Бог моей весны или МЕЩАНСКОЕ СЧАСТЬЕ (СИ) - Страница 10

Они стояли у входа в штаб (к слову, часовых у штаба почему-то не было) - высокий темный силуэт Бальдура почти заслонял от меня низкорослого Н., но я не видеть хотел, а слышать. И услышал.

- Я благодарен вам, - говорил Бальдур негромко, и голос его казался совершенно трезвым.

- За что же, рядовой Ширах? - Н. изменил своей обычной жесткости, с какой всегда произносил эту фамилию.

- За то, что... - Бальдур ненадолго задумался, подбирая слова, что было ему совершенно несвойственно, а затем сильно понизил голос, - благодаря вам я почувствовал, что есть что-то большее, чем удовольствие.

- Вы задали мне работу, Ширах.

Н., ища в кармане сигареты, сделал шаг в сторону - теперь свет лампочки над входом падал на его лицо - и я впервые увидел это лицо не каменным.

- Скажите мне, Ширах, - продолжал он, - вы чего хотите-то? Умереть героем - или жить?.. Только не надо отделываться фразами типа «умереть ради Германии и фюрера». Так что?..

- Жить, конечно, - еле слышно ответил Бальдур.

- Не ждал честности... - Н. лающе рассмеялся, - значит, что-то я все же сделал. Для того, чтоб вы поняли, что жизнь - не удовольствие. И война - тоже. Вы понимаете это - разумом. Но я, заставляя вас плюхаться пузом в грязь, хотел чуть-чуть изменить вашу суть... Вы влюблены в жизнь, и пока что она отвечает вам взаимностью - но что будет дальше, кто знает? Я хотел, чтоб вы остались живы в любых обстоятельствах - и готовил вас к тому моменту, когда жизнь перестанет смотреть на вас любящими глазами. Вы меня понимаете?..

- Вы... много знаете обо мне.

- Порядочно - и вы обо всем рассказали мне сами. В ваших глазах отражается все, что вы чувствуете. А я смотрел вам в глаза целый месяц... этого достаточно, чтоб узнать вас. Думаю, я хотел бы прояснить для себя только один вопрос. Могу я это сделать?

- Разумеется, группенфюрер.

- Вы ведь гомосексуалист, Ширах?

- Да, - ответил Бальдур, - Дальше что? Доведете это до сведения начальства, дабы я не позорил священные хоругви дивизии?..

- Зачем мне это? Вы отличный солдат - неразумно было бы лишать дивизию такого кадра.

- Можно теперь мне задать вам вопрос, группенфюрер?

- Задавайте.

- Вы сказали, что смотрели на меня целый месяц…

- Это мой долг, Ширах – узнать вас всех и подготовить так, чтоб вы прослужили как можно дольше.

- Я имел в виду не это, и вы это поняли, не притворяйтесь. Вы уделяли мне слишком много внимания - и я хотел бы узнать, почему именно мне.

Н. вынул изо рта полудокуренную сигарету. Грубые черты его лица неожиданно смягчились - он улыбнулся, первый раз я увидел, как он улыбается - и, думаю, что в последний. Надо заметить, улыбка ему не шла, придавала ему слегка придурковатый вид.

- Вы поразительно чуткое создание, Ширах, - сказал он после почти полуминутного молчания.

- Гомосексуалистам это свойственно. Женское качество.

- Значит, вы почувствовали...

- Да. Почувствовал, - Бальдур усмехнулся, но по-доброму, - Я понял, что вам доставляет удовольствие надо мной измываться - и то только потому, что вы не могли сделать того, чего вам хотелось на самом деле.

Я замер от ужаса. Мне показалось, что Н. вот-вот или пристрелит его в упор, или разобьет ему морду.

Н. ответил что-то. Но я, как ни вслушивался, ничегошеньки не разобрал. Позже я не удержался и спросил у Бальдура, что же Н. все-таки сказал. Вот что:

- И хотелось, и хочется даже теперь. Но ничего, с завтрашнего дня вы больше не будете маячить у меня перед глазами... Черт вас знает, как это вам удается - я был просто вынужден раз за разом валять вас в грязи, надеясь, что в таком виде вы будете менее привлекательны для меня. Но это не помогало...

Не уверен, что Бальдур не соврал мне, как сивый мерин. Потому что широкая физиономия Н. все мрачнела и мрачнела, как темнеющий от дождя деревянный идол.

