Боги слепнут - Страница 59

– Ты серьезно?

– Конечно. Нужен повод. Заявим, что их присутствие вредно для здоровья императора, и уволим.

Бенит радостно потер ладоши.

– Дедуля, тебе цены нет! Мы бросим тень на императора и разделаемся с гвардией. Вот только… – Бенит запнулся. – Норма Галликан никогда не признает гвардейцев негодными к службе.

– Зачем тебе Норма Галликан?! – ухмыльнулся Крул.

– Она главный специалист в этой области.

– Ну и что? Зачем тебе какие-то специалисты? Тебе нужны продажные люди – и только. Создай комиссию из своих медиков. Неужели ты не можешь найти трех-четырех служителей Эскулапа, которые подпишут любые бумаги.

– Дедуля, ты умнее любого гения!

– Ладно, ладно, можешь не благодарить. Займись преторианцами и поскорее.

В это раз Большой Совет собирался в Лютеции из-за разногласий между Галлией, Испанией и Германий и Бенитовым Римом. После стольких дней и месяцев разлуки Элий наконец встретится с сыном. Неужели?! Элий не мог унять внутренней дрожи. Он встретится с сыном, которого никогда не видел. То есть видел фото в вестниках – насупленного серьезного малыша, облеченного в пурпур. Видел фото, которая носила с собой Летиция: крошечный карапуз в пурпурных пеленках. Малыш Постум. Малыш. Элий мысленно разговаривал с ним, объяснял причину разлуки. Потом понял, что никаких слов не надо, надо просто обнять ребенка, и тот все поймет. Но вспомнил о Бените, и внутри все перевернулось.

Чего он боится? Все задумано очень даже неплохо: Элий встретится с маленьким императором, тот объявит о низложении Бенита. Большой Совет утвердит решение Постума.

«Но я не гражданин Рима, – вспомнил Элий. – Я даже не смогу надеть тогу».

Он предстанет перед Большим Советом не в тоге, а в серой тунике перегрина. Да нет, не так – он вообще не может предстать перед Большим Советом. От его имени будет говорить кто-то другой. Но кто? Кто согласится рискнуть и говорить от имени бывшего Цезаря? Или все же ему позволять выступить лично? А кто может позволить такое? Только председатель Большого Совета, представитель Галлии Бренн.

Узорная решетка вентиляционного отверстия упала к ногам стоящего у дверей императорской спальни гвардейца. Авл Домиций отскочил в сторону. Меч мгновенно вылетел из ножен. Из черной дыры никто не показывался. Но там кто-то был. Авл это чувствовал.

– Спрячь меч, – посоветовал прятавшийся в вентиляции. – Нам надо поговорить. У меня для тебя послание, Авл.

– Ты – странный почтальон. – Гвардеец опустил меч.

– Видишь ли, современной почте доверять нельзя. Так что приходился пользоваться специальными каналами.

– Может быть, выйдешь наружу? – предложил преторианец.

Из отверстия высунулась плоская змеиная голова. Судя по голове, тварь была немаленькая.

– А, это ты, Гет! – Авл перевел дыхание и спрятал меч в ножны. – Что у тебя за послание? От кого?

– От Августы. Ты клялся ей служить.

– Клялся, – подтвердил Авл. И сердце его невольно заколотилось сильнее.

– Так вот, поручение таково. Завтра Бенит отправляется в Лютецию. Ты поедешь следом послезавтра. С императором. Один.

– Но Постум должен остаться в Риме.

– Император никому ничего не должен. Постум поедет в Лютецию и выступит на заседании Большого Совета. Вы прибудете прямо перед на заседание в храм Мира к четырем часам дня.

– Это похоже на похищение.

– Таков приказ императора.

– Император может мне приказать?

– Может.

– Бенитовы псы пустятся за нами в погоню.

– Уедешь на пурпурной «триреме» вечером. До утра императора никто не хватится. Машину никто не посмеет остановить. Минуешь границу до рассвета. К назначенному сроку будешь в Лютеции. Справишься?

– Конечно.

Что задумала Летиция? Невероятно. Неужели она хочет низложить Бенита и стать диктаторшей? Почему бы и нет? Именно, почему бы и нет? И кем будет он, Авл? Сердце его отчаянно застучало. Красавец-гвардеец рядом с одинокой красивой женщиной.

Авл на мгновение прикрыл глаза. Они снова были в саду. Летиция смотрела ему в глаза, и губы ее шептали: «Не здесь». А глаза, глаза обещали…

Преторианец стиснул кулаки. Ну почему тогда в гараже появилась эта черная гадина? Если бы не эта подлая тварь, он бы давно уже делил ложе с Августой. Но ничего… Еще все можно наверстать. Они низложат Бенита и тогда…

Огромная триумфальная арка Руфина в Лютеции напоминала вымершего мастодонта. Подле нее под мраморной плитой похоронен неизвестный солдат, погибший во время Третьей Северной войны. Широкая улица, названная с присущим галлам юмором Элизийскими полями, упиралась в арку Руфина.

Элий никак не мог поверить, что Руфин мертв. Знал, что император умер, но все равно продолжал разговаривать и спорить с ним, как с живым. Руфин лично ему, Элию, не хотел никогда зла. Но божественный Руфин[65] почему-то считал Элия врагом Рима, противником, которого надо всеми силами победить и не допустить до власти. И наверное, никто в мире не сделал столько зла, сколько сделал Руфин. Даже Трион. Потому что Трион – лишь следствие. А причина всему – Руфин. Но что толку обвинять мертвых. Вскоре приедет Постум, и все решится. Элий бродил по улицам с самого утра. Ноги ныли. Однако он мог теперь ходить часами, мог бегать и прыгать так же быстро, как до ранения. Он был сейчас проворней и сильнее, чем в те дни, когда выступал на арене. И только постоянные боли в ногах, да неровная походка напоминали о прежнем увечье. Сколько Элий ни ломал голову, причину такой метаморфозы понять не мог.

Он выпил кофе в маленькой таверне и вновь отправился бродить. Усидеть на месте он не мог. Завтра утром к началу заседания Большого Совета в Лютецию должен приехать Постум. Тайно.

Молодой светловолосый галл с золотым торквесом[66] на шее остановил Элия на улице Кота, который ловит рыбу.

– Я – художник. На последнем этаже у меня мастерская. Зайди, приятель, я плачу по десять сестерциев за час позирования.

Элий поднялся по деревянной лесенке под самую крышу. Лестница был узка и темна, а мастерская огромна и затоплена светом. В его потоке плавали белые льдины необработанного мрамора. Холсты громоздились друг на друга, прислоненные к стенам, являя посетителю серебристую изнанку холста. Две девицы сидели в обнимку на низком ложе, покрытом истертым шерстяным одеялом, и курили. То ли табак, то ли травку – от пряного сиреневого дыма кружилась голова. Обе девушки были золотоволосы и белокожи. Такими бывают лишь юные девушки в Галлии. Мать Элия была уроженкой Лютеции. От нее и он унаследовал необычную для римлянина бледность и серые глаза.

При видел Элия девушки вскочили и захлопали в ладоши.

– Правда, он то, что нам нужно? – спросил художник, разливая по бокалам вино. – Лицо настоящего патриция. Подлинная находка.

Он усадил Элия на деревянный табурет, накинул белую драпировку, повернул голову к свету.

– Я тоже попробую его писать! – воскликнула одна из девушек. – Такой характерный старик!

Старик…

«Неужели я – старик? «– Элию сделалось не по себе. Еще несколько лет назад он почитал себя молодым. Почти мальчишкой. Ему же только тридцать пять. Неужто старик?

Одна из девушек принялась рисовать углем голову Элия, другая – взялась за цветные мелки. Но работа ей быстро наскучила. Она вновь повалилась на ложе и закурила.

– А ты слышала: говорят, Элий жив, его видели в Альбионе, – сказала та, что рисовала.

– Какой это Элий? Самозванец, – хихикнула вторая.