических. Чем мучиться таким геморроем, лучше и впрямь самоустраниться, передать дело вместе с задержанным фигурантом тем, кто лучше знает, как с ним быть, и на этом закрыть тему, занимаясь более привычной для себя рутиной и менее известными преступниками.

По большому счету майор Олег Нечваль даже не стремился участвовать в экстрадиции. Пусть кто-нибудь другой отдает Хантера из рук в руки московским коллегам. Но все-таки руководство сочло правильным, чтобы именно он, человек, лично руководивший захватом, довел историю до логического завершения. Время тоже согласовали: решили отправить Хантера утренним рейсом из Борисполя: не поездом же всю ночь везти особо опасного преступника. В московском аэропорту Шереметьево группу встретят муровцы, ибо дело, по которому Хантера разыскивают в Москве, ведет тамошний главк, так что правила требуют, чтобы милиция передала задержанного коллегам из сопредельного ведомства. А куда и кому Хантера отфутболят потом, Нечваля, как и его руководство, больше не волновало.

В группу, конвоировавшую Антона Хантера из Киева в Москву, вошло вместе с Нечвалем трое – майор сам выбрал счастливчиков среди своих оперов, объяснив: они не только полетят за казенный счет в первопрестольную, но и поедут обратно на поезде вечером. У них командировка на двое суток, командировочные не щедрые, но достаточные, чтобы раз посидеть в тамошнем кабаке после дневной прогулки по российской столице. С собой разрешено взять табельное оружие. Настоящее боевое задание, с какой стороны ни посмотри.

Хантер, как и прежде, разговорчивостью не отличался. Это устраивало Нечваля: говорить им, по сути, не о чем, да и чего болтать зря. Всю дорогу до аэропорта Антон пялился по сторонам, хотя в предрассветной мгле еще толком нельзя было ничего рассмотреть, а когда группу провели через «зеленый коридор», все-таки подал голос: с легким акцентом напомнил пограничнику, что он в наручниках, потому зазвенит, когда пройдет через рамку. И если браслеты с него снимут, он, соответственно, не зазвенит и не доставит господам офицерам лишнего беспокойства. Никто из свидетелей этой сцены никак ее не прокомментировал, наручники с Хантера тоже не сняли, и он заткнулся до самого самолета, где попросил стюардессу дать ему воды и напоить из своих рук, потому что господа полицейские вряд ли снимут с него наручники, дабы он попил сам. Стюардесса, хоть и знала, что этим рейсом милиция кого-то повезет, сделала круглые глаза, так как пассажир тем самым обратил на себя внимание остальных, что создало в салоне несколько нервозную обстановку. Нечваль велел Хантеру заткнуться, тот парировал: «А то что? Выкинешь из самолета, офицер? Без парашюта?» В его словах был резон: даже если бы Антон все два с половиной часа до Москвы болтал без умолку, ему никто не мог даже в рыло заехать. Пререкаться с ним тоже не хотелось, и Нечваль приготовился к худшему. Однако, как только самолет взлетел, Хантер, зажатый в кресле между двумя операми, на всякий случай – понимал, что не обломится! – спросил водки, а потом устроился так удобно, как мог, и мирно задремал.

Перелет после этого показался Нечвалю скучным. Ему хотелось действовать, принимать важные решения, бдеть, нести ответственность – словом, хоть как-то, но руководить, подтверждая скорее самому себе, чем экипажу, пассажирам, операм или даже Антону Хантеру, которого майор больше вряд ли увидит, собственный статус и не последнюю роль в этой операции. Как-никак он, Олег Нечваль, лез под пули в узком пространстве старого двора, где даже в сумерках промазать тяжело. И ему, Олегу Нечвалю, еще раньше пришло в голову, что надо проверить объект, позвонить адвокату… Тихо ненавидя себя за то, что он вот так сидит в кресле в роли обычного вертухая, ладно, старшего конвоира, майор накрутил себя до предела. В результате к концу полета, когда «боинг» пошел на посадку, он уже готов был застрелить Хантера прямо тут, в салоне. И пусть потом доказывают, что не было попытки к бегству. Но, разумеется, сдержался. А открывший глаза как раз во время снижения Антон, видимо почувствовав настроение майора, повернул к нему голову, зевнул, но задирать своих сопровождающих больше не стал.