- Да вы влюблены, группенфюрер, - серьезно сказал Бальдур.

И все же я уважаю Н. На его месте я пристрелил бы рядового Шираха без угрызений совести. Но наш группенфюрер оказался сдержанным человеком.

- Какого черта, - сказал Н., - вы не вернетесь в столовую?

- Вы еще не отпустили меня, группенфюрер, - ответил Бальдур с постной физиономией, искоса поглядывая на него.

- Да, верно, - буркнул Н., и вид у него был такой, словно он сам не понимает, что говорит.

- И пока не сделаете этого? Верно?..

- Прекратите провоцировать меня, Ширах. Вы ведете себя как проститутка.

Вот тут я был, честно говоря, полностью согласен.

- Неправда. Я веду себя как человек, который давно не имел возможности делать то, что ему очень нравится, - невинно отозвался Бальдур. И лицо у него было как у мальчика из церковного хора.

- И потому готовы подставить задницу любому?.. - рыкнул Н., потеряв всякое терпение.

- Отнюдь. Вы не любой. Вы же меня любите.

- Обожаю, б... !

Бальдур не услышал, он умел не слышать то, что не хочется, и продолжал как ни в чем ни бывало, но теперь очень тихо:

- И потому вам теперь не обязательно заставлять меня умываться грязью. Проще получить удовольствие не столь извращенным способом. Думаю, я могу рассчитывать на то, что вы будете достаточно нежным...

Н. постоял, подумал, покурил еще... и распахнул дверь темного штаба:

- Заходите-ка... поговорим. На интересную вам тему.

Бальдур на миг задержался, я обрадовался - одумался, может? - да это уже не имело значения, потому что Н. наконец изменила сдержанность, и он дал ему такого тычка, что Бальдур влетел в штаб, чуть не споткнувшись о порог.

Я намеренно не описываю, что я чувствовал в эти минуты. Это меня совсем не украшает. Достаточно сказать, что у меня руки чесались набить кое-кому морду. И этот кое-кто - не Н. Его-то я нисколько не осуждал и прекрасно понимал. Когда Бальдур был в ударе, он мог совратить даже святого. Но мне от этого было не легче. (на полях: «Молилась ли ты на ночь?...»)

Начать с того, что «то, что ему нравится» Бальдур мог именно этим вечером сделать со мной, а не с этим швабским «красавчиком», потому что все парни и офицеры были увлечены пьянкой, и найти тихий темный уголок не составило бы труда... И ведь сейчас он не был пьян, как тогда, с Рёмом и Хайнесом...

Естественно, подсмотреть, что творилось в штабе, я не мог. (на полях: «И слава Богу, это очень глупо выглядело»)

Но слышать я кое-что слышал, потому что, забыв о всякой осторожности, вкрался на крыльцо, к закрытой двери. (на полях: «Сукин сын»)

Н. долго целовал его. А потом…

Щелчки расстегиваемых пряжек, шелест, возня...

- Черт, Ширах... неужели вам не больно, когда я это делаю?

- Почему мне... должно быть... больно? И потом... вы ведь не грубо это делаете...

- Удивительно...

- Привычка...

- Вторая натура...

- А вы не можете... звать меня... все же... по имени?..

- Нет... не могу...

Дальше звуки, издаваемые Бальдуром и Н., перестали быть осмысленными...

Я вернулся в столовую, мне хотелось выпить, и я подсел к Эрику Хайнке и Альберту Хольту.

- А где Бальдур? - спросил Эрик.

- Не знаю, где. Может, перепил и толчок в уборной пугает...

- Да он и выпил всего ничего.

- Индивидуальная непереносимость, - с умным видом пояснил я, - они у нас голубых кровей, простой шнапс раздражает их нежную желудочную стенку.

Эрик и Альберт загоготали. Да уж. Интересно, смеялись бы они, если б я сказал им, чем занят Бальдур на самом деле? Не простой шнапс, а простой швабский хуй. И не желудочную стенку, а стенки анального прохода. Что, разумеется, несравненно приятнее.

А Бальдур вскоре вошел - и для любого, кроме меня, сошел бы за хорошо выпившего, но я-то его знал - и видел, что Н. хорошо поработал над ним. После особенно удачного траха Бальдур даже шел, еле видно пошатываясь - как бывает после того, как переплаваешь и вылезешь из воды. Морда у него была румяная, глаза поблескивали.