Бог после шести(изд.1976) - Страница 49

От таких раздумий терял Худо мало-мальскую способность рассуждать.

Он глушил себя вином и нарочитым безразличием ко всему. После продажи машины Олег почувствовал моральное облегчение. Приходилось много бывать на людях, заботиться о транспорте, переезжать с места на место, что отвлекало от глухой тоски в душе.

…Было поздно, когда он добрался до станции. Ранние зимние сумерки заволокли площадь перед вокзалом. Сквозь темь до слуха художника донеслись восклицания, смех, ругань. Олег различил группу людей, стоявших в сторонке, за низеньким заборчиком. Олег придвинулся к толпящимся людям и оказался в передней шеренге.

На снегу, поджав ноги калачиком, сидел Кара. Глаза горели сухим блеском, бороденка смерзлась от слюны, от слез. Он хрипло выхаркивал слова пророчеств:

— Прийдет, прийдет конец света! Не спасетесь за стенами бетонными и железными! Не укроетесь в тоннелях подземных, в атомных бомбоубежищах. Везде настигнет возмездие! Всем придется платить за свои грехи.

Слушатели захохотали.

— Эк завелся! Минут тридцать пугает, а конца мира все нет и нет!

— Может быть, милиционера позвать? — раздумчиво сказал молодой парень в беличьей ушанке.

— Да пошли вроде на вокзал за милицией. Олег решительно выдвинулся вперед.

— В чем дело, товарищи? Не видите разве — больной человек? Помогите доставить, тут недалеко, часик — полтора. Есть желающие?

Зрители нехотя стали расходиться, только парень в ушанке приветливо сказал:

— Давайте помогу. Я когда-то дружинником был.

Они подняли старика, тот навалился грудью на Олега и продолжал выкрикивать, обещая всем скорую гибель.

— Он вас знает? — удивился дружинник.

— У нас там все друг друга знают, — многозначительно ответил художник. — Я попрошу вас сходить в помещение вокзала, привести медсестру. Нужно сделать укол, иначе с ним будет припадок.

Парень в ушанке согласно кивнул и направился к зданию вокзала.

Дав несколько подзатыльников наставнику, Олег быстро привел его в чувство. И хотя Кара сильно раскачивался, он уже мог самостоятельно двигаться, хотя не без энергичной помощи Олега. Они пошли машинально куда глаза глядели. Кара волочился рядом, стонал и ругался. Он был еще пьян. Из обрывочных слов его Олег узнал причину огорчения — их бросил Пуф. Бросил, как последний предатель, в самом начале пути.

— Почему ты его не остановил?

Кара вырвал локоть из рук Олега, дико глянул:

— Смеешься? Я могу подтолкнуть по пути, но не удерживать. Я могу позвать, но не просить. Я провозвестник, а не профорг. Мне нужны жертвы и приношения, а не милостыня. Понимаешь меня, мальчик? Я никого не держу, пусть разбегаются. Им было указано направление, а за измену они заплатят судьбе.

Они забрели на окраину этого незнакомого города. Глухо лаяли собаки, домишки, вровень с сугробами, хитро подсвечивали желтым светом окон.

Олег был в мучительном напряжении и беспокойстве. Бегство Пуфа сразило его, теперь он оставался наедине с полусумасшедшим маньяком. Сегодня Олег успел только один раз перекусить днем в какой-то столовой, и сейчас голод терзал его. Добираясь трудной дорогой, он окоченел, ему сильно хотелось плюнуть на всё и найти тихое теплое пристанище хотя бы на этот вечер.

Только отчаяние сдерживало Олега. А так — что ему было в мрачном, нечистом старике, носившем кличку Кара? Уже и страха от разоблачения не было в душе художника. Однако и сейчас он не мог решиться на последнее слово, на окончательный разрыв.

Он тащился с наставником по темным улочкам, спотыкаясь и проклиная свое безволие. В итоге блужданий они все-таки вышли к теплу и свету. Это была пустынная в тот час автобусная станция с небольшим числом транзитных пассажиров, дожидавшихся вечернего рейса. Люди спали, сжавшись в темные комки, походившие на их нехитрую поклажу — серые мешки и чемоданы.

Обессиленные Кара и Олег сели на пол у печки и тихо нежились в потоке душноватого дымного тепла. Олег тут же уснул, а когда проснулся, в зале было пусто, лавки освободились, тускло горела одинокая электрическая лампочка. Рядом, на полу, посапывал, подложив под голову мятый рюкзачок, создатель новой религии, руководитель глобальной секты мира брат Кара.

