Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады - Страница 24

Ни разу не сразившийся в битве с внешним врагом, польный гетман казнил и казнил всех, кто держал руки не по швам, занимаясь самоуничтожением Речи Посполитой и самозабвенно орал измученным людям: – Я вас восковыми сделаю! Страх вам! Пусть казненный десяток сотне, а казненная сотня тысяче показывает пример!

Гордые хлопцы отвечали Потоцкому: Тогда разом посади на кол всю Украину.

У погибших отцов и матерей остались дети, которые копили в душе ненависть к злобным гонителям своего народа и эта яростно-молчаливая удушающая ненависть заглушала потоцкий страх перед карательными муками и даже смертью. Украинская земля заколебалась, словно в окрестностях огромного вулкана перед его извержением, видя, как шляхетская плотина перехватывает русло седого Славутича и останавливает его историческое течение. Вдруг грозно загудел вылетевший из-за днепровских порогов ветер: «Поднимайтесь и омойте землю шляхетской кровью, ибо паны сами не остановятся в своих преступлениях». Приближалась хмельницкая развязка панско-казацкой смертельной дуэли, грозная и страшная.

В 1638 году по всем юго-восточным крессам Речи Посполитой пьяные шляхтичи орали никак до конца не дорубаемым казакам: “ Мы вас будем резать, как добрый повар цыплят!” Нf жаль не слышали они своими залитыми водкой и заросшими волчьей шерстью благородными ушами, как от пограничного Чигирина поднимается неостановимая гроза, посверкивая пока еще дальними и, кажется, нестрашными молниями:

– Вы, панове, кулинары известные. Облопаетесь скоро нашего добра.

– Вы, панове, кулинары известные. Облопаетесь скоро нашего добра.

Грозные пророческие слова докатились до магнатской Варшавы, но ей было привычно все равно. В Европе два десятилетия шла бесконечная Тридцатилетняя война, вызывая ежегодное подорожание хлеба и долгохранимого продовольствия Шляхта торопилась высосать из Украины все соки, превратить их в деньги, пропить и пустить на ветер и во многих ее староствах панщина посполитых на господ выросла чуть ли не до семи дней в неделю, выжимая из селян все что можно и что нельзя. Украинский народ не имел никаких политических прав, а православная казацкая шляхта – никаких карьерных шансов. Вся Украина, ее казаки, посполитые, городские мещане, духовенство, дворяне были напрочь оскорблены польским засильем. Петр Скарга безнадежно кричал на всю Речь Посполитую о начале такого близкого государственного конца Польской Короны: «Шляхта ничего знать не хочет, только криком все решает. Те же, кого они выбирают, служат не с желанием добра отчизне, а с дурными желаниями – руководятся ненавистью к своим противникам, ищут своих выгод и повышений, угождают панам, которым служат. Наши королята от имени шляхтичей говорят то, о чем шляхта никогда не думала, но она бессмысленным криком на все соглашается, сама не замечая большого вреда себе».

Благородные и честные поляки в тысячный раз предупреждали, что «во всякой стране совершаются злодеяния, но нигде они так часто не остаются безнаказанными как в Польше, где садист и убийца будет цел и невредим, если у него есть сильные покровители». В 1638 году нобилям, не интересовавшимися количеством собственных преступлений против народа, был нужен монопольный хлеб на экспорт, а не своенравный казак с мушкетом и четырьмя пистолями за поясом. В соответствии с традиционной государственной политикой Речи Посполитой, из Варшавы под Киев к Николаю Потоцкому привезли новую «Ординацию» казацкого войска, упразднявшую куруковские статьи 1625 года, казацкие выборы, суд, старшину до сотников и даже браки казаков с посполитыми. Дорога за пороги закрывалась для всех, у кого не было особого разрешения от польских властей. Во главе реестрового войска вместо гетмана-старшого ставились назначенные великим коренным гетманом и утверждаемые королем польские комиссары, генеральная старшина, полковники и даже их есаулы:

«Поскольку казацкое своеволие так разнуздалось, что пришлось разгромить его, – поэтому на вечные времена мы избавляем казаков от старшинства, всяких старинных судов, права, доходов и других отличий, полученных ими за верные услуги от наших предков и теперь из-за мятежей утраченных, и желаем их иметь в положении простого народа, превращенного в хлопов.

Реестровым казакам, смирившимся перед Речью Посполитой, число которых мы обозначили только в шесть тысяч, мы на место их выборного старшого будем ставить комиссара, человека, рожденного в шляхетском состоянии. Все полки по очереди должны ходить на Запорожье для охраны этих мест от татарских нападений и следить, чтобы казацкая вольница не пряталась по островам и не чинила бы походов на море. Пойманный без паспорта комиссара казак подлежит смертной казни».

Через двести лет украинский гений писал о 1638 украинском годе:

В 1638 году голова Богдана Хмельницкого, к счастью, осталась на могучих плечах грозного обоерукого воина, а значит Польской Короне не удалось на вечные времена разгромить казацкое своеволие. Последний раз Богдан Хмельницкий подписал как генеральный писарь реестрового войска казацкую капитуляцию в лагере Павлюка в черкасской Боровице, чудом не попав на казнь в Варшаву: «Писано в полной раде под Боровицей, в канун Рождества Христова, року божьего 1637; Богдан Хмельницкий, именем всего Войска Его королевской милости Запорожского, как войсковой писарь, при печати рукою властной».

Весь 1638 год Богдан Хмельницкий провел в дороге между Чигирином и Варшавой, по несколько раз проезжая через Смелу, Корсунь, Белую Церковь, Паволочь, Любар, Острог, Дубно, Львов, Замостье и Люблин на прямую дорогу до новой столицы Польской Короны. Владислав IV делал королевский вид, что сочувствует казакам, но прямо говорил, что сенат в политических делах заставляет держать его руки по швам. В Чигирин вернулся не генеральный писарь реестрового казацкого войска, а только чигиринский сотник Черкасского полка и это было чудо, что Богдан Хмельницкий вообще остался живой после своего участия в восстаниях трех последних лет. Он еще будет два 1639 и 1640 года пытался спасти казацкую силу и в Вильно, и в Варшаве и ему это удастся, несмотря на то, что нобили в один голос заявляли, что «украинское быдло с его черноземом должны обеспечивать только роскошную шляхетско-магнатскую жизнь, но никак не свою собственную».

К середине XVII века на Украине проживало пять миллионов человек, в несколько раз меньше, чем во всей Речи Посполитой, что делало ее намного сильнее и в военном, и в экономическом отношении.

Из этих пяти миллионов казаками были только несколько десятков тысяч воинов, сосредоточившихся на юго-востоке спасаемой ими благословенно-богатейшей страны в Полтавском, Черкасском и Чигиринском пограничных староствах. Жадная до отвращения шляхта даже этот один-единственный процент свободных украинских хлопцев любыми невменяемыми путями стремилась превратить в крепостных хлопов и заставить работать на себя, само собой даром, только за собственную жизнь, и это у панов получалось плохо. Новый комиссар реестрового войска ротмистр Мелецкий в 1638 году рапортовал в сенат исторические слова: «Казаков трудно использовать против их народа – все равно, что волком пахать землю». Казаки прекрасно понимали, что Украина живет только благодаря их силе и отваге, и их гибель будет означать и гибель родины.

Против шляхты был резко настроен и миллион мещан, живших в семистах украинских городах и местечках. Бурмистры, советники, ювелиры, цеховые мастера и подмастерья, каменщики, кузнецы, сапожники, оружейники, плотники, горшечники, портные, ткачи, кожевенники, скорняки, шорники, печники, пекари, мясники, винокуры, пивовары, садоводы и огородники были раздражены польской администрацией, запрещавшей православным занимать городские должности, но назначая все же их за колоссальные взятки. Мещане объединялись вокруг церквей в братства, открывали свои православные школы и сохраняли украинскую культуру, подвергавшуюся сильнейшему польскому давлению.