Бой бабочек - Страница 10

– Где рабочий нашел труп? – спросил Ванзаров, обернувшись к Левицкому.

Тот руками развел.

– Кто ж его знает. Лежит под кустом без чувств.

Мест, куда спрятать тело, если оно в самом деле было, не так много: сцена голая и пустая. Ванзаров прошелся по периметру, разглядывая шершавые доски. Никаких следов, похожих на кровь.

– Это что за веревки? – спросил он, указывая на механизм подъемника.

Александров тут же дал разъяснения, для чего с левого и правого боков сцены натянуты тросы.

– Они работают?

– Как может быть иначе?! – ответил Александров. – Каждый вечер даем концерт и представление. Перед великим событием тем более проверили.

– Что за великое событие?

Вопрос выдавал в Ванзарове человека дремучей невежественности в театральных событиях. Пока Александров описывал в красках, какой великий двойной бенефис звезд, Отеро и Кавальери, ожидается 26 августа, а пристав иронично ухмылялся, Ванзаров неторопливо осмотрел шесть тросов на одной стороне сцены и пять на другой. У последнего, крайнего, остановился и поднял с пола стальной штырь с крючками на концах.

– Что это такое? – спросил он, перебивая рассказ о значении гала-концерта и бенефиса для мировой истории.

– «Кошка», как мы ее называем, – ответил Александров, немного обиженный невниманием. – Блокирует движение подъемника. Только этот уж года три не используем, пустой стоит. Икоткин, наверное, вынул и забыл закрепить.

Взявшись за ближний трос, Ванзаров легонько дернул. Трос пошел легко, противовес работал отменно. Раздался мягкий шуршащий звук – веревка трется о металл колеса. Снизу плавно поднялась тень. Ванзаров, как будто был готов, перехватил трос. Тень, поднявшаяся чуть выше его головы, плавно чуть опустилась. И встала с ним лицом к лицу.

За спиной у Ванзарова раздался звук, будто кто-то подавился.

– Боже мой… – еле проговорил Александров, не в силах оторваться от зрелища.

– Мать честная, – выдавил пристав, мгновенно протрезвевший. – Господин Ванзаров, это что же такое?

– Нашлась пропавшая ведьма.

Кто бы знал, что под внешним спокойствием Ванзарова таится борьба с собой, – он не имел права дать слабину и отвести взгляд. Смотрел прямо в черный лик. Недаром рабочему сцены показалось, что явилось существо из тьмы.

– Пристав, номер Департамента полиции знаете? – наконец проговорил он, не поддаваясь тени.

– Так точно, 83.

– Господин Александров, у вас телефон имеется?

– Имеется, – раздался еле слышный ответ.

– Прошу телефонировать и вызвать сюда господина Лебедева.

– А если он… не изволит? – спросил пристав, с ужасом думая, кого ему предстоит беспокоить.

– Скажите, что я лично просил прибыть. Дело… интересное.

Ванзаров победил тень. Вернее, победил тень в себе. Она уже не казалась такой ужасной. Он обернулся к приставу.

– Прошу поторопиться. У меня мало времени, чтобы помочь вам. Иначе сами будете дело распутывать.

Левицкий побежал так, будто хотел скрыться от ужасного видения, преследующего его по пятам. А Ванзаров потер подушечкой большого пальца подушечку указательного – что-то скользкое осталось.

Поляк говорил хорошо. Поляк говорил уверенно, продуманно. Сразу видно: мастер своего дела. Коли возьмется, точно своего добьется. Никто не помешает. Никто поперек пути не встанет. Вон как каждый ход, каждую деталь заранее подготовил. Обух слушал дорогого гостя с большим интересом. Таких виртуозов нынче не осталось. Теперь все больше фомкой да динамитом работают. А тут – высокое понимание человеческих слабостей. Талант, одним словом, мир воровской кличку даром не дает.

Диамант закончил изложение плана. Плана простого, разумного, верного. И теперь ждал, что скажет старшина. Обух не спешил с ответом.

– Каково твое слово будет? – не выдержал поляк.

Обух степенно хмыкнул.

– Что сказать: задумано толково. Может, и выйдет.

– Не сомневайтесь! Так могу получить ваше дозволение? – спросил Диамант. – Дозволяете, пан старшина?

– Нет, не дозволяю.

Диаманту показалось, что он ослышался: не может быть такого. Он со всем уважением, все карты раскрыл, процент самый выгодный предложил, а с ним вот так? Ох уж этот столичный имперский дух! Воры – и те заразились. Нигде не дают бедному угнетенному поляку свободы. Что за народ такой, даже украсть для своей же выгоды не дают. Может быть, что-то напутал старик.

– Пшепрашам, пан старшина? – аккуратно спросил он.

– Все ты понял, Диамант, нету тебе дозволения.

– Со всем уважением, Семен Пантелеевич, – Диамант старался быть мягким и вежливым. Чтобы выйти живым. – Так, может, процент не устраивает? Так я не держусь. Если двадцать мало – предлагаю двадцать пять. Это очень хорошо будет с такого куша.

– Да, процент хороший, – согласился Обух, играя в пальцах перьевой ручкой, как ножиком. – И куш будет жирный, кто спорит.

– Но давайте, пан старшина, раз так, для такого случая – берите треть!

Щедрость Диаманта не имела границ. Не мог он позволить себе прокататься из Варшавы в Петербург впустую.

– Даже треть даешь? Надо же…

– Добже! – Диамант кинул шляпу об пол, хлопнул по колену, плюнул в ладонь и протянул. – Половину даю, Семен Пантелеевич! Половина – ваша. По рукам?

Обух только усмехнулся.

– Ох, горячий ты. Да ты остынь малость, послушай…

Диамант не отвел протянутую ладонь, ждал. Или надеялся на чудо.

– И куш большой, и половина куша – еще лучше, – продолжил Обух. – И ты против закона нашего не пошел, все как должно сделал. Гости́ у нас, сколько пожелаешь. Только на дело твое дозволения нет. Все, точка.

– Но почему?! – вырвалось из души Диаманта.

Обух не стал серчать: переживает человек.

– Любому вору одного моего слова достаточно. Тебе послабление сделал. Потому, что ты знаменитость, такие фокусы и в Киеве, и в Одессе, и в Ростове показывал. И даже в Москве-матушке. Но тут другой поворот…

Ладонь осталась нетронутой. Диамант подобрал с пола шляпу, отряхнул и молча, через силу улыбался.

– Только тебе из уважения поясню, почему не дал дозволения. Брильянтов и камений у актриски этой Кавальери, конечно, целая гора. Да только горячи больно, в руки не даются. Ну, возьмешь ты их, и куда денешься? Это все подарки таких людей, что власть большую имеют. Обидятся они сурово. А это что значит? А то, что тебя не только вся полиция ловить будет, тебя и жандармы ловить будут, и, чего доброго, армию подымут. Такое начнется, что хоть беги. Ловить тебя будут, а у нас загривки трещать будут: в крепкий оборот возьмут, не вздохнешь. Что половина куша, что целиком дорогонько обойдется. Пусть актриска наряжается. Нам спокойнее жить. Ну, понял аль нет?

Это был конец. Конец мечте закончить карьеру знаменитого вора таким делом, чтобы о нем легенды слагали. Даже в поражении Диамант умел держать лицо. Поблагодарил, поклонился и, подхватив чемодан, вышел вон.

Сразу за ним в подвал юркнул парнишка-щеголь. Обух поманил его, обнял за плечо и стал нашептывать, будто кто-то мог подслушать.

– Вот что, Пегий, приглядишь за паном Диамантом, пока не отчалит. Посматривай. Да помни: он ловкий, обведет тебя вокруг пальца. Если заметишь, что ходит кругами, где не следует, тут уж бегом ко мне. А мы покумекаем, что делать.

Парнишка подправил фуражку и был таков.

А Обух глубоко задумался. Он знал, что решение принял верное, хотя и жаль упускать такой куш. В одном не был уверен: с таким гонором, как у Диаманта, чтобы вот так взял и отказался от брильянтов Кавальери? Трудно поверить. Ох трудно. Ну да поглядим… За ослушание запрета наказание одно. Хоть ты вор безвестный, хоть звезда Диамант. Пощады никому не будет.

Разных звезд повидала сцена «Аквариума». Но такую видела впервые. Звезда возвышалась над сценой могучим ростом, легонько помахивала докторским саквояжем желтой кожи и перекатывала во рту незажженную сигариллу. Что было большой удачей для всех. От запаха этой никарагуанской сигариллы, говорят, падали в обморок крепкие извозчики, а барышни лишались чувств. Да что там барышни, сам директор Департамента полиции Зволянский однажды неудачно вышел на лестницу, где раскуривалась сигарилла, упал в обморок и, придя в себя, долго не мог вспомнить, где находится. Пришел в себя, только когда поднесли портрет его супруги. Говорят, при этом сильно закричал.