Олег чувствовал себя отвратительно, во рту ощущался мерзкий металлический привкус, тело ломило, желудок сводило спазмой голода.

Он рассматривал свои истерзанные ботинки в белых ссадинах и порезах, брюки с бахромой, грязные ногти, испытывая к себе жалость. Отдался страданию безучастно, безо всякой надежды на выход. Ему даже приятно было осознавать себя потерянным — и неустроенным.

Он задумался о том, что ему еще никогда не приходилось так плохо, как сейчас, но это ничего, он как-нибудь перенесет злые дни, но зато потом придет большая награда сразу за всё. От этой мысли боль в желудке утихла, голове стало легче. Олег вновь уснул.

…Ранним утром Кара встал желт и деловит. Они выпили по стакану кефира в буфете и покинули автостанцию. Наставник торопился изо всех сил, был неразговорчив, злобен.

…Кара, видимо, знал эти места. Шагал по лесной дороге уверенно, размашисто. Олег едва поспевал за ним, маленький чемоданчик оттягивал ему руку.

День выдался морозный, тихий. Огромные опушенные пихты и ели были сказочно хороши в розовом утреннем свете. Олег зябко ежился. Экая глухомань! Здесь небось рыси да волки шастают.

Сзади раздалось грозное ворчание, и путешественников обогнала зеленая автомашина, мощная, высокая, новая. В ее черном шасси и бешено вращающихся гусеницах таилась огромная сила. По дремучему лесу потянулся бензиновый перегар.

Стоя по колено в снегу на обочине узкой дороги, они молча смотрели вслед машине.

— Техника, — с завистью сказал Олег.

— Будь она проклята! — хрипло рыкнул Кара и полез из снега на дорогу.

К полудню они попали в какой-то охотничий дом. Впрочем, Кара здесь, кажется, был своим человеком. Не заходя в избу, набитую охотниками, он долго о чем-то толковал с высоким и удым человеком, главным егерем хозяйства. Тот вынес беглецам две пары широких лыж, маленький топорик и небольшой узелок.

— На первое время, — сказал он, многозначительно глядя в лицо наставника.

— Спасибо, Андриан Самсонович, долго не задержимся.

Егерь долгонько стоял у покосившихся жердей ограды, провожая их взглядом.

Охотничьи лыжи не имели ничего общего с теми легкими скользящими полосками, которые так любил в недавнем прошлом Олег. Сейчас он оступался, падал, шел тяжело. В воздухе веяло весной, и снег стал влажный, липкий.

Уже начало смеркаться, когда они вышли к кочковатой поляне. В глазах Олега плавали круги — он целый день ничего не ел, кроме стакана кефира, выпитого натощак в буфете автостанции.

Кара выпрямился, ткнул вперед палкой:

— Вот наше последнее пристанище.

На холме стоял старый темный пятистенок.

Олег поморщился:

— Так уж и последнее…

Потащился за резво бегущим наставником. Двужильный черт!

Вдруг Кара подпрыгнул и исчез в облаке взметнувшегося снега и водяных брызг.

Олег рванулся вперед и ухватил старика за жесткие и холодные руки. Чемоданчик шлепнулся в грязь.

— Болото, — объяснил Кара, выбираясь из грязной воды. — Здесь в оттепель страшно. Зато от всех отгорожены. Кержацкая обитель.

Через полчаса они вломились в свое последнее пристанище — холодную, темную избу со скверным нежилым запахом.

— Как же здесь жить? — со страхом и любопытством Олег оглядел черный прокоптелый потолок, паутину, земляной пол.

— Не жить — очищаться будем, — буркнул Кара, швыряя на пол рюкзачок.

Ничто, казалось, кроме мелких забот по нехитрому хозяйству, не связывало этих людей. Странные, страшные потянулись для Олега мгновения. Сознание плыло сквозь туман однообразных холодных и голодных дней. Кара убивал плоть и приучал напарника поститься. Это оказалось кстати — у них почти не было пищи, лишь немного пшена, риса да сушеной рыбы. Из туч, влачившихся над избой, непрестанно сеялся снежок; временами разыгрывалась пурга. Белые вихри бились в слепые оконца. Метели особенно усиливались по вечерам, тогда в трубе избы по-сказочному выл ветер. Кара грел руки на горячей стенке печки и говорил: