Богиня победы - Страница 12

И хотя я не понял, кому «им», я был ему благодарен.

— А представляешь, — продолжал Мишка, — если б ты был футбольной командой. Восемь очков из восьми возможных. Да ещё на полях противников. Отличный результат!

Мы помолчали. Потом Мишка сказал:

— А вообще ты не расстраивайся. Мелочи жизни. Значит, так. Сейчас идём ко мне. Надо сегодня обязательно решить, как мы будем соединять трубки каркаса. И с парусом надо что-то делать.

— Нет, Мишка, сегодня не могу, — сказал я. — Я на день рождения иду.

— Это ещё к кому?

— Да так. К родственнице одной. Но я не долго. Посижу немного, сорвусь и — сразу к тебе. Ты жди.

К счастью, маме было не до моих очков на полях противников. Она с ходу начала готовить меня к визиту на день рождения.

— Вымой голову и шею, подстриги ногти, вычисти башмаки, надень новые брюки, — рухнули на меня приказания. Мама уже не говорила: «Мне думается, Дмитрий, тебе не плохо бы вымыть голову». Сопротивление было бессмысленным.

— Вот подарок. Я купила «Рассказы о Русском музее». А посмотри, какие замечательные астры. Ну, иди, сынок, не опаздывай. Точность — вежливость королей.

Учиться вежливости у королей и приходить вовремя я, конечно, не собирался. А то, чего доброго, придёшь первым и будешь сидеть как дурак.

Ещё меня смущали цветы. Книгу подарить можно, но преподносить цветы мне почему-то не хотелось. Сначала я решил их просто выбросить. Но потом пожалел. Астры и вправду были красивые. Я стоял посреди двора и не знал, что с ними делать.

Тут я увидел нашу дворничиху Полину Васильевну. Она возвращалась из магазина. Вопрос был решён. Я подбежал к ней и сунул цветы в сетку.

— Это вам, Полина Васильевна.

— Ой, да что ты, Дима, — удивилась она. — Или праздник сегодня какой? Восьмое марта вроде не скоро.

— Разве вы не знаете? — сказал я. — Сегодня большой праздник. Сто лет лошади Пржевальского.

— Господи, а я-то здесь при чём?!

Но я уже бежал со двора. Под аркой я обернулся. Полина Васильевна поставила сумку на землю, вынула из неё астры и, как-то робко оглядевшись, прижала их к груди. А я вдруг подумал, что зря я про какую-то дурацкую лошадь наплёл.

Вера открыла мне дверь и сказала:

— Молодец. Хорошо, что ты пришёл.

В прихожей стояли ещё две девчонки, одетые в одинаковые платья. Сразу было видно, что они близнецы.

— Меня зовут Кира, — сказала одна из них.

— А меня Ира, — сказала другая. — Правда, мы похожи. Нас даже папа иногда путает. Вот смотри.

Они взялись за руки и закружились по коридору.

— Отгадай теперь, где Кира, а где Ира, — сказала одна из них.

Неужели за всю жизнь им не надоели эти фокусы. И вообще, разве уж так приятно быть похожим на кого-то, как две капли воды. Да ещё нарочно одинаковую одежду носить.

— Каждая из вас Кира-Ира, — сказал я.

Из комнаты вышел Верин папа.

— Наконец-то я вижу в доме мужчину. Дмитрий, если не ошибаюсь. Это хорошо. Просто замечательно. А я Николай Андреевич. Ну, кворум есть, можно начинать. Давай, дочь, командуй. Раз мама уехала — ты хозяйка. А мне нужно разговор с Семипалатинском заказать. — И он начал крутить диск телефона.

Мы вошли в комнату.

— Вера, а мы тебе музыкальный подарок приготовили, — сказала Кира-Ира. — «Спящую красавицу» в четыре руки.

Они сели к пианино и действительно заиграли сразу четырьмя руками. «Интересно, — подумал я, — они и чай из одной чашки будут пить».

Вдруг из коридора, чуть не заглушая пианино, загремел голос Вериного папы:

«Девушка, я говорю: Се-ми-па-ла-тинск! Семь палат, понимаете! Что? Ну, семь комнат! Ах, ты, ёлки зелёные! Колбасу такую, знаете, — семипалатинскую? Ну, вот. Колбасу знают…»

Наконец он заказал разговор и вошёл в комнату.

