Боги слепнут - Страница 66

– Не умри от обжорства, – беззлобно ухмыльнулся Бенит. – А то кто же даст мне очередной мудрый совет.

– Я еще долго проживу, – пообещал Крул и вновь рыгнул. – Кстати, о советах. Ты знаешь, что некоторые охранники Элия, которых считали мертвыми, вернулись в Рим? Они все теперь неграждане, но что странно: никто из этих парней не подал прошение о получении гражданства.

– Кроме Неофрона. Хорошо, мерзавец, пишет.

– Не читал, – Крул поскреб пятернею затылок. – Не о том речь. Речь об Элии. Тут такое дело… Малека, работорговца, у которого бывший Цезарь был в плену, убили. Кто-то впрыснул ему в вену сверхдозу «Мечты». И парень прямиком угодил Орку в пасть.

– Ну и что из того? Чья-то месть.

– Так-то оно так. Но за что ему мстили, мой мальчик? За что?

Бенит пожал плечами.

– Ну, не знаю. Кто-то заплатил выкуп, а потом…

– О нет! Римляне сбежали, не заплатив выкупа – это я знаю точно. Вот какая штука.

– Не заплатив выкупа? – Бенит нахмурился. Что-то такое напрашивалось само собой. Но вот что?

– Как ты думаешь, будут мстить работорговцу, которому не заплатили денег? – хитро улыбаясь, спросил Крул.

– Он мог кому-то задолжать.

– Это Малек-то?

– Он мог издеваться над пленниками.

– Умница. А если учесть, что мстил Квинт, преданный пес Элия, Квинт, который сам не был в плену, то хотелось бы знать, что такого сделали с Элием, не так ли? – Глаза Крула превратились в две узкие щелочки.

– Дедуля, ты чудо! Ты стоишь всего «Целия»!

– «Целий» тебя игнорирует, мой мальчик. Пора наступить им на хвост. Только осторожно. Это такая змеюга, которая может ужалить. Кстати, там, в холодильнике есть копченая рыба. Достань-ка.

Бенит кинулся к холодильнику.

Утром к диктатору Бениту был приглашен Неофрон.

Литератор явился. Невольно Бенит залюбовался шириной его плеч и мускулатурой рук.

На столике лежал новенький экземпляр «Пустыни» и подле стило с золотым пером.

– Прекрасный библион! – Бенит погладил имитирующую телячью кожу обложку.

– Благодарю, сиятельный муж. – Даже в белой тоге Неофрон выглядел как преторианец.

Они сидели в триклинии на Палатине, во дворце Флавиев. Самый лучший дворец в мире построили плебеи Флавии. Потому что только плебеи понимают толк в дворцах. И самый лучший амфитеатр построили тоже они. Бенит держал в таблине бюст Веспасиана – круглая хитрющая физиономия. Умный был парень. В триклинии тоже есть его бюст. «Деньги не пахнут», – и все тут.

– Читал с истинным наслаждением. За успех библиона! – Бенит поднял золотой бокал с фалерном.

Они выпили. Неофрон был тронут.

– Элий хорошо сражался в Нисибисе? – спросил Бенит как бы между прочим.

– Неплохо для гладиатора.

– А в плену? Как вел он себя в плену?

– Он долго болел.

– Кажется, вы угодили в лапы к некоему Малеку. В связи с чем слышал я это имя? Вспоминаю, но вспомнить не могу.

– Малек погиб в прошлом году весной. Или в начале лета. Об этом писали в вестниках.

– Твоих рук дело?

– Нет. Я не успел.

Бенит понимающе кивнул.

– А Элий? Где он теперь?

– В Альбионе, наверное. Где ж ему быть?

Бенит лично наполнил бокалы вином.

– И как вам жилось у Малека?

– Хуже, чем на Лазурном берегу.

Бенит ненатурально расхохотался, потом состроил хитрую рожу, подался вперед и подмигнув, спросил:

– Били?

– Малековы люди? О нет, наоборот, берегли. Ведь мы стоили много. По их подсчетам – миллионы. Римляне ценятся в отличие от прочих. И этот мерзавец знал денежкам счет.

– За что же его убили?

– Малек прикончил несколько человек, когда нас брали в плен. Все мы были ранены, многие ни рукой, ни ногой двинуть не могли. А эта мерзавец приказал убить людей, что дали нам приют. Такое не прощают. С Малеком обещали посчитаться и посчитались.

– Неужто никого не били? Элия, к примеру. Ведь он упрям. Он такой… Неужто ни разу никто не ударил плетью?

Неофрону почудилось, что с губ Бенита капает слюна. Лицо диктатора сейчас было куда хитрее, чем раскрашенный бюст Веспасиана в нише.

– Цезарь был ранен. Тяжело. Едва выжил. Нелепо было его еще и бить. – Голос Неофрона звучал почти натурально. Но почему-то литератор отвел взгляд.

– Я слышал о Малеке другое. Но он подох. Туда ему и дорога. Выпьем за твой побег, Неофрон. Надеюсь, ты не сделался поклонником Элия?

– Поклонником? Я пытался его кое-чему научить. Но он слишком упрям.

– Ну что ж, выпьем. За бога Аполлона и его девять Муз.

– За десятую тоже стоит выпить. Ведь по моему библиону собираются ставить кино. – Неофрон рассмеялся. Радовался, что разговор так легко ушел от неприятной темы. И Бенит приметил эту радость.

– Прекрасно! Выпьем еще и за десятую.

«Надо бы надавить на него, но парень мне нужен. Пусть пишет свои библионы. Они стоят целого года пропаганды. – подумал Бенит. – Придется поискать кого-нибудь другого, чтобы расколоть».

«Другого» нашел Макрин. Другим оказался Камилл. Его удалось без труда заманить в логово исполнителей, ничего не объясняя, лишь намекая на дело чрезвычайной важности. Бенит явился послушать допрос в смежной комнате. Камилл ждал в темном таблине больше часа, пребывая в неизвестности. Он многое себе навооброжал за это время. Прислушивался, но ничего не слышал. Вглядывался в темноту до рези в глазах, и перед ним вновь расстилалась пустыня. Камилл не знал, к чему готовиться. К исходу часа он стал думать, что ослеп.

Наконец в комнате зажглась лампа, и явился Макрин. Он был в черном, как и его исполнители, но статью и повадкой на военного совсем не походил, хотя и копировал с тщанием манеры центуриона. Коротышка Макрин уселся в глубокое кресло с высокой спинкой. Перед ним на стол парень в черном поставил вино и фрукты в вазе, хрустальный кувшин с водой. Вода… Камиллу хотелось пить. Вообще после перехода по пустыне вода имела для него сакральный смысл. Едва он видел эту живительную влагу в прозрачном сосуде, как невыносимая жажда охватывала все его существо. Камилл судорожно сглотнул и огляделся. Стены из темного камня. Крошечные оконца, забранные частой решеткой – обстановка явно не добавляла оптимизма.

– Пить, – прошептал Камилл и облизнул потрескавшиеся губы.

– О, пожалуйста, друг мой, о чем разговор! – Макрин слащаво улыбнулся и наполнил бокал. – Мы же с тобой друзья! – Камилл не помнил, когда они успели подружиться. Но промолчал. Плен научил его держать язык за зубами. – Я восхищен твоим мужеством и мужеством твоих друзей. Вы же герои! Почему Рим не оказывает вам подобающие почести?! Я спрашиваю – почему?

– Какие мы герои! – вздохнул Камилл. – Мы не сумели отстоять город и попали в плен.

– А кто виноват во всем? Руфин!

– Не будем ничего говорить об императоре Руфине. Он мертв.

– Ценю твое благородство! Другие не ценят, а я ценю. Поговорим тогда о живых.

Гроздь винограда в вазе поблескивала аметистовым блеском. Лампа слепила глаза. Камилл жадно пил воду и никак не мог напиться.

– О ком из живых?

Мягкая липкая рука легла на плечо. Камилл передернулся. Ему хотелось домой. Матушка наверняка приготовила пунийскую кашу на ужин. И в чаше на столе виноград. Вернувшись в Рим, он как будто вернулся в детство. Любил, когда его гладили по голове, любил, когда хвалили. Смотрел только наивные сентиментальные фильмы. Ни в цирк не ходил, ни на игры.

– Расскажи, как ты жил в плену? – попросил Макрин. – Ты знаешь, я же писатель. Я могу написать о вас библион, прославить подвиг доблестных преторианцев.

Камилл поморщился:

– Не надо нас прославлять, доминус.

– И все же, как вы жили? Где?

– Жили в крепости на оазисе. Одна комнате на всех. Кормили плохо. Я был ранен, рана зажила.

– На губе рана? – невинно осведомился Макрин. – Я так боюсь боли. И боли, и крови. В обморок падаю, лишь вижу кровь. А ты… о ты все вытерпел… такая боль… Лицо! – Макрин тронул пальцем свою губу. – Ах, да будет здорово то, что я трогаю.