Бог создал море, а фламандцы - берега - Страница 2
* * *
Цепочка следов на песке удалялась к древнему могучему маяку, который, должно быть помнил еще Утрехтскую унию. Век от века высился старожил этот на одном из поросших мхом необитаемых островков устья Шельды, освещая до самого рассвета путь заблудшим морским судам. И укутанные пеленой дождя они шли на тот заветный, мерцающий огонек, который посылал с надеждой старый маяк. - Слышите? - обратился Макс к своим спутникам. Те закивали. Чья-то свирель вела одинокую нежную песнь средь прибрежных дюн. Немцы ускорили шаг, и наконец, вскарабкавшись по едва различимой тропинке на скалу, он выбрались к подножию высоченного маяка. На ступеньках перед дверью сидела восхитительной, нетронутой годами красоты, фламандка и наигрывала что-то на своем незатейливом музыкальном инструменте. - Гутен морген, хозяйка! Надвигается шторм, надо бы включить маяк ... негромко, но отчетливо сказал Макс. Женщина, выронив свирель, бросилась к двери, но один из разведчиков был проворнее и настиг ее в проеме, грубо схватив за волосы. - На помо... Помоги...! - Ганс, свяжи-ка эту милашку, она нам пригодится, - приказал Макс. - А мы с Фрицем поднимемся наверх и потревожим хранителя маяка. С женщины сорвали передник, мигом превратив его лоскутья в веревки. Фламандка пыталась кусаться, но Ганс, не рассчитав силы, крепко ударил ее в висок, и только оглушенную, ее удалось связать, перехватив запястья за спиной. - Черт возьми! Кто бы мог подумать, что здесь еще есть такие гордые бабенки! - ругался Фриц, зажимая прокушенную руку, когда они с напарником уже поднимались по длинной винтовой лестнице к огромному фонарю. - Полагаю, добрый Ганс не станет особо упрашивать негодницу снять чепчик прежде, чем задерет ей юбку! - расхохотался Макс. - Если догадается затолкать сперва кляп... - проворчал Фриц. - Надо было бы захватить с собой куртку. Говорят, что воздух над морем гораздо холоднее, чем внизу. Ты как думаешь, а? - Не холоднее морской воды, - ответил Макс. - Скажи спасибо, мы удачно вывернулись... Вперед! Чего там! Приказ, если он отдан, должен быть выполнен любой ценой. Наша эскадра подойдет к Антверпену затемно. Проклятые фламандцы, проклятые англичане! - выругался он, продолжая взбираться по кривой лестнице... В кустах просвистел жаворонок, женщина вздрогнула всем телом. - А, - обрадовался Ганс, - Очухалась, дура! Лежи смирно, тогда ты даже получишь удовольствие. - Эй, солдат! - окликнули его. - Что такое? - не понял Ганс, берясь за револьвер. Рядом мелькнула длинная худая тень. Чья-то сильная ладонь в мгновение ока крепко зажала ему рот, и длинный фламандский нож, молнией скользнув по горлу, отправил Ганса к праотцам. Уложив немца в пыль, владелец тени, как ласка, ловко прошмыгнул в приоткрытую дверь, за которой открывалась дорога наверх. - Проклятая дверь! - доносилось оттуда. - Надо бы спуститься и хорошенько потрясти бабу, должно быть, она знает где ключ. - Так иди, дурак. Чего медлишь, пули не возьмут замок, а граната может повредить фонарь. Фриц послушно зашагал вниз. Заслышав шаги второго германца, ловкий человек выскользнул наружу и притаился за дверью, держа клинок наготове. Уже на выходе Фриц остановился, настороженно вслушиваясь и тихо позвал: - Эй, Ганс! Гансик, дружище! Ты не заснул с этой бабой? Ответом ему послужил удар захлопывающейся двери. Скорее от неожиданности, чем от боли - немец успел инстинктивно подставить руку, выронив при этом пистолет - Фрица отшвырнуло назад, в темноту башни. Фламандец бросился за ним, рыча, как бешенный пес. Потом германец взвизгнул, точно боров на бойне, и больше женщина уже ничего не слышала. Ей, наконец, удалось выплюнуть тряпку. - Берегись, - закричала она, - там еще третий! Осторожней! Из темноты никто не ответил - Тиль! Тиль! - заревела она. И тогда прозвучали три выстрела, эхом отразившись средь мертвящей, звенящей тишины, нарушаемой лишь гулким рокотом прибоя.
