Бог (иллюстрировано для детей) - Страница 18
Например, в Библии и у святых Отцов встречаем множество слов о гневе Божьем, Его наказаниях, даже о мести грешникам. Но те же святые одновременно говорят и о прямо противоположном. Например, прп. Антоний Великий писал: «Живя добродетельно — мы бываем Божиими, а делаясь злыми — становимся отверженными от Него; а сие не то значит, чтобы Он гнев имел на нас, но то, что грехи наши не попускают Богу воссиять в нас, с демонами же мучителями соединяют»[95].
Прп. Иоанн Кассиан Римлянин даже так писал: Бог «не может быть ни огорчен обидами, ни раздражен беззакониями людей…»[96]. «Без богохульства нельзя приписывать Ему и возмущение гневом и яростью»[97].
Другая серьезная причина такой двойственности заключается в том, что единственной целью своей проповеди святые всегда имели духовную пользу человека и потому обращались применительно к его уровню развития. Об этом они также говорят со всей определенностью.
Так, свт. Григорий Нисский писал: «Посредством наших свойств провидение Божие приспосабливается к нашей немощи, чтобы наклонные ко греху по страху наказания удерживали себя от зла, увлеченные прежде грехом не отчаивались в возвращении через покаяние»[98] . А свт. Иоанн Златоуст объясняет: «Когда ты слышишь слова: “ярость и гнев”, в отношении к Богу, то не разумей под ними ничего человеческого: это слова снисхождения. Божество чуждо всего подобного; говорится же так для того, чтобы приблизить предмет к разумению людей более грубых» [99] .
Такую же двойственность представляют собой и суждения святых по вопросу о вечных муках. И здесь встречаемся с тем же фактом, когда многие Отцы, которые определенно говорили о конечности ада, в то же время в других местах пишут и о вечных мучениях грешников. Особенно ярко это проявлялось в их проповедях, когда они обращались к разумению людей более грубых . В данном случае эта их двойственность прямо соответствовала характеру свидетельств самого Писания.
Несколько примеров.
Прп. Ефрем Сирин, утверждавший, что Господь совершенно упразднит ад, писал и такое: Он «праведников вознесет на небо, а нечестивых ввергнет в геенну»[100].
Свт. Иоанн Златоуст, говоривший, что сошествие Христа сделало ад небом , в другом месте проповедовал: «Ибо и грешникам надлежит облечься бессмертием, не к славе, но чтобы иметь всегдашнего спутника тамошнего — мучения»[101].
Свт. Игнатий (Брянчанинов), который высказывал убеждение, что «… язычники, магометане и прочие лица, принадлежащие ложным религиям, составляют отселе достояние ада и лишены всякой надежды спасения»[102], писал в то же время: «Лишённые славы христианства, не лишены другой славы, полученной при создании: они — образ Божий»[103]. Но о какой можно говорить славе тех, которые находятся в вечных муках ада?
Свт. Феофан Затворник, говоривший, что Царство Небесное является достоянием только праведно живущих христиан, тем не менее, объясняя слова апостола Павла «Будет Бог всё во всем» (1 Кор 15:22–28), пишет: «… всюду прошло обоженное (Христом) человеческое естество, чтобы Собою проложить путь восстановлению всех людей… чрез это воскресение совершится окончательное восстановление падшего человечества, и явление его в предназначенной ему славе»[104].
Поэтому Церковь ни на одном Соборе и, в частности, на V Вселенском (553 г.), справедливо анафематствуя языческое учение Оригена (†250)[105], не осудила ни Григория Нисского, ни Афанасия Великого, ни Ефрема Сирина и других Отцов, ни даже их сочинения и богослужебные книги, в которых содержались мысли о полном уничтожении ада жертвой Христовой. Церковь не осудила и Отцов, писавших о вечности мучений грешников, чтобы предотвратить от тяжелейших посмертных страданий тех безрассудных христиан, для которых мысль о конечности мучений могла стать оправданием греховной жизни.
Эту неоднозначность учения Писания и Отцов о проблеме ада отец Павел Флоренский назвал «антиномией[106] геенны». Ее пытались разрешить многие русские православные мыслители, такие как: прот. Александр Туберовский, свящ. Анатолий Жураковский, свящ. Павел Флоренский, прот. Сергий Булгаков, Е.Н. Трубецкой, В.И. Экземплярский, Н.Ф. Федоров и другие.
Итоги исследования этой проблемы удачно подвел Н. Бердяев: проблема ада, писал он, «есть предельная тайна, не поддающаяся рационализации»[107].
Второй важный вопрос, проистекающий из идеи конечности ада: не обесценивается ли в таком случае значение православной веры и всех вообще нравственных ценностей? Если все спасутся, не всё ли равно как жить?
Учение Церкви совершенно определенно говорит, что по смерти тела душа человека входит в мир вечности, в котором открываются «страсти в тысячу раз более сильные, чем на земле, (они) будут, как огнем, палить тебя без какой-либо возможности утолить их»[108]. Ибо источником страстей является не тело, а душа. Корни страстей — в нашей свободной воле[109]. Сам Господь сказал: исходящее из уст — из сердца исходит — сие оскверняет человека, ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления — это оскверняет человека (Мф. 15:18–20). Даже самые грубые телесные страсти коренятся в душе. Поэтому они не исчезают со смертью тела. И с ними человек входит в тот мир.
Как же проявляют себя там неизжитые страсти? Почему там они сильнее в тысячу раз? Это понять не трудно. Здесь, на земле, страсти не имеют полной свободы для своего проявления. Мешают люди, обстоятельства, состояние здоровья… Да просто заснул человек — и все его страсти утихли. В земной жизни, прикрытые телесностью, они действуют, как правило, не в полную силу. А вот там, освободившись от тела, они обнаруживают всю жестокость своей природы. Их действию уже ничто не мешает: там нет ни сна, ни усталости, ни развлечений. Плюс к этому страстную душу легко прельщают злые духи, разжигая и многократно усиливая действие страстей. Опыт подвижников, соприкасавшихся с бесами, говорит, что бесы непередаваемо гнусны, ужасны, тошнотворны. Игумен Никон (Воробьев) писал, что «от одного взгляда на них можно сойти с ума»[110]. А когда человек весь в страстях? Трудно даже представить, какие страдания наступают для него в Вечности! Но поскольку со смертью тела отнимается и воля, то у души не остается никакой возможности утолить страсти и избежать тошнотворных бесов.