Бог пещер. Забытая палеонтологическая фантастика. Том V - Страница 29

— А дальше?

— А дальше «дух» нырнул, вынырнул за несколько десятков сажень, во мгновение ока схватил подошедшего к воде вола поперек тела и исчез. А мой брат пришел в себя, побежал. Но он умер через неделю, потому что тот, на кого взглянули глаза «духа вод», не переживает этого. Кровь свертывается в жилах и застывает. Сердце распухает и потом рассыпается порошком…

— Фу-у, черт! — ответил Бернштейн. — Что-то ужасно нелепое, что-то положительно дикое. Если бы я не знал тебя добрых десять лет, я подумал бы, что ты дурачишь мне голову. Но теперь вижу, что по крайней мере ты сам искренне веришь во всю эту чертовщину. Если и ерундить, то, так сказать, добросовестно!

Кафр не отвечал.

Уже несколько секунд он, вскочив на ноги, стоял, прислушиваясь к чему-то. Карабин в его правой руке дрожал.

— Идет «дух вод», «дух болот Лунга»! — пробормотал он.

Почти в то же мгновенье до слуха Бернштейна донесся со стороны поселка кафров глухой удар, треск, человеческий вопль, потом понеслись хаотические звуки — крик нескольких десятков перепуганных голосов, ружейные выстрелы, мычанье скота.

Бернштейн, в свою очередь, вскочил, сжимая карабин.

— Нападение на деревню! — сказал он. — Кто-нибудь подкрался во мгле, и вот…

Кайо и Ван-Ховен, лежавшие под теплыми одеялами в стороне от костра, в свою очередь поднялись и присоединились к бодрствующим.

Все четверо держали ружья наготове, опасаясь, что и им, в свою очередь, придется защищаться от нападения неведомого врага.

А в деревне по-прежнему слышались крики, воздух прорезал отчаянный женский вопль, опять хлопнуло два-три выстрела, потом все смолкло. Но через пять минут в кустах опушки послышался треск сучьев, торопливые шаги бегущих, продирающихся через колючее «держи-дерево» людей.

Замелькали какие-то темные фигуры, скользившие тенями.

— Кто идет? Стой! Буду стрелять! — крикнул Ван-Ховен по-кафрски, поднимая свое тяжелое ружье.

— О, белые люди! О-о-о! Добрые белые люди с большими ружьями! — послышался из кустов плачущий голос.

— Не стреляйте! Мы — мирные люди! Мы спасаем свою жизнь!

— Добрые белые люди с длинными ружьями защитят нас! О-о-о!

Заплакал визгливо ребенок, потом залился удушливым кашлем.

— Идите сюда! Что случилось? На вашу деревню напали? Их много? Как они вооружены? — посылал в кусты вопросы Анри Кайо, опуская ружье.

— О-о-о! Один, только один. Но он страшный, он непобедимый, всесильный… Своим хвостом он убил трех воинов. Он разрушил хижину старшины до основания. Там было одиннадцать человек, и все, все погибли. И он сидит там, и он пожирает трупы.

— Что такое? Кто это «он»? — воззрился Кайо, ничего не понимая.

— «Дух вод». Страшный «дух болот Лунга», тот, у которого голова и хвост крокодила, шея змеи, туловище речной лошади. Он, тело которого полкилометра, а в пасть поместится годовалый бык…

Кайо не выдержал и захохотал как безумный.

— Ох-о-хо! — чуть не катался он по земле. — Ха-ха-ха! Голова… ха-ха- ха!.. тигра… Нет, голова и хвост крокодила, зубы кита… Ха-ха-ха! Вот никогда не думал, чтобы негры были до такой степени трусливы! Кому-то во тьме померещилось что-то. Ствол дерева, что ли…

— Не смейся, масса! — пододвинулся к нему Банга. — Не смейся. Это — не бревно, не ствол дерева, как ты говоришь. Это «дух вод».

Кайо обернулся живо к старому товарищу по сотням охот.

— И ты веришь в эту глупость? — сказал он.

В это время с той стороны, где в предрассветной мгле смутно виднелись очертания хижин деревни кафров, опять послышался гул и треск, потом…

Потом над сонной рекой, над притаившимися тростниками и дремлющим лесом понеслись могучим потоком волны каких-то странных, необычайных звуков. Казалось, кто-то огромный, непомерно сильный и властный, ударил в колоссальный барабан, оборвал дробь, потом зарокотал, все усиливая и усиливая зычный крик, покуда он не превратился в неистовый, напоминающий раскаты грома рев. И опять оборвались звуки. Наступила мертвая тишина.

Зато ожил лес. Тысячи голосов перепуганных птиц, мечущихся по ветвям обезьян, разбегающихся в высокой траве мелких ночных животных наполнили дремучий лес гомоном и стоном.

И, казалось, лесу отозвались тревожным, испуганным, молящим о пощаде шепотом тростники.

Трое белых невольно сдвинулись поближе друг к другу. Банга упал на землю, выронив ружье, и лежал, уткнувшись лицом в песок.

Но мало-помалу все успокоилось. Смолк лес, стих шепот тростников. Только у самого костра раздавались странные, жалобные звуки: кто-то плакал, всхлипывая.

Опомнившийся первым, Кайо шагнул к костру и в недоумении остановился: у самых его ног на песке копошилось крошечное, напоминающее обезьянку существо, дрожащее всем телом.

— С прибавлением семейства! — хрипло рассмеялся он.

— Что такое? — откликнулся, тщетно ища упавшие очки, немец.

— У нас ребенок. Кафрское дитя. Очевидно, кто-то потерял его.

Ван-Ховен оглянулся, ища глазами только что стоявших здесь кафров, бежавших обитателей деревушки. Но их не было: они разбежались, может быть, расползлись по траве, по лесу, когда от деревни донесся загадочный рев неведомого животного, напоминающий раскаты грома, грохот тысячи барабанов. И о том, что кафры были только несколько секунд назад здесь, говорило присутствие оброненного, плачущего ребенка.

— Черт знает что такое! — выругался Кайо.

— Не надо… Не надо произносить имени дьявола в такой час! — отозвался наставительно Ван-Ховен. — Кто знает, может быть, он близок к нам.

— Кто? Идиотский «дух вод»? — спросил Кайо.

— Он, тот, чье имя ты сейчас упомянул. Ну, дух зла!

Кайо побледнел и оглянулся. Потом рассмеялся, но смех его звучал резко-фальшиво.

— Солнце! Слава Богу! — минуту спустя заговорил Ван-Ховен.

В самом деле, ночь прошла, из-за горизонта как-то сразу, стремительно выкатилось лучезарное светило дня. В воздухе уже замелькали разноцветными искрами бесчисленные насекомые. Стайка крошечных крикливых попугаев шумно вспорхнула и пронеслась над рекой, словно купаясь в волнах клубящегося тумана. Откуда-то донеслось жалобное мычанье коровы. Потом из кустов вдруг вынырнуло нагое темнокожее существо и упало к ногам Ван-Ховена с криком:

— О, белый, о, великий охотник! Отдай мне моего ребенка.

Это была беглянка, мать подобранного Ван-Ховеном у костра кафрского мальчугана.

С наступлением дня как-то быстро потускнели, исчезли кошмарные страхи, словно ночь, уйдя, унесла с собою свои фантастические призраки.

Но, понятно, за завтраком все время говорили о ночном переполохе.

Общее мнение трех белых было таково, что вся история — результат дикости и невежества кафров, их экзальтации, их склонности объяснять самые обычные явления окружающей жизни вмешательством сверхъестественных сил.

— Они — отчаянные лгуны! — твердил Кайо, раскуривая сигару. — В целом мире не существует народа, столь богатого сказками, как эти черные племени Кафоэ. У них даже устраиваются преоригинальнейшие состязания лгунов-артистов. На эти турниры сходятся за сотни и сотни миль прославленные мастера лганья. Что же удивительного, что мало-помалу и сами они перестают разбираться в паутине ими же сочиненных сказок, перестают отличать реальное от фантастичного, существующее от выдуманного? И вот, когда ночью кто-нибудь со сна заорал благим матом и вылетел кубарем из своего шалаша, уверяя, что видел этого идиотского дракона или как там они его еще называют, то остальным стало мерещиться Бог знает что. Началась повальная паника. А известно, что это — чрезвычайно благоприятные условия для развития так называемой «массовой галлюцинации».

— Так! Ладно! — резюмировал речь товарища Бернштейн. — Но, надеюсь, мы-то не были подвержены этой вашей «массовой галлюцинации»?

— Да, но мы и не видели ведь ничего! — отпарировал нападение немца Анри Кайо.

— И не слышали? — засмеялся Бернштейн.

Кайо несколько смутился: он вспомнил о том странном звуке, напоминавшем отдаленные раскаты грома, которые слышались перед восходом солнца.