— Извините, ребята. Я так кричал. Ни черта не слышно. Девочки, можно сначала. Я так люблю эту вещь.

Кира-Ира заиграли сначала. Но тут раздались частые телефонные звонки. Николай Андреевич вскочил и кинулся в коридор.

— Погодите, девочки, не играйте!

Через несколько минут он заглянул в комнату.

— Простите, друзья, я должен бежать. Оказывается, Свистунов уже приехал на завод. А он мне позарез нужен. — И Николай Андреевич исчез.

— Ну вот, опять, что ли, сначала играть? — спросили Кира-Ира, уже притомившиеся у пианино.

— Давайте лучше за стол, — сказала Вера.

Вкуснятины всякой на столе была масса. Но я сидел и думал, как бы поскорей смыться.

— А ты в обыкновенной школе учишься? — спросили Кира-Ира, ловко уплетая «корзиночки».

Никогда раньше и ни перед кем я не хвастался своей школой. Да и чего хвастаться. Школа как школа. Везде, наверно, такие. Но тут мне почему-то стало обидно за свою школу. Я даже обозлился.

— Почему это в обыкновенной, — сказал я.

— А в какой? В английской?

— Нет, — сказал я. — В поэтической.

— В поэтической?! Да ведь таких школ не бывает!

— Здрасьте. Я учусь в ней, а они — не бывает.

— Ой, как здорово! — захлопали в ладоши Кира-Ира. — Расскажи, чего вы там делаете.

— Не чего, а что, — сказал я. — Стихи пишем. Поэмы. Некоторые предметы прямо так в стихах и идут. Литература, конечно. История. У нас даже оценки по-другому ставят. Знаете, как в футболе: два очка, ноль очков. Вот сегодня, например, я на четырех уроках восемь очков получил. Высшее достижение.

— Вы что же, всё время стихи пишете? Или у вас и упражнения какие-нибудь бывают? Ну, как в музыке гаммы.

— Бывают и упражнения. Рифмы составляем. Ну там, чижик-пыжик, галка-палка, штучки-дрючки. Кстати, Кира-Ира, у вас закурить не найдётся? — сказал я, развалясь.

— Мы не курим, — ответили близнецы и захлопали глазами.

— Жаль, — сказал я. — А то я трубку свою забыл.

— Может, ты нам прочтёшь какое-нибудь своё стихотворение, — сказала Вера.

Вот это уже было лишним. Со стихами у меня туго. В голове вертелось только: «Зима!.. Крестьянин торжествуя…» Но это, сами понимаете, каждый знает.

— Ой, пожалуйста, прочти! Хоть маленькое, — закричали Кира-Ира.

Я был приперт к стенке. Надо было что-то читать. И тут я вспомнил строчки какого-то стихотворения, которые папа не то в шутку, не то всерьёз частенько вспоминает, когда мы все втроём идём гулять.

— Ладно, — сказал я. — Вот вчера написал. Правда, не докончил ещё.

И я стал читать:

— Как интересно! — закричали близнецы.

— А что такое капот? — спросила Вера.

— Ну, куртка такая, — сказал я. — Типа нейлоновой.

— А почему там пожар багровый? — спросили Кира-Ира.

— Так ведь лес горит, — сказал я. — Осень хоть и холодная, но сухая. Вот он и горит.

— Значит, они пожар идут тушить?

— Ясное дело, — сказал я. — А вообще мне пора. Поэму надо закончить.

В коридоре Вера вдруг сказала:

— Я тебя провожу немного.

Мне этого совсем не хотелось. Начнёт ещё спрашивать, зачем я тут паясничал.

— Не надо меня провожать. Что я, барышня? И гости у тебя сидят.

— Ничего, подождут.

На улице она ни о чём не спрашивала. Просто шла рядом и молчала. И я вдруг взял и рассказал ей и про четыре двойки, и про физкультурную форму, и даже про то, что видел её во сне на музыкальном понедельнике у великого седого музыканта. Только про цветы, которые я Полине Васильевне отдал, я не сказал ничего.

— Есть новости, — сказал Мишка, открыв мне дверь. — Гляди, что я на свалке нашёл.