Москва отзвонилась еще раньше – киевское время на час отстает от московского, и, когда Хантера везли в аэропорт, часы на руке Нечваля показывали шесть утра, а в Москве уже натикало семь, коллеги давно проснулись. Позвонил майор Брагин с Петровки, представился, коротко обрисовал ситуацию: когда самолет сядет, из салона не выходить, к ним сами подойдут, скажут, как дальше, – дело для всех новое, да и клиент серьезный. Изменений в плане мероприятий не будет, но они возможны.

Когда разместились, Нечваль, как и остальные, отключил по просьбе, прозвучавшей из динамика голосом стюардессы, свой мобильник. Часть пассажиров, стоило только шасси коснуться бетона, суетливо принялась включать трубки, пытаясь до кого-то дозвониться. Их не слышали, они кричали, толпясь в узком проходе салона, как будто боялись, что все выйти не смогут и кто-то обязательно останется. Нечвалю это не нравилось. К тому же не было смысла включать свой телефон ни сейчас, ни вообще: все-таки другое государство, заграница, какой-никакой роуминг, а за телефон майор платил из своего кармана, и на счету, между прочим, оставалось не так уж много. И даже если позвонит начальство, денежки с трубки тоже спишутся. А поскольку незнакомый ему московский майор вполне понятно все объяснил, Нечваль решил мобильник сегодня не включать: они ведь обязательно попадут на Петровку, в казенное учреждение, вот оттуда, с казенного телефона, он с Киевом и свяжется.

Те, кого он ждал, появились в салоне, не дожидаясь, пока выйдут все. Москвичей тоже оказалось трое, и старшего Нечваль определил безошибочно: двигался впереди, одет официально – не по форме, но костюм-галстук, как положено. То пропуская, то, наоборот, слегка отталкивая очередного пассажира, он шел по проходу прямо к ним, и Нечваль поднялся – без спешки, без намека на субординацию, потому что они с этим чернявым крепышом в одном звании. Своим операм дал команду сидеть, и те напряглись, сдвинулись, словно сейчас их пленник отчаянно рванет на побег. Сам же Антон Хантер смотрел на происходящее со спокойным любопытством.

– Майор Нечваль? – спросил чернявый. – Брагин.

Оба были в штатском, без головных уборов, потому никаких козыряний – крепкого мужского рукопожатия достаточно. Сразу после этого чернявый вынул из бокового кармана удостоверение, предъявил, но так, для проформы и обмена верительными грамотами. Нечваль сделал то же самое.

– Как долетели? Нормально? – Дежурный вопрос, явно риторический, кивок в сторону Хантера. – Не укатал по дороге? Мужчина серьезный.

– Ничего. Ловить сложнее было.

Если чернявый майор и понял намек на то, что одни ловят, а другие – встречают добычу, то не подал виду.

– Ладно, майор, тут не надо задерживаться. – Шаг в сторону, кивок двоим, ждавшим своей очереди. – Принимайте, мужики. По описи.

– Антон Хантер – один, – подал голос арестованный.

– Поговорим еще, – буркнул Брагин, добавил: – Не здесь, ясно. Давайте, мужики, время дорого.

– Не терпится? – вырвалось у Нечваля.

– Начальство. – Чернявый развел руками, после хлопнул себя легонько по затылку. – Самим бы сдать скорее. А! – Брагин махнул рукой. – Сам же такой, майор.

Тем временем опера́ вывели арестованного в проход. Не зная, нужна ли какая-то особая церемония, Нечваль просто протянул Брагину ключ от наручников. Тот подбросил его на ладони, сунул в тот же карман, где лежало удостоверение.

– Пошли теперь к нам в тюрьму, Антоша.

Один из сопровождающих Брагина подтолкнул Хантера в спину. Тот, не оглядываясь, двинулся на выход, и мужчины сразу перестроились так, чтобы держаться от него по обе стороны.