* * *
- Кто ты, черт меня раздери!? - прохрипел Макс, зажимая рукой кровавую дыру в брюхе, сквозь которую так и норовили вывалиться наружу кишки. - Я тот, кто с широкой глоткой и пустым, но не дырявым, брюхом. Я тот, кто с длинным языком и мастер из крупной монеты делать мелкую. Я сын своей страны, а вот ты - подлый захватчик, и потому, ты умрешь здесь и сейчас, был ответ сухощавого незнакомца. Потом фламандец отобрал пистолет, три пули из которого в упор, казалось, ничуть ему не повредили. - Я не вынесу этого, застрели меня, пошли мне скорую смерть! - хрипел Макс. - Я не могу умереть так глупо под ножом фламандского мясника. - Если это хоть немного тебя успокоит, можешь считать, что ты сдохнешь от руки дворянина, не будь на моем гербе три пивные кружки, - рассмеялся худощавый победитель. - Я истекаю кровью. Неужто, в тебе нет ни капли жалости?! - взмолился умирающий. - У тебя еще хватит крови на расплату в аду! Пепел Фландрии стучит в моем сердце. Будь здоров! Когда ты окоченеешь, я брошу твой труп рыбам на прокорм, а пока лежи тут и думай, зачем Господь создал море, если фламандцы все равно сделали берега. Так он сказал и стал медленно спускаться вниз, предоставив врага его совести и божьему суду. - Неле! Я вернулся! - весело крикнул он с порога. Молодая женщина обернулась. Победитель раскрыл объятия - а она, плача навзрыд кинулась к мужу на шею и сказала: - Тиль! Ты больше никогда не уйдешь, родной мой? Он молча поцеловал ее в самые уста. - Куда ты? - спросила его жена, высвобождая губы. - И я снова должен идти, моя милая - отвечал он. - И опять без меня? - спросила она. - Да, - ответил он, помедлив. - А ты не подумал о том, что я устала веками ждать тебя, глупый. Что всему наступает конец, и пора хоть немного пожить для себя? - спросила она. Иногда, мне кажется, мы не найдем покоя, мы обречены пережить раз за разом наших друзей, нам всегда расставаться. Тебе - уходить, а мне - оставаться. - Ненаглядная ты моя, милая Неле! Потерпи еще немного, век, другой, улыбнулся названный Тилем, - Ты же видишь, снова война. Снова грязь и кровь... - внушал он, гладя чудные Нелины волосы. - Ты не тревожься, ведь у меня шкура железная. - Какая глупость, - возразила ему жена. - На тебе просто кожаная куртка; под ней твое тело, а оно, так же точно как и у меня, уязвимо. Если тебя cнова ранят, кто за тобой будет ходить? Ты истечешь кровью на поле брани, так не раз случалось, я должна быть с тобой, любимый. - Пустяки! - возразил он, - Я привык получать пули в спину, такие не берут меня, привык глотать яд, и даже старая добрая веревка уже не лезет на шею. Я привык, - повторил он. - И потом, если ты пойдешь, то я останусь сам, и милого твоему сердцу муженька назовут трусом. И он снова впился в ее дрожащие губки, и нельзя уже было понять смеется ли она, или по-прежнему плачет. Наконец, он ушел, ушел в который раз, распевая одну из вечных своих песенок, и когда он спел последнюю, - этого никогда никто не узнает. А она снова осталась одна, ждать его, как было четыреста лет подряд, и так будет впредь. Всегда важно, чтобы тебя, кто-то ждал, пусть даже целую вечность, будь ты сам Уленшпигель - дух свободных фламандцев. И горе тем мужчинам, у кого нет такой Женщины, как Неле - сердце милой Фландрии.
22.